– Твоя книга, она связанна с тем периодом твоей жизни? – спросил Артём. – И главная героиня названа в честь твоей матери? – Да. Всё это так. Мне хотелось выплеснуть это всё куда-то. Так и появился сюжет. Она вспомнила, как примерно такие же вопросы задал ей когда-то Гоша. Тогда они ещё даже не встречались – эта тема была затронута в их разговоре о выпускаемой книге. Закончился он тем, что Ксюша просто разрыдалась от горьких воспоминаний, а Гоша, должно быть, чувствуя себя крайне неловко, принялся её утешать. Потом ей долго ещё было стыдно из-за того, что она заливалась слезами на груди хозяина издательства – и так единственного из всех, который принял её, а после того случая она опасалась, что и он не захочет больше иметь дело с такой истеричкой. С тех пор Ксюша никогда не позволяла себе распускаться при ком либо, беседуя на такие темы – вплоть до сегодняшнего момента. – Кое-как я заставила себя окончить школу и поступить в университет. Мама, тогда ещё более-менее хорошо себя чувствовавшая, присутствовала на моём выпускном, – она улыбнулась сквозь слёзы. – Ну а потом, когда я закончила высшее, я пошла работать учительницей – это тебе уже говорила… Приходилось нелегко. Денег едва хватало, чтобы выжить, и я крутилась, как могла. Да ещё с мечтой у меня не получалось. Бывало, я даже всерьёз думала, что ей не суждено сбыться, что я хочу слишком многого. Того, что не соответствует моим способностям – если их я не вообразила себе тоже, – Ксюша перевела дыхание. – Самокритично, – цокнул языком её слушатель. – Надеюсь, сейчас ты так не думаешь? – Теперь уже ничего не имеет значения, – помотала она головой, чувствуя, как продолжать разговор даётся ей всё с большим трудом. – Ты можешь считать, что в итоге мне повезло. Но только всё равно это привело к тому, что я сейчас здесь, как ты сам говорил – она уже кричала и плакала, совершенно этого не стесняясь. – Я, чёрт побери, несколько раз чуть не погибла, была лишена всего, а ты вообще можешь убить меня в любое мгновение, как только решишь, что я представляю угрозу твоему существованию, или окончательно тебе надоела и больше не нужна! Ксения не хотела этого говорить, но слова сами вырвались из неё, прежде чем она успела подумать, как на это отреагирует Артём. Чувствуя, как её всю трясёт, она дошла до дивана, и рухнула на него лицом вниз, задыхаясь от слёз. Пальцами левой руки Ксюша вцепились в тыльную строну правой ладони так, что не сомневалась – там останутся кровавые отметины. Волосы, которые она успела распустить, запутались, попадали ей в рот и в нос, прилипали на мокрое лицо. Сейчас Ксюша не жалела о сказанном. Даже наоборот – жалела о том, что не прокричала ему в лицо всё остальное. Она хотела добавить, чтобы он прекратил мучить и убивать людей, и угрожать тому, кто ей дорог – лучше пусть мучает и убивает только её; заорать о том, что никому не нравится, когда их запирают и заставляют делать что-то помимо воли; что другие люди чувствуют боль. Ей хотелось до хрипоты неустанно кричать ему это всё, кричать и пинать со всех сил черствую каменную глыбу его души до тех пор, пока в ней не появится хоть одна трещинка. Как же ей хотелось, чтобы он понял хоть кого-то, кроме себя! Как хотелось, чтобы он понял её! Но все, чем Ксюша могла это выразить, были лишь громкие, беспрерывные рыдания. Когда она начала успокаиваться, то поняла, что всё это время Артём сидел рядом с ней на постели. Наверное, наслаждался её отчаянием. Потом Ксюша почувствовала, как он мягко поднял её, перевернул и посадил так, что спиной она прислонилась к подушке, которую Артём, видимо, подставил заранее. Затем он осторожно убрал все налипшие ей на лицо волосы, а после этого Ксюша увидела перед собой стакан. – Это обычная вода, – пояснил Артём. – Пей, – он приблизил его к её губам. Первой мыслью у неё было опрокинуть стакан, выбить так, чтобы облить держащего его тюремщика, но вместо этого она жадно выпила всю прохладную жидкость до дна. – Я всегда завидовал тем, кто умеет выражать своё недовольство таким образом, – прокомментировал Артём, убирая стакан на пол. – Думаю, благодаря этому твоя злость и не выходит во что-то иное. Я имею в виду, в реальном мире. Ксюша с застывшим на лице угрюмым выражением глядела перед собой и думала, как глупо получилось: пытаясь разговорить Артёма, она вспомнила плохие моменты своей жизни и этим лишь вывела на эмоции саму себя. Она ещё раз тихо всхлипнула. Взяв одеяло, Артём укрыл им Ксюшу, а затем, прислонив сбоку вторую подушку, уселся рядом с ней. Некоторое время они просто сидели молча. Её окутала странная слабость. Теперь, чувствуя мягкость подушки под головой и спиной вместе с приятной тяжестью тёплого оделяла, ей как никогда не хотелось, чтобы Артём уходил. За всё это время Ксюша так устала постоянно вращаться в бесконечном кошмаре, бояться за свою жизнь и быть совершенно одной, что оказалась рада почувствовать хоть кого рядом. Даже если это был тот, кто устроил ей этот кошмар. «Если приблизиться к своему страху и взглянуть в его лицо, то он потеряет силу, – вспомнились ей откуда-то слова». Она непроизвольно пододвинулась к нему ещё ближе. В этой оглушающей темноте явственно было слышно его дыхание. – Я никогда не знал свою мать – ведь она умерла, – негромко промолвил он. Ксюша удивлённо повернула голову в его сторону. Глаза её, привыкшие к темноте, различили лицо Артёма, слегка освещённое лунным светом, падавшим из окна. – Я достался отцу, – продолжал тем временем он. – Потом появилась эта, – тут его губы презрительно скривились. – Тамара. Она делала вид, что это она моя настоящая мамочка. И я действительно некоторое время так думал, когда был совсем мал, но уже тогда будто чуял во этом всем какую-то фальшивость. В поведении отца, в её поведении… Потом я всё узнал. То, что отец пытался выдать её за мою мать, и она тоже пыталась так меня обмануть, взбесило меня. Нет, куда хуже – в пять лет это стало для меня настоящим ударом. Я нашёл альбом, где были фотографии моей настоящей матери. Отец прятал этот альбом и никогда не показывал его мне, но он не мог предвидеть, что его маленький сын легко может добраться до полки над потолком, подставив стремянку. Он горько и одновременно зло улыбнулся. – После того, как отец рассказал мне, что моя настоящая мать умерла ещё при моём рождении, а Тамара пришла вместо неё, мое тогдашнее детское мировоззрение окончательно перевернулось. Как же я негодовал, что это неправильно! Как можно было скрыть родную мать от собственного сына, пусть даже она и мёртва? А главное, я не понимал, почему он позволил себе заменить её другой женщиной. Найдя себе замену, найдя её мне. К тому же – я чувствовал, что она мне вот уж точно не любила по-настоящему. Да, она играла со мной, была добра, вежлива, пыталась даже ухаживать и воспитывать – но и тогда, и сейчас я понимаю, что она просто пыталась угодить папе. Пустая фальшивка. Я был обманут и очень зол. Помню, в ту ночь от обиды и гнева я так и не заснул, а наутро высказал своей мачехе в лицо всё, что о ней думаю. Она обиделась, разрыдалась и потом всячески показывала себя оскорбленной. Но я подумал, что она просто пытается оправдаться и вызывать у отца жалость. Ей это удалось – позже отец наказал меня и запретил вообще когда-либо говорить ей подобные гадости, а потом ещё провёл со мной беседу на тему, что я должен уважать её, так как она пытается заменить мне мать. Никому я ничего не должен был! И нужна ли мне такая замена, спросил ли он? Если ему да, это не значит, что и мне тоже. Лично я её не выбирал. Когда он договорил, Ксюша заметила, что его руки и плечи тряслись от той давней злости и гнева. Он склонил голову, глядя перед собой. Она даже задумалась, вспоминая – проявлял ли Артём раньше столь явно какие-либо эмоции, или сейчас был первый раз? Примерно через полминуты он, взяв более – менее себя в руки, продолжил свой рассказ. – Отец сказал, что будет наказывать меня всякий раз, когда я посмею что-то подобное и потребовал извиниться. Я понял, что придётся приспосабливаться. Но ещё больше я испугался знаешь чего? – он посмотрел на неё. – Я испугался, что отец от меня откажется, что выгонит из дома. Промеряет меня на свою подстилку, как смог променять мать. Пришлось помириться с Тамарой, и изображать, что всё хорошо, хотя отец ещё долго неодобрительно косился в мою сторону – он думал, что я этого не замечу, но я все видел. А мой страх, что отец меня выгонит, никуда не делся. Этот страх и злость за тот поступок так и оставались во мне – я не мог ни с кем поговорить на эту тему тогда, да и выразить это вряд ли бы смог, даже если бы кто спросил. Мне просто хотелось орать, бить, колотить и пинать всё, что видел вокруг. Мысль, что отец предал и меня, и мою мать, не давала мне спокойно жить. Я был обижен и на него, и на Тамару, что она вообще существует. От злости я рвал и портил свои игрушки, а потом, когда с того разговора прошло некоторое время, решил, что можно поступить куда логичнее – стал потихоньку портить ей жизнь. То в суп побольше соли тайком подсыплю, то цветы её подпорчу… Но сильно и в открытую пакостить ей я опасался – а то об этом мог узнать отец. А её фальшивое добродушие продолжало бесить меня. Ей на меня плевать, так зачем она притворяется??? Мне это было не нужно, и я злился вновь и вновь. Мне нужно было на ком-то отыгрываться и потому я начал устраивать неприятности другим детям. Однажды, когда никто не видел, я подкрался сзади к противной вечно ноющей Таньке с нашей улицы, накинул ей со спины повязку на глаза и хорошенько так избил. Мне за это так ничего и не было. А как-то раз, когда меня со всеми детьми, после окончания первого класса, повели в парк в честь первого июня – я, стоя в толпе, испинал сзади все ноги какому-то пятилетнему толстяку, а потом ткнул карандашом в плечо стоявшую впереди меня девочку с синим бантом, – он улыбнулся от этих воспоминаний какой-то дикой и вымученной улыбкой. – Тогда толпа была действительно огромной, и я легко успел затеряться в ней, прежде чем меня заметили. В общем, я старался справляться со своей злостью, как мог, но потом произошло ещё более ужасающее событие: в середине июня отец с мачехой объявили мне радостную, как им казалось, новость – у них будет ребёнок, а у меня, соответственно, братик или сестричка. Как помню, от такого шока я даже доел всю манную кашу, которую тогда ненавидел всей душой. Просто открывал рот и ел, открывал и ел, пока не понял, что ложка уже скребёт по тарелке, – он усмехнулся. – Но на самом деле я пришёл в полный ужас. Это виделось мне концом всего. Отец променял мать на эту, а теперь променяет меня на нового ребёнка от неё же. Я понимал, что мне нельзя показывать своё настоящее отношение к этому, и я старался просто молчать, но отец, кажется, всё понимал и хмурил брови, поджимал губы, глядя на меня. Я знал: что-то надо делать. В июле меня почти на всё лето отправили в летний лагерь. Как мне тогда подумалось – папа и его шмара – Тамара использовали ещё одну возможность сбагрить меня, чтобы лишний раз остаться вдвоем, строя свою семью. Сам лагерь стал ассоциироваться у меня со ссылкой в заключение – два с лишним месяца мне приходилось жить с постоянно орущими и ноющими детьми. Как же они раздражали… Мне хотелось столкнуть кого из них с горки или качелей так, чтобы он наверняка сломали себе позвоночник. Из этих идиотов никто даже не умел толком играть в шахматы – я обыгрывал всех… Но зато там у меня было время подумать о том, как быть дальше, и что сделать, чтобы сохранить любовь отца. Когда настал момент возвращения домой, у меня уже был план. Вернулся я в конце августа. У нас с отцом была традиция: перед самым началом сентября мы ходили в поход. Он брал меня, начиная с трёх лет. Теперь с нами ходила и Тамара. Я опасался, что в этот раз он не возьмёт её, но всё-таки она пошла – правда, перед этим они с отцом долго говорили на тему того, что не будут лазить по особо крутым и скользким склонам. Там, во время отдыха, мне удалось позвать её полюбоваться красивым видом с обрыва. Я подождал, пока она подойдёт поближе – а потом толкнул, что было сил. Она упала. Я посмотрел вниз – тело не шевелилось. Тогда я спустился туда и удостоверился ещё раз. Она лежала лицом вниз и из-под неё вытекала огромная тёмно-красная лужа крови. Мне показалось, это было красиво. Я, как заворожённый, смотрел и испытывал…нечто восторженное! В первую очередь от самого зрелища. Ну, потом уже до меня дошло, что её больше не будет, а соответственно, всех моих проблем, с ней связанных. Ксюше хотелось закрыть глаза, но её словно парализовало от шока и ужаса после представленной картины: ребёнок семи-восьми лет с удовольствием любуется окровавленным трупом убитой им мачехи. – Отец не заподозрил меня. Он так никогда ничего и не узнал. А тогда он вообще, казалось, про меня забыл. Всё ходил и убивался из-за того, что ему так и не удалось стать отцом того ребёнка, из-за неё, из-за всего этого. А я, честно сказать, был счастлив! Теперь, по крайней мере, у меня больше не было никакой фальшивой мамы. Уж лучше я буду один, чем с заменой. Я и до сих пор не могу понять – как можно забыть и променять того, кто был тебе так близок, на другого… Ксюша промолчала. Она и хотела бы высказать ему свое мнение. Объяснить, что всё не так однозначно в этой жизни и в отношениях между людьми. Что его отец имел право на личную жизнь, даже после смерти первой жены – а может, он как раз хотел, чтобы кто-то заботился о его сыне, как мать. Но Ксюша чувствовала, что ему лучше не стоит ничего говорить на этот счёт. И тут же вздрогнула от пришедшей в голову мысли: если её так и не найдут – как быстро Гоша забудет её и женится на другой? – А твой отец, – осторожно спросила она. Как у вас с ним дальше складывалось общение? – Так себе, – опять усмехнулся Артём, сверкнув глазами. – За всё время я уже привык к его равнодушию и своей злости, а потому был предоставлен сам себе и выражал её так, как считал нужным. Я завёл себе местечко в маленьком заброшенном гараже, стоящем поодаль от остальных, куда я притаскивал различную живность. В этом гараже был подвал – именно туда я и стал потом складывать трупы этих зверюшек. Ксюшу затошнило, и она уже пожалела, что продолжила этот разговор. Но всё же она понимала – нужно было дать ему высказаться. – Я занимался этим, когда мне было особенно скучно. Когда я слишком сильно начинал страдать от нехватки эмоций, впечатлений. Или когда обижался и не мог отомстить обидчику. Обычно это был мой отец – ведь со своими одноклассниками и вообще ровесниками я довольно легко, просто и без лишних свидетелей мог расквитаться. И кстати, все они в итоге понимали свои ошибки! Но отец… Он другое дело. – А он часто обижал тебя? – поинтересовалась Ксюша, решив не уточнять у него, как именно он мстил другим детям. Она не была уверена, что хочет услышать ответ. – Дело даже не в этом, – отстранённо, словно находясь ещё в том времени, проговорил Артём. – Отец просто… Ему было ничего обо мне неинтересно, – он на мгновение сжал ладони в кулаки. – Точнее, он во всем лишь делал вид. Например, что он рад моему призовому месту на школьной олимпиаде или тому, что я получил награду за самую большую сдачу макулатуры. Постоянно во всем фальшивил… Но я-то давно научился такое распознавать. Конечно да, он воспитывал меня. Летом мы навещали в деревне его отца – моего деда, которому вместе помогали по хозяйству. С юных лет они учили меня всему – я даже ходил вместе с ними резать скот и разделывать потом убитые туши. Мне это довольно-таки хорошо удавалось – хотя я жалел, что для его умерщвления нельзя было использовать более интересные и разнообразные методы, – вздохнул он. – ещё мы ходили в походы, на охоту, и со стороны казались обычной семьёй. Но в душе он вёл себя со мной отстранённо. Знаешь, ведь потом я узнал, что моя мать умерла при моих родах. Может быть, потому он так относился ко мне. Он замолчал. Ксюша не стала спрашивать, насколько считает он это обидным и несправедливым – всё было понятно по его выражению лица. – О, мне… Мне жаль, – осторожно и тихо произнесла она. И поняла, что на данный момент для неё это было действительно так. Должно быть, Артём был очень одинок всю жизнь.… Даже с самым близким человеком у него не было доверительных отношений. Возможно, эта так и не восполненная потребность в любви в то время и заменилась у него другими чувствами? Её отсутствие и невозможность достижения сделали его замкнутым в себе. Породили в нем ненависть, злобу. А так как рядом не было никого, кто бы смог его понять, поговорить по душам, помочь выплеснуть свою боль и обиду – то все эти чувства начали выходить наружу другим способом. Самым злым и пугающим, уничтожающим всех вокруг и его самого. И с каким же чувством несправедливости в душе он, скорей всего, жил всю жизнь, что из-за события, в котором не было его вины как таковой, его не принимал самый близкий ему человек. Ксюша содрогнулась – она и представить себе не могла, как бы она росла со своей мамой, если бы у них не было любви и взаимопонимания. И странная ненависть Артёма ко всему фальшивому теперь стала для неё понятной. Должно быть, рано познав обман и притворство, а вместе с этим столкнувшись с запретом проявлять реальные чувства, он потом в каждом человеке, в каждом событии и предмете искал настоящее его проявление. Ещё Ксюша почему-то подумала, что это же он годами старался разглядеть в своём отце, и ей стало грустно. Но всё-таки одно понять она могла. – Твой недостаток эмоциональных всплесков, – произнесла Ксения. – Ты знаешь….у меня есть то же самое. То есть, почти то же самое. И всегда было! Иногда размеренная и обычная жизнь мне надоедала, и хотелось каких-то ярких событий. Даже не событий, а именно эмоций. Встряски. Сказав это, она мрачно усмехнулась, что впечатлений от всех последних событий ей хватит, пожалуй, до конца жизни. Она только хотела надеяться, что этот конец наступит не в ближайшее время. – Именно тогда мне в голову начинали сами собой приходить различные картинки. Они впечатляли меня до невероятности. И я тут же хотела узнать всю предысторию того, что мне представилось, и что было потом – вот так это интересовало меня. После этого я начинала постоянно размышлять об этом, записывать всё, чтобы не забыть. Это приносило мне удовольствие. А когда история становилась понятной или практически понятной, я ждала нового такого наваждения. Или, если сказать иначе – вдохновения. Чем-то ведь похоже на твоё, правда? – она смущенно улыбнулась и посмотрела ему прямо в его блестевшие в полумраке глаза. Должно быть, это оказало на Артёма воздействие – он слегка улыбнулся ей в ответ. Ксюша могла поклясться, это было искренне. Она поняла, что на верном пути. – И да, – добавила она. – Эти картинки – не всегда хорошего содержания. Например, – она помедлила, не зная, как правильно ему сказать. – Что-нибудь… Ужасное… Оно тоже для меня интересно. Как и что-то трагичное. Оно впечатляет меня. Пугает, ужасает, но при этом меня интересует – как люди из данной истории справятся с такой ситуацией? Как будут жить дальше? Это всё так меня затягивает! Мне хочется всё-всё о них узнать. О том, кто они, что представляют собой как личности, какова предыстория их жизни – чтобы понять, чем мотивированны их поступки. Насколько им хватит умения, знания, мудрости и сил, чтобы принять определённое решение в конкретной ситуации. Ведь именно от того, кем они являются, зависит то, что они могут и на что способны. И все люди в этом плане разные. Это и интересно, – она понадеялась, что смогла всё объяснить ему верно. – Говорят, мои книги – они с мрачноватым оттенком. Именно поэтому так и есть, – закончила она свою речь. Артём начал смеяться. – Ты чего? – удивлённо спросила Ксюша. – Да я вспомнил, – еле выговорил он сквозь смех. – Ой… Он всё смеялся. – Вспомнил, как я впервые прочитал твои записи на листочках и так тогда удивился. Это ж надо – описание того, как неизвестный в маске медведя пробирается в частный дом, перерезает глотки матери, отцу и младшей сестрёнке девушки, а саму её насилует! Да ещё таким языком написано, что людей бы это точно впечатлило. Ещё тогда подумал насчёт того, с кем же связался. Такое несоответствие между внешностью и этими записями! Честно, я тогда действительно задумался. Это сбило меня с толку! Уголки его рта всё ещё подрагивали в улыбке от этих воспоминаний, когда он, слегка махнув левой рукой, закончил смеяться. – Ладно тебе. Всё не так уж странно, – смущенно улыбнулась Ксюша. – Там, в этой книге, завязка такая ужасная. Но так надо, иначе не будет дальнейшего сюжета. Там главная героиня спасётся и… Так! Не буду же я тебе сейчас всё рассказывать! Иначе вся интрига пропадёт! – Ага, – Артём скрестил руки и взглянул на неё. – Но, я думаю, мы как сможем поговорить об этом? Я так понял – эта книга у тебя пока что остаётся недописанной. Ты могла бы рассказывать мне о дальнейших развитиях событий, а я… ммм… – посмотрю на это со своей точки зрения. Он загадочно улыбнулся. – О… думаю, да! – Ксения испытала и облегчение, что ей удалось найти с ним общий язык, и радость от того, что – подумать только! – он действительно хочет поговорить с ней о новом романе. – Хорошо, – опять улыбнувшись, Артём встал с постели и направился в кухню. – Пожалуй, я передумал ложиться спать. Пойду, заварю нам ещё чаю. Думаю, ты сейчас тоже от него не откажешься. В кухне зажегся свет. Слыша, как он суетится, ставя чайник, и открывает замок на дверцах шкафчика, чтобы достать кружки из подставки на верхней полки, Ксюша задумалась. Вообще, в процессе написания очередной книги она очень нуждалась в том, чтобы постоянно обсуждать её с кем-то – персонажей с их характерами, события, а также рассуждать, почему определённый герой поступил так, а не иначе. Такая возможность давала ей дополнительное вдохновение, стимул и надежду, что всё будет не зря, а ещё некоторые дельные советы (хотя в построении самых главных сюжетных линий, она полагалась только на себя). Дядя Ефим, Гоша, Анита, да и мама при жизни старались найти время для обсуждения её сюжетов и героев – но это у них выходило не всегда, и она понимала. Как и то, что иногда они делали это не из-за реальной заинтересованности, а из вежливости к ней. За всё это она была благодарна им, а особенно Гоше – он, как мог, находил на неё время, несмотря на то, что у него было много дел. Но Ксюша тоже не могла иначе. А потому приходилось довольствоваться хотя бы этим. Заинтересуется ли Артём дальнейшим сюжетом? В ней снова проснулось это радостное и стремительное чувство посвятить кого-то в детали сюжета своей книги. Увлечь и впечатлить этим. Стараться сделать это как можно лучше. Впрочем, не в этом ли вообще суть работы писателя? А главное, это отличный повод узнавать Артёма и дальше, до ещё более доверительных отношений. Сейчас, после того, как он открылся ей, важно было не потерять нить, ведущую в самые тёмные и сокровенные глубины его души. И ещё – Ксюша снова заметила, как приятно он улыбается. В такие моменты и не скажешь, что с ним что-то не так. * * * В ту ночь она всё лежала без сна и думала. Наверное, Артём всегда чувствовал себя одиноким. Одиноким, загнанным и от того озлобленным. Кто знает – может, если бы тогда нашёлся добрый и понимающий человек – кто вроде психолога – который смог бы найти подход к обиженному ребёнку и должным образом поговорить с ним, всё бы обошлось, и он не стал тем, кем стал? Или если бы Артём изначально знал правду о смерти матери?