Этого было достаточно. Трясущейся рукой она резко закрыла тетрадь, да так, что та отлетела вправо. Не видя перед собой ничего из-за слёз, Ксюша принялась яростно срывать с себя футболку. От того, что её всю трясло, это действие заняло у неё времени больше обычного, но в итоге она справилась с одеждой и, рыча, швырнула ту в сторону двери комнаты плена. Ей хотелось выть, кричать и кататься по полу от раздирающих её эмоций. Когда сзади вдруг кто-то обхватил её руками, она завизжала изо всех сил. Ну конечно, это был он. Убийца. Тот, кто зверски замучил десятки женщин. И сейчас она, рыдая, билась в его объятиях, находясь практически без одежды. От этого ей было ещё хуже. – Чшш. Тише, Ксюша. Все. Успокойся, – услышала она его голос. От такой участливости со стороны маньяка ей хотелось хохотать. Ну надо же! Он ещё и утешает её, как близкого человека, пережившего нечто ужасное! Или это издевательство такое? – Нет! Отпусти меня! – простонала она, плача и вырываясь. Артём изловчился и развернул её к себе. Теперь Ксюша, как бы ни старалась повернуться в сторону, утыкалась в него. Она зажмурилась, и слёзы упали ему на грудь. Он медленно и даже, как ей показалось, неловко, погладил её по голове, а потом осторожным, но уже уверенным движением, притянул её лицо за подбородок к себе и поцеловал. Ксюша так и стояла с закрытыми глазами, замерев от ужаса и перестав даже дышать, пока Артём продолжал впиваться в неё губами, поглаживая по обнаженной спине. Она боялась его. Она хотела, чтобы это прекратилась, но маньяк, кажется, ещё больше начал входить во вкус. Ксюша изо всех сил старалась унять рыдания и внутреннюю дрожь, охватившую всё её тело. Сейчас она как никогда боялась его разозлить. Когда он притянул её ближе к себе, по его телу Ксюша сразу определила, что прямо сейчас он будет делать с ней дальше. Опять и снова. Снова и опять. Сердце замерло от страха и предчувствия предстоящей очередной порции боли и унижения. Может, подыграть ему? Сделать вид, что ей всё это тоже доставляет удовольствие? Ведь сейчас он делает это с ней более мягко, чем тогда. Наверное, он старается показать, что может быть в этом не только грубым и примитивным. Стремится самоутвердиться перед ней как мужчина. Но зачем? «О боже, наверное, я оказалась нужна ему ради этого». Ксюша почувствовала, как вся окаменела от страха. Изо всех сил она стала пытаться заставить своё тело расслабиться – иначе будет только хуже. Как в тот раз, когда у неё было много крови… «Теперь он разговаривает со мной. Приносит еду. Не запирает. Если я сейчас дам понять ему, как он мне отвратителен, или начну сопротивляться, он разозлится и вновь начнёт мучить меня. Или сделает со мной нечто ужасное». Когда они оказались на постели, и Артём принялся гладить её грудь, спускаясь всё ниже, Ксюша, как могла, гнала прочь мысли о том, что испытывает сейчас близость с тем самым психопатом, который зверски убил множество несчастных молодых женщин на фотографиях самыми изуверскими способами. Однако жуткие картины свежих воспоминаний одновременно помогали ей и собраться с духом – заставить себя отключить все негативные эмоции и сосредоточиться на главном постулате: она должна остаться в живых – а для этого ей необходимо сейчас не вызывать недовольства маньяка. Кроме этого, для неё будет лучше, чтобы ему понравилось. Ему ведь и так уже могло не понравиться столь бесцеремонное вторжение в личную вещь. Ксюша принялась с жаром отвечать на его поцелуи. Что ж – если не думать о том, чьи губы соприкасаются с её, то это казалось не таким уж и противным. Когда он вошёл, она почти что не испытала боли. Стараясь не думать о том, что сейчас с ней происходит, Ксюша принялась представлять, как выглядят различные виды цветов. Лилии, гладиолусы, розы, ромашки, фиалки… Но больше всего ей в голову почему-то приходили скромные кустики бархатцев с причудливыми корзинками соцветий, их красными лепестками с оранжевой каймой и серединой, и пышные оранжевые и лимонно-жёлтые головы шафранов. Цветы, сплошняком забивавшие клумбы в школьном дворе и у бабушки с девушкой на даче, взрывались сейчас в её сознании жёлтыми, оранжевыми и красными огнями, застилая его от настоящей реальности, в которой её тело принадлежало одному из самых страшных людей на всём белом свете. Он снял с себя кофту, и Ксюша чувствовала запах, исходящий от его кожи – но он неожиданно был приятным. И хотя этот аромат явно относился к одному из средств мужской гигиенический линии, он почему-то казался Ксюше похожим на запах цветущей яблони. Она вспомнила этот пряно-медовый пьянящий запах, исходящий от белых и розовых пучков, пышными кудрями увивающих веточки яблонь с молодыми, ещё зелёными, листочками. И почти услышала жужжание пчелы, спешившей собрать с робких покачивающихся цветков свежий нектар и белоснежную пыльцу. Так всегда бывает в мае… Если она доживёт, то увидит это снова. Когда Артём, наконец, обессиленный, лёг слева от неё, Ксюша, чуть приоткрыв глаза, сделала вид, что посмотрела на него, и понадеялась, что придала своему лицу если не выражение удовольствия, то хотя бы спокойствия и уж точно не свои истинные эмоции. Плечо его соприкасалось с её собственным. Оно напоминало Ксюше холодную резину. Потом он встал, и, подняв свою одежду, пошёл в дальнюю комнату. Вскоре с той стороны раздался шум воды. Она понимала, что скоро он вернётся, и знала, что им придётся разговаривать. Скорей всего, о том, что она видела перед тем, как всё произошло, и о том, что произошло – тоже. И она была уверена, что ни за что не захочет дать Артёму понять всё, что она испытывает. Но всё же, Ксюша до сих пор продолжала лежать на диване, повернувшись на правый бок, опустошенно глядя в окно и закусывая трясущуюся нижнюю губу. Она чувствовала, как горят и ноют соски, а между ног было мокро и липко. Не хотелось даже вставать и искать одежду. Чувства стыда и отвращения к себе были такими сильным, что давили её к постели, лишая способности двигаться. Ксюше казалось, что теперь она никогда не сможет больше себя уважать. А ещё – она и представить не могла, что когда-нибудь ей придётся спать с кем-то, кроме Гоши. И сейчас она ненавидела и презирала себя за то, что ей пришлось заниматься сексом с Артёмом. Даже то, что она просто боялась отказать ему из страха за собственную жизнь, и иначе было нельзя, не помогало ей облегчить чувство вины. А ещё хуже – она позволила себе отвлечься, расслабиться. Она пыталась, чтобы ей понравилось. Чувствуя себя донельзя униженной, подавленной и виноватой, она уронила голову на одеяло и укусила его, заглушая вырвавшийся наружу визг. Если бы он узнал об этом – простил ли бы он ей такое? А если бы на его месте вдруг оказалась она? Как бы она отреагировала, узнав об измене мужа? Смогла бы смириться с этим? Простить? Можно ли вообще это прощать? Даже если он и сможет однажды найти её – то больше не захочет быть с ней. Неважно, в каких обстоятельствах – она переспала с другим. А ведь если она здесь – такое повторится, и ещё не раз. Ксюша знала это точно. С этим ничего не поделаешь. Теперь она принадлежала Артёму. Внутри у неё будто что-то сломалась, и теперь уже она не смогла сдержать слёз. Глава 26 «Его планы насчёт меня изменились. Планы насчёт меня изменились». Снова и снова Ксюша повторяла про себя эту очевидную истину. Он сохранил ей жизнь, чтобы держать у себя ради собственного удовольствия. Иная форма садизма. В этот раз он решил не подвергать свою жертву традиционным пыткам, нет – он захотел себе личную, удобную сексуальную игрушку, которая будет всегда под рукой. Кроме того, для собственного развлечения её можно будет заставлять делать весёлые вещи вроде поедания земли, питья воды из унитаза и ночевки под кроватью. А при отказе выполнять что-нибудь из этого и малейшем признаке неповиновения непослушную всегда можно будет избить, как следует. Таким мрачным мыслям она предавалась на следующий день, сидя в комнате за письменным столом, опустив голову на сложенные руки. Сегодня утром Артём убрал с него всё лишнее и застелил новой белой льняной скатертью. Сам он уехал, предварительно заперев входную дверь – но Ксюша и так не собиралась бежать. Сегодня впервые с того момента, как она оказалась здесь, ею овладела депрессия. Исчез аппетит и любое желание делать хоть что-то. Каждое движение давалось с большим психологическим трудом, а в голову словно воткнули и постоянно проворачивали раскалённую кочергу. На слёзы она вообще уже не обращала внимания – они стали для неё таким естественным и постоянно присутствующим фактором, как необходимость ежесекундно дышать. Артём решил сменить амплуа – из серийного убийцы он захотел попробовать переквалифицироваться в маньяка-тирана. Уподобиться австрийскому извергу-психопату Вольфгангу Приклопилю, его не менее жестокому российскому собрату Виктору Мохову и другим подобным моральным уродам вместе с их литературными прототипами. Она – его первый эксперимент. Возможно, её найдут лишь через несколько лет, или вообще никогда. Она забеременеет от маньяка и здесь же родит ребёнка. Потом ещё, и ещё… Если не помрет от осложнений родов в условиях, где напрочь отсутствуют врачи и медицинское оборудование. Хотя, конечно, стоит признать, что Артём смог вылечить её от пневмонии. Может, у него есть медицинское образование? Она ведь ничего о нем не знает. Он ведь каждый день куда-то уезжает – так он делал, когда ещё держал Ксюшу взаперти, и снова начал после её выздоровления. Она вспомнила, как по первости проводила здесь бессонные ночи, дрожа от любого шороха и тени, а в каждом углу ей мерещились призраки. Похититель ведь даже не возвращался на ночь. «Значит, ему было, где переночевать… Можно с уверенностью сказать, что данная избушка – далеко не основное его жильё. Тут просто дом развлечений. База отдыха. Реальная жизнь проходит у него в другом месте. Там, где все считают его хорошим. Ну, или самым обычным человеком». А ведь он и правда выглядел именно так. Внешность, голос, манера держать себя – ничто не выдавало в нем безжалостного монстра, коим он является. Мимоходом столкнёшься где-нибудь – и ничего не подумаешь. Ксюша закрыла глаза и несколько секунд продержала их так, пытаясь успокоить ноющую боль в голове. Она подумала о том, как он ухаживал за ней во время болезни. Как участливо с ней разговаривал. Разве маньяки способны на такое поведение? Нет. Социопаты не могут понять других. В них практически отсутствует эмпатия – способность к сопереживанию. Но люди с данной психической патологией могут удачно приспосабливаться в обществе, мимикрируя под нормальных благодаря тому, что знают, как нужно вести себя в той или иной ситуации. Как действовать, какие слова говорить… И при этом сами они ничего подобного не чувствуют. Обычная формальность, соблюдение правил и нормативов. Из учебника по психиатрии, который Ксюша изучала, чтобы понимать и лучше описывать некоторых своих героев (особенно маньяков), она уяснила, что компенсированный социопат может жить, придерживаясь этих правил, не причиняя никому вреда, довольно долго – и даже всю свою жизнь – если будет своевременно посещать сеансы психотерапии. Вот и Артём просто знал, как нужно себя вести. Но что-то здесь не сходилось. Если для всех он играл свою роль, то какой смысл ему был притворяться перед ней, если она и так видела все, на что он способен? «Может, у него раздвоение личности? Один человек в нем – злой садист, насильник и убийца, а другой – хороший, заботливый? Ведь у маньяков и такое бывает. А может – решив оставить меня в качестве пленницы, он захотел подружиться со мной? Может, ему всего лишь не хватает любви, общения, простых человеческих чувств? Не из-за их ли нехватки он вообще стал маньяком?» Возможно, он устал быть один, и ему понадобился кто-то, кто смог бы общаться с ним, понимать его. Однажды Ксюша читала в какой-то брошюре по самозащите, что, нападая на жертву, похищая и удерживая её, агрессор подсознательно ищет у той участия, сочувствия, жалости, возможности выговориться о психологической травме, благодаря которой он и стал таким. Ксения устало подняла голову и, вздохнув, потёрла опухшие глаза. Она уже давно не видела себя в зеркало – в этом доме его не имелось. Ей казалось, что, посмотрись в него, она разглядела бы отражение измученной, исхудалой тетки с опухшими и заплывшими красными глазами, всколоченным пучком свалявшихся от обычного мыла волос, которые уже давно не видели расчёски иной, чем пальцы рук, и широченной, болтающейся на ней серой мужской футболкой (вчера Артём снова дал ей свою мерзкую одежду, и ей, скрепя сердце, пришлось принять ту. Выбора у неё не было – снова ходить голой перед ним ей категорически не хотелось. Да и в целом, конечно, тоже). У её маньяка также должна была быть своя причина, побудившая его мучить и убивать женщин, коллекционируя потом их скелеты в своём личном подвале. Перед лицом у Ксюши снова встали женские лица, искаженные гримасами нечеловеческой боли. В середине груди у неё перехватило и резко кольнуло. Она глубоко вдохнула, почувствовав, как по всем легочным полям прокатилась боль. Что это – опять страх или остаточные явления болезни? Подвал, полный скелетов. Возможно ли, что он мог быть для него символом чего-то очень личного? Да, всё-таки Артём был личностью, был человеком. Чтобы выжить и спастись, ей сейчас необходимо понять его. О нём нельзя думать, как о чудовище, которое только по физическим признакам относится к «гомо сапиенс». Чего бы он ни делал ужасного – у него должна быть и другая сторона души. Ксюша должна выяснить, чем он живёт, кем работает, есть ли у него семья. Какие у Артёма, помимо убийств, есть увлечения. А главное вывести его на разговор про то, что подтолкнуло его совершать такие кошмарные преступления. Она не без горькой иронии вспомнила написанный ею в книге монолог – рассуждение главной героини, Наташи Весниной, который она произнесла в полицейском участке после того, как маньяк Федулин, главный отрицательный герой, был уничтожен. «У каждого маньяка свои причины. И чаще всего они родом из детства. Пусть даже мизерные, но есть. Просто у каждого ребёнка свой порог восприятия психотравмы и склонности к душевным расстройствам. Один ожесточается из-за постоянного избиения собственными родителями. А в другого соседская девчонка просто в шутку кинула солью… Врожденные антисоциальные психопаты – это большая редкость».