Они не покидают нас. Наши самые весёлые и самые страшные воспоминания. Самые горькие и самые сладкие. Воспоминания о том, кем мы мечтали быть, о том, кого любили. О том, кто любил нас, и кто нас покинул. Не полностью – часть подробностей из них выветривается, подобно дыму из сгоревшего дерева или пузырьков из газированной воды, но всегда оставляя основу, в каждом индивидуальном случае бывающей разной – будь то выжженная дыра или сладкое послевкусие. Всё имеет следы. Мы способны переживать не только реальные, но и вымышленные события. Пусть в том и другом случае разница между силой эмоций, бесспорно, есть – их объединяет то, что оба не оставляют нас равнодушными. Ведь человек может испытывать радость, беспокойство и горе от потери как по отношению к настоящим людям, так и посторонним – и даже вымышленным персонажем. Постоянно, во множествах примерах по всему миру, люди вновь и вновь доказывали, что это так. И наш великий дар – способность испытывать самые разнообразные чувства – делает нас людьми. Как просто представить в своей голове то, что ты хочешь. Добавить немного волшебства, отключиться от постоянно твердящих отовсюду голосов, пытающихся убедить тебя в неосуществимости твоего желания – и оно сбудется. А если и нет, то всё равно останется вера. Вера – великая утешительница людей. Ксюша хотела бы верить в то, что Артём не умер. Он просто ушёл в другое место. – Ему уже ничего не поможет, Ксюша. Нет. Она не хотела этого слышать. Но какой-то частью своего сознания понимала, что это правда. Он ушёл, ушёл в вечную темноту, оставив её, разрушенную на куски, словно бетонную плиту. Боль, как чёрная дыра, высосала изнутри все ощущения, и осталась одна пустота. Когда какие-то люди выводили её из здания, задавали непонятные вопросы и хлопотали вокруг, Ксюше было всё равно. Ни на что не обращая внимания, она даже не помнила, как и куда шла, и где оказалась. Тело и конечности ощущались какими-то ватными, словно всё это принадлежало не ей. Голова болела, но не так, как совсем недавно – слабее и отстранённей, будто импульсы в нервных клетках тоже в опустошении затихли. Она не сразу поняла, что кто-то рядом обращается к ней. Но некий внутренний сигнал сам автоматически распознал в этом голосе что-то до дрожи знакомое. На секунду Ксюша подумала, что это может быть Артём, но возникший было эмоциональный порыв тут же угас. Артём не может быть с ней, потому что его тело лежало сейчас в развалинах здания, в котором и он, и его мать когда-то были счастливы. А больше никого из близких здесь быть не может. Никто не знает, что она отправилась сюда. Ни дядя, ни племянник, ни даже её несчастный муж… – Ксюша… Нет, этого не может быть. Её глаза и уши определённо врали. Как Гоша мог сейчас оказаться рядом с ней? Он ничего не знал – притом она сама выгнала его две недели назад. Не мог же он взять и найти её… Нет, мог. Он не раз уже это доказывал. Гоша, уверенно врывающийся в самые страшные её кошмары, и уводящий из них – несмотря на её сопротивление. Несмотря на то, они не желали её отдавать. Почуяв в ней темную сторону, чудовища тянули к ней свои лапы, высунутые из манящей чёрной бездны, полной страшных неизведанных тайн… Также, как и сама Ксюша, не осознавая, пыталась вытащить погрязшего в ней Артёма, но не смогла. И сейчас Гоша, несомненно лучший, вновь пришёл к ней, спас от самой себя. Он был рядом: обнимал, гладил, говорил успокаивающие слова, к которым Ксюша едва прислушивалась: было достаточно одного его голоса и присутствия. Зарывшись лицом в его куртку, она поняла, что сейчас это было для неё самым надежным убежищем от всего мира. «Они не покидают нас…» Реальность снова начала расплываться. Всё, что произошло потом, пролетело пленкой смутно мелькающих кадров. Они куда-то шли, потом ехали, потом её обследовали какие-то доктора. Помимо болезненного укола в вену локтевой ямки Ксюша запомнила только один момент – но её психосенсорная система настолько истощилась, что была не в силах ответить на это эмоциями. И уж тем более, размышлять. Лучше перенести на потом. Всё это время Гоша ни разу её не покидал – а Ксюша не отпускала его, и больше ни на кого не смотрела. Потом они снова куда-то поехали. И в дороге, смотря на восходящее вдалеке солнце, Ксюша заснула. В промежутке, началом которого было смыкание ею тяжёлых, опухших от слёз и бессонной ночи век, а окончанием – сон, в её памяти всплыла последняя глава новой книги, и – теперь она знала – окончательно верный вариант концовки. Потому что он, написанный раньше этой ночи, каким-то непостижимым образом перекликнулся с тем, что Ксюша сегодня узнала. Глава 66 «Вера великая утешительница людей… Алёна знала, что её родные навсегда останутся в её памяти. Мама, папа, Ева. Фирменное мамино блюдо – зажаренные в особых специях свиные медальоны, которые она торжественно подавала на каждый праздник. Мамин фартук с ужасным изображением красных роз – подарок папы к какому-то восьмому марта, и мягкие руки, пахнущие лавандовым кремом. Улыбка папы, и то, как он всегда поправлял галстук. Как сердился, когда она или Ева заглядывали к нему в кабинет, когда он работал, и как был счастлив выбираться с дочками в парк – покупал им сладкую вату и визжал от восторга во время поездки на американских горках, крепко сжимая Еву. Как мама советовала ему уводить детей подальше от киосков с игрушками, где сестрёнка постоянно начинала выпрашивать себе очередную. Весёлый смех Евы. Её открытки, которые сестрёнка, едва научившись рисовать, подбрасывала Алёне под кровать – беспорядочные синие, фиолетовые и жёлтые росчерки фломастерами, выходившие за контуры цветочных лепестков, заботливо нарисованных мамой в качестве помощи. Вечно разбросанные по всему дому шоколадки сестры, на которые постоянно наступали она и папа. Алёна вспомнила, как ругалась на Еву, когда один из батончиков, брошенный прямо на её вещи, растаял и испачкал их… Если бы малышка сейчас оказалась жива, Алёна обняла бы её, и сказала, что всё это сущие пустяки. После смерти Лыткина сосущая чёрная пустота, присутствующая в ней всегда после той жуткой ночи – в которую канула вся её семья и нормальная жизнь (а теперь и сам маньяк) – начала постепенно затягиваться. Алёна знала, что на её месте образуется шрам – уродливый, безобразный и неизменно болезненный Он никогда не затянется, и время от времени сквозь багровые края тканей через него будут просачиваться тонкие струйки дыма, которые, превратившись в ужасные очертания, станут беспокоить её в моменты, когда Алёна будет наиболее уязвимой. Она только надеялась, что с каждым штрихом старательной резинки под названием «время» шёпот призраков прошлого будет становиться всё тише и тише. Алёна обернулась. Лёша, заметив, что она на него смотрит, мягко улыбнулся ей, и обнял ещё крепче. За месяц, минувший с тех пор, как Шилов получил ожоги всех конечностей, пытаясь спасти из подожженного Романом своего дома брата, и в тот же день вытащив из его лап Алёну, его физические раны – так же, как и её, почти зажили, чего нельзя сказать о душевных Они поцеловались. Её правое предплечье, всё ещё забинтованное после вывиха, произведенного Лыткиным, кольнуло. Взглянув ещё раз на безоблачно-голубое летнее небо, Алёна закрыла глаза, уютно устроившись у любимого на груди. Трава на зелёном лугу, где они сидели, была мягкой, а солнце ласково щекотало лицо, отвлекая от ненужных мыслей. Ей предстоит вновь начать новую жизнь. А так же научиться жить с тем, что сказал ей перед смертью маньяк. «Эти ужасные карие глаза в зелёную крапинку снова смотрели на неё. Те, что множество раз преследовали Алёну в кошмарах. Только теперь их не обрамляла маска медведя. Вместо неё была более страшная – маска обычного мужчины примерно пятидесяти лет, с седыми волосами и множеством морщин. И сейчас, спустя столько лет, она вновь оказалась беспомощной перед этим уродом. Снова в его власти. Ненавижу тебя… ненавижу… – Я тебя ненавижу, ты, дрянь! – яростные слова, в которые Алёна вложила всё, что думала об ублюдке, который вырезал её семью, были настолько тяжёлыми, что она удивилась – как это они, превратившись в тяжёлый летящий предмет, не сбили Лыткина с ног. Из глаз хлынули слёзы. Сколько раз она мечтала, что встретит его снова! Хоть Алёна и боялась урода, но в душе её жило тайное стремление отомстить насильнику и убийце, забравшему жизни родных и сломавшему – её собственную. – Я должен убить тебя сейчас, Алёна. Я не хотел бы, но ты стала искать меня. София сказала мне… – Что? – ахнула она. Её двоюродная сестра? – Мы с твоей сестрёнкой были любовниками. Она всегда считалась отличной студенткой. Ты никогда не думала, почему? Алёна промолчала. Сейчас, связанной в подвале дома маньяка, ей было не до размышлений о моральном облике покойной родственницы. Кем бы та ни была – она не заслужила, чтобы её изнасиловали, задушили и выбросили в парке. – Конечно, она ничего обо мне не знала. Тем более – о нашем с тобой знакомстве. София была хорошей, но в последнее время стала слишком любопытной. Я не мог подвергать себя риску. Он покачал головой с таким видом, будто рассуждал о студенческой работе любимчика, за которую пришлось снизить оценку. – О нашем знакомстве? – Алёна задохнулась от возмущения, не забывая, впрочем, пытаться распутать сзади верёвки пальцами рук – пара узлов уже поддались. Лыткин покачал головой. – Алёна, Алёна – мы с тобой связаны больше, чем ты думаешь. Тётя, наверное, не знала – и не рассказала тебе, что в молодости я ухаживал за твоей матерью. О, она была очаровательной – если кого я и любил за всю жизнь, то это была она. Диана. Мы учились вместе. Я старался быть её верным другом – но она не замечала меня, – губы Лыткина сжались в линию. – Она предпочла твоего отца. Я хотел покончить с собой, но меня спасли, а потом я лежал в психушке – как и ты, Алёна, его дочь. Потом я встретил Диану через много лет, когда у неё уже были дети. Снова случайная встреча – и я понял, что её не забыл… – Врёшь! Ты убил мою маму! Разве это любовь? – вскричала Алёна. Она уже почти освободилась. Ещё чуть-чуть – и… – Заткнись! – вдруг завизжал Лыткин, на глазах теряя человеческий облик. За образом примерного члена общества, уважаемого профессора проступил его истинный лик – неистовое, сумасшедшее существо. Он с силой ударил её по щеке – из глаз посыпались искры. – Если бы ты знала, как мне тяжело было решиться её убить! Всё из-за Евы, этой малявки! Она так напомнила мне Кристину… Мою сестру, которую я ненавидел. Я убил её, убил всю семью – и хотел снова. Ничего не мог поделать, – Лыткин вдруг заплакал. – Я пытался сдержаться тогда, пытался, но… но не смог, – он сел, тяжело дыша, и обхватил голову. – Когда ты напала на меня в ту ночь, я еле спасся. Потом мне пришлось бежать и скрываться, чтобы не навести подозрения. Но я знал, что всё было не зря. Знал, что теперь у нас с Дианой появилась внучка. – Что? – на мгновение Алёна перестала вырываться. – Я так и знал, что ты не вспомнишь. Тётя Нинель тебе тоже решила ничего не рассказывать – но мне-то она поведала. Она была единственной, с кем я поддерживал связь после смерти Дианы. Неля всегда была глупенькой, ей и в голову не пришло подозревать меня. Я писал о том, как мне больно от потери Дианы, сочувствовал ей – и она понимала. Между нами установилась переписка, которая стала очень полезной. От неё я узнал, что тебя положили в психбольницу после нападения. И она же поведала, что через девять месяцев ты родила дочь, которую отдали в приют. – Это… нет, ты врёшь, это неправда, – прошептала Алёна. – Этого не было, я этого не… – Конечно, не помнишь. Нинель рассказала, что у тебя от стресса произошла амнезия, и события двух лет, что ты провела в психушке, стёрлись из памяти. Она решила не сообщать тебе о ребёнке. Подумала, что так будет лучше. Но я разыскал девочку. Чтобы общаться с ней, мне пришлось стать меценатом того детского дома, и отдать почти всё, что у меня было, но это того стоило. Последний узел развязался. Алёна почувствовала, что свободна. – Знаешь, а ведь из меня получился неплохой отец. Я узнал, что дочь зовут Оля, познакомился с ней, начал общаться, дарить игрушки. Она очаровательна. А главное – очень похожа на Диану! Наше с ней продолжение. Всё-таки хорошо, что тогда мне удалось тебя убить – иначе я не узнал бы, какое это счастье – быть отцом. Я уже планирую, как удочерю Олю, и стану воспитывать тут. Он поднялся со стула, на котором сидел, и посмотрел ей в глаза. Алёну била крупная дрожь. – Если бы я не собирался тебя сейчас убить, то не рассказал бы о ней. Но я надеюсь, ты не стала бы её забирать. Она только моя, а ты ей никто. Ты её даже не помнила. Лыткин шумно вздохнул, вытер обрюзгшее лицо, и, повернувшись к ней спиной, направился в угол, где стояла сумка. – Но напоследок я всё равно покажу тебе её фото. Даже такая мать, как ты, должна знать, как выглядит её ребёнок. Он склонился над сумкой, и Алёна решилась. В два бесшумных прыжка преодолев расстояние до стула, она тихо схватила его, подкралась к Лыткину, и опустила на него. Однако в последний момент тот выпрямился, и весь удар пришёлся на его плечо. Алёна едва успела испугаться, как тот, взревев, повалил её на пол. От удара затылком об пол в глазах потемнело, а во рту почувствовался привкус крови. В следующую секунду рука маньяка сомкнулась у неё на горле. – Ты что, всерьёз решила, что можешь обдурить меня? Ты, жалкая малявка? В ужасе молотя ногами воздух, Алёна чувствовала, как лишается возможности вдохнуть. Кислорода в ней становилось всё меньше, а руки её были не в силах убрать мощную лапищу убийцы, вдавливающую в пол всем своим весом… Она почувствовала, как между ног становится сыро. Свет вокруг потускнел. А затем вдруг рука разжалась. Сделав жадный вдох ртом, Алёна тут же закашлялась, и, хрипя, начала кататься по полу. – Ты знаешь, я передумал, – раздался над её ухом тихий голос Романа. – Конечно, я ненавижу тебя – ты и твой отец лишили меня Дианы, да к тому же после психушки тебе не сиделось на месте – ты стала меня искать. Впихивать мне палки в колёса! Он яростно перевернул её с живота на спину, отчего её едва не вырвало. – Но за одну вещь я тебе всё-таки благодарен, – склонившись прямо к лицу Алёну, прошептал Лыткин. И тут, к её ужасу, он залез на неё, прижал к полу, и рывком задрал подол её платья. Она чувствовала его эрегированный половой член. – Я подумал – мне вовсе необязательно убивать тебя сейчас, – маньяк ласково погладил её по голове. – Ты ведь можешь остаться здесь, и родить мне ещё одного ребёнка… Он стянул с неё нижнее бельё. Чувствую на себе его вес, Алёна могла только жалобно пискнуть. – Да, вот и отлично. Обещаю, я буду заботиться о тебе… Он с силой вошёл в неё. Но едва она закричала, над ухом грянул уже его вопль. Секунда – и насильник отброшен в сторону. – Лёша, – прошептала Алёна, увидев своего спасителя. Ну конечно, это был Шилов». Усилием воли она вернулась в настоящее. Незачем ей подробно вспоминать дальнейшее – побег, поджог дома, громкий, полный боли рёв горящего заживо Лыткина – это было ужасно, несмотря на то, что ублюдок заслужил подобное. Фото уцелело. То самое, с изображением трёхлетней девочки. Сжимая в руках белого плюшевого мишку, темноволосая малышка радостно улыбалась, глядя в камеру огромными голубыми звёздами глаз. Глаза матери Алёны, Дианы… В волосы ребёнка был вплетён большой розовый бант. В больнице, смотря на эту фотографию, Алёна уже понимала, что вспомнила всё – по крайней мере, роды точно. Сказалась, наверное, очередная шоковая ситуация и новая травма головы… Она вспомнила, как в ужасе каталась по какой-то кровати, крича от невыносимой боли и сгибаясь настолько, насколько позволял почему-то огромный живот. Вспомнила голубой цвет ночной рубашки, страшные капельницы в руке, тёмное окно и толпу людей в хирургических костюмах, заставлявших делать её непонятные вещи: зачем-то дышать, разводить ноги в стороны, и делать что-то ещё. Как она орала, пытаясь ударить сильно давивших ей на живот докторов, и следовавшую за этим невероятно сильную боль, которая, казалось, сварила её собственный мозг, после чего Алёна уже ничего не помнила…