Сейчас, вдыхая сладкие запахи летней поляны и ощущая тепло Алёши, Алёна не знала, что делать с дочерью дальше. Маленькая Оля по-прежнему находилась в приюте, и она не была уверена, что хочет забрать её, как и вообще увидеть. По крайней мере, пока. Возможно, Лыткин был прав – хорошей матерью для неё ей не стать. Но вместе с этим Алёна чувствовала к девочке жалость – ведь та, по сути, тоже оказалась жертвой маньяка, как и она. Бросать её, особенно теперь, когда малышка привыкла к заботе попечителя, было бы ужасно. Алёна только надеялась, что тётя Нинель продолжит навещать ребёнка, а то и вовсе заберёт к себе. Ведь после смерти Софии у неё больше не осталось детей. Пока же они с Лёшей собирали вещи для переезда в Москву – там её будущий муж вместе с другом Серёжей открывает свой автосервис. На месяц им всё же придётся остаться здесь– помочь его родителям, тяжело переживающим гибель младшего сына Даниила, также убитого жестоким маньяком. Но сейчас на этой поляне только они двое имели друг для друга значение. Их взаимная любовь и счастье быть рядом – такие простые и одновременно важные вещи, за которые многие, порою безрезультатно бились годами. А главное – у них было своё будущее. Это она знала точно. – Лёша… Я тут, в общем, подумала, – Алёна почувствовала прилив нежности, когда взлохмаченная голова любимого повернулась к ней. – Что, если вместо обычной свадьбы мы просто придём и распишемся под Айрон Мэйден? – Что? – удивлённо переспросил Алексей. – Ты же ненавидишь хеви-метал в принципе! «Он, наверное, подумал, что я не отошла от удара по голове», – хихикнув, подумала Алёна. Лёша от её смеха, казалось, испугался больше. – Всё в порядке, – заверила она, гладя его по щеке. – Ты ведь однажды говорил, что хотел жениться подо что-нибудь нестандартное? А это твоя любимая группа. Обещаю, я даже выучу названия их альбомов! Ну ладно, хотя бы топовых песен. Алёша, с полминуты недоуменно косясь на неё, наконец, улыбнулся и расхохотался. – Ну, хорошо, – примирительно сказал он. – Тогда я тоже настаиваю, чтобы ты выбрала самое красивое платье. – Только если ты поможешь мне выбрать, – игриво произнесла Алёна, и впилась своими губами – в его. – У тебя солнце в волосах запуталось, – прервавшись, сказала она, вздыбив его шевелюру, снова расхохоталась, и прильнула к нему, не давая ответить. Что бы он ни сказал – оно будет означать любовь к ней. Лёша любит её. А она – его. И благодаря их любви друг к другу они смогут построить дальнейшую жизнь. Это было самое главное». Когда текст рукописи закончился, Гоша, вздохнув, погасил экран телефона. Он и сам до конца не понимал, зачем попросил Риту отправить ему последнюю версию будущего нового романа его жены. Разве что… Он тихо встал со стула и вновь посмотрел на неё. С того момента, как Ксюша заснула в машине, она ещё не просыпалась, хотя прошли почти сутки. Не дрогнула она, и когда Гоша, остановившись у своего нового двухэтажного дома в Токкари-Лэнд, переносил её с переднего сиденья автомобиля в дом, и когда укладывал на кровати. Конечно, он и сам действовал крайне осторожно, не желая её разбудить. Лежа у него на руках, Ксюша была невероятно легкой и такой же нежной и трогательно-красивой, как едва распустившийся цветок. Укрыв её одеялом и поцеловав в макушку, едва коснувшись волос, Гоша неслышно обошёл кровать, лёг с другой стороны, и сразу заснул. Но сон его был беспокойным: постоянно пробуждаясь, он спешил взглянуть на вторую половину кровати и убедиться, что жена его никуда не делась – и что она лишь крепко спит, а не перестала дышать. Когда настенные часы показали десять утра, Георгий решил, что бороться с бессонницей дальше нет смысла. Встав, он спустился на первый этаж, сел в гостиной за широкий дубовый стол, и открыл ноутбук. Пора было приниматься за дела. Этому Гоша посвятил весь день. Попутно он принимал звонки и узнавал отовсюду новости. Желающих пообщаться с ним оказалось немало – что было связано со вчерашним событием. Прознав, что он и Ксюша каким-то образом вновь очутились в самой гуще событий, связанных с, наконец, окончательным поражением сертинского маньяка, правду из первых рук захотели узнать все – от журналистов до самих сотрудников издательства, включая Антонова в первых рядах. Желание его заместителя, разумеется, было удовлетворено в первую очередь. У них состоялся серьёзный разговор. Оба они – Гоша, хозяин «Сферы», и тот, кто два с половиной месяца верно был его правой рукой и надёжным другом, ставшим настоящей опорой в эти непростые для них времена – понимали, что без объяснительной пресс-конференции не обойтись. На длительном онлайн-совещании с Марком Фёдоровым, заведующим пресс-отдела, а так же Людмилой Кошечкиной, отвечающей за пиар и рекламу, они приняли решение. И после полудня Антонов доложил ему о проделанной работе. – Марк и Люсь… ой, Людмила Сергеевна отлично поработали. Собрали, значит, журналюг в зале и сообщили все, как мы договорились. Теперь все знают: Ксюша отправилась в Сертинск, чтобы остановить маньяка, потому как считала, что только она в силах на него повлиять. Ну, по сути, так ведь и было? – Да, да, продолжай, – махнул рукой Гоша. – А потом маньяк снова её схватил, и полицейские её спасли. Ты же, как любой нормальный муж, отправился туда за ней, и в итоге нашёл. И это тоже так было. – Да… Хорошо, Антонов. Слушай – спасибо тебе большое! И всем остальным! – Не за что. Я думаю, тебя в ближайшие сутки не стоит тревожить? – Правильно понимаешь. Сделай, пожалуйста, одолжение. Только если не что-нибудь важное. – Окей! Пока ничего не предвидится. С остальным сами уж разберёмся. И это… передавай Ксюше привет. Или вообще… как она? В общем, как только… – Антонов, хорошо, я тебя понял, – прервал Гоша его потуги сформулировать нужную фразу. – Да. Пока. Я бы ещё тебе рассказал, как мы вчера погуляли, а Люсь… ой, Людмила со мной в общем… – Игорь, потом расскажешь. Давай, сейчас не до этого. Отсоединившись, Гоша позвонил Юре – в сообщении, пришедшем полчаса назад, тот просил его сделать это, как освободится. Разговор с другом тоже напрямую касался вчерашних событий, а именно речь шла о Ксюше. Юрий предупредил, что в связи с разбирательством причин её местонахождения со сбежавшим преступником ей в ближайшее время придётся-таки ответить на несколько вопросов следователя. Но поспешил успокоить: учитывая психологическое состояние его жены за всё время после возвращения из плена у Михайленко и то, что своими действиями она не создала фактического урона операции по зачистке маньяка, ей вряд ли что-то грозит с точки зрения закона. К тому же, по официальной версии это маньяк заставил Ксюшу следовать за ним по зданию. Наши видели, как он потащил её внутрь. «Ну да, хватило и того, что Ксюша и так при этом едва не погибла в результате их неразборчивой стрельбы. Если её вновь приняли за удерживаемую жертву – то это им повезло, что она выжила. Спасибо, хоть дальше решили её не трогать», – мелькнула при этом у Гоши язвительная мысль, но он не стал её озвучивать. В конце концов, всё ведь осталось позади. Кроме одного. На звонки ему пришлось отвечать остаток дня. В основном это были родственники и их с Ксюшей общие приятели. Все они ахали, выражали своё удивление и восхищение, интересовались его делами и состоянием его жены. Родители Гоши, связавшись с ним по видеосвязи из США, выразили желание немедленно приехать – он еле заверил их, что всё сейчас хорошо, и уговорил подождать хотя бы до сентября (отменять поездку мама и папа категорически отказались). От немедленного посещения Ксюши ему так же удалось отговорить дядю Ефима и Сашу. А вот Анита приехала, чтобы привезти вещи. Пока Гоша и прибывший с ней рыжеволосый парень с явным британским акцентом таскали из кузова грузовика тюки со «всем самым необходимым» и горшки с цветами, (Гоша поднимал всё только правой рукой) она с красными от слёз глазами причитала, что не должна была вчера оставлять Ксюшу одну. – Я даже не думала, что она одна сможет выйти из дома! Да ещё и так далеко! Она ведь никуда… Если бы я знала, что Ксюша так сможет. И чем это… моя вина… Она едва не погибла! – всхлипывала Анита, не обращая внимания на постоянные неловкие попытки своего спутника обнять её – каждый раз перед тем, как ему взять новый пакет. – Я там вещи ей оставила. Много. Ксюша их носила… Иногда она пыталась чем-то помочь им, а напоследок попросилась посмотреть на подругу, но Гоша твёрдо ей отказал. – Сейчас ей лучше никого не видеть. Когда Ксюша захочет, она свяжется с тобой сама, – сказал он, закрывая за ними входную дверь, и думая про себя: «возможно, раньше, чем ты думаешь». Каждый раз на протяжении дня, когда Георгий заходил проведывать жену, он обнаруживал её неизменно спящей. Даже когда вечером он снова лёг возле неё спать, Ксюша не шелохнулась. Но ещё больше Гоша был удивлён, когда она не проснулась и утром. Испугавшись, он вышел в коридор, чтобы позвонить врачу-неврологу, книгу по сомнологии которого они в «Сфере» выпустили в начале года. Только после заверения доктора, что при состоянии Ксюши столь длительный сон нормален, и совета не будить её самому, Гоша слегка успокоился. Ему вдруг подумалось, что она вообще могла притворяться, надеясь оттянуть начало их неизбежного разговора. Но даже если представить, что это так – вмешиваться ему не стоит тем более. Сделав необходимые дела (в частности – приготовление завтрака), он вернулся в спальню, и уже хотел пройти к креслу, чтобы продолжать читать оставленную на нем книгу Ремарка «Жизнь взаперти», но вместо этого решил подойти к Ксюше. Он обошёл кровать, и присел на её краешек так, чтобы видеть лицо своей жены. Сейчас оно казалось совершенно умиротворенным. Она спала на самом деле. Не удержавшись, он протянул руку, и мягко убрал спавшие на него светлые пряди волос, и погладил её по тёплой щеке. Затем с неохотой заставил себя встать, подойти к креслу и сесть в него (левое плечо при смене положения тела отозвалось привычным нытьем). Однако читать совершенно не хотелось. Разум его занимали другие мысли. О Ксюше. О них обоих. Теперь, учитывая полученную вчера информацию, им предстояло многое обсудить и решить. Сам для себя Гоша уже давно всё понял. Несмотря ни на что, он, как и раньше, продолжал любить Ксюшу, и ничто не может на это повлиять, как и на его решение быть с ней – даже любой её будущий выбор относительно новой задачи. Ничто, кроме неё самой. Поэтому Гоша, как бы ни пытался для себя отрицать, всё-таки боялся её пробуждения. Точнее, того, что за этим последует. То, что Ксю не стала его отталкивать в ту ночь, могло ничего не значить – тогда она была совершенно раздавленной и хотела чьей угодно поддержки. Что, если интуиция его подвела, и он всё-таки ошибся в суждении, что Ксюша всё ещё продолжает его любить? Вдруг она сейчас откроет глаза и заявит, что всё равно любит Артёма, наорет на мужа за то, что привёз к себе, и уйдёт – на этот раз навсегда? А может – уйдёт, но спокойно, поблагодарив на прощание за всё? Вправе ли тогда Гоша заставлять Ксюшу быть с собой, если она этого не хочет? Чем он тогда в этом плане будет отличаться от Артёма? Георгий вдруг вспомнил, жена отстранялась от него в прихожей квартиры Аниты, крича, что принадлежала маньяку, и должна быть ему отвратительна. А что она может сказать теперь, когда… – В любом случае, я люблю тебя, – тихо прошептал он, глядя на всё ещё спящую Ксюшу. Гоша не думал, что она это слышит – скорее надеялся, что почувствует. И представлял, как его слова, превращаясь в невидимый сгусток энергии, впитываются в неё, струясь по жилам, разносятся по всему организму, достигая мозга и приливая в сердце, вместе с кровью наполняя его необыкновенным теплом. Глава 67 Ксюша чувствовала во всем теле странную спокойную тяжесть, будто оно превратилось в ровное, глубокое море с мерно покачивающимися тихими волнами. Ей казалось, она чувствует их, двигается с ними туда-сюда, и это ощущение ей нравилось. Её окутывала приятная дрёма: вода, похожая на молочную пену, была такой уютной и тёплой, что хотелось оставаться в ней вечно. Ксюша представила прозрачную и сверкающую, как камень топаз, и воду, глубина которой представляла собой мирную и безопасную гавань, настоящее подводное убежище. Именно там, в далекой глубине, надежно укрывшись от внешнего мира, рос и распускался красивый цветок, похожий на алый лотос… Тут она поняла, что не спит. Последнее видение пришло к ней в момент, когда она была на грани между сном и явью – тонкой невидимой перегородкой, отделявшей реальный мир от вселенной грез и фантазий. Волшебное забвение сна улетучилось, сменившись осязаемостью и приглушенной, как радио на старом магнитофоне, болью в коленях, пальцах рук и виске, а окружающие предметы из метафорически-волшебных превратились в обычные. То, что её укрывало, было не водой, а одеялом, а мягкость создавали матрац и подушка. Цветок… Сон окончательно покинул её. Ксюша медленно открыла глаза, и в них тут же ударил свет. Одновременно с этим она поняла, что лежит на левом боку. Моргнув несколько раз, Ксюша различила перед собой стену с лазурными обоями. Затем медленно повернулась на спину, и увидела потолок со встроенной позолоченной люстрой в несколько хромовых светильников-фонарей. Едва она поняла, что находится незнакомой обстановке, взгляд её переместился вперёд – и Ксюша заметила, что там, в кресле между столом и окном, сидит Гоша. Тот, казалось, ждал, пока она проснётся – его усталые, как Ксюша заметила, глаза, смотрели на ту часть кровати, где лежала она. И конечно, он не мог не увидеть её пробуждения. Подавив зевок, Ксения откинула со лба волосы. Ей было страшно неловко, но игнорировать мужа она не могла. – Где я? – прошептала Ксюша, не зная, что ещё ей можно сказать. Сжавшись от горечи и собственного уничижения, она чувствовала, что готова исчезнуть с лица земли. – Всё хорошо, Ксюша. Ты дома. У… меня, – Гоша поднялся со стула. – Ты проспала сутки. Может, ты хочешь поесть? Я приготовил завтрак, могу тебе его принести. Или попить что-нибудь? – Да… ой, нет, – на самом деле она бы не отказалась от еды, но от представления любой пищи её начало неотвратимо мутить. – Просто… воды. Пожалуй, да. Горло и губы у неё действительно пересохли. – Хорошо. Сейчас вернусь, – он вышел из комнаты. Ксюша перевела дух. Сев в кровати, она посмотрела на свои руки и увидела длинные рукава белой, в едва различимую розовую крапинку хлопчатобумажной пижамы. В голове зашевелились смутные воспоминания: кажется, данное одеяние, состоявшее из кофты и брюк, на неё надели в больнице. Ладони были в царапинах и кровоподтеках, а костяшки правой содраны напрочь. Она провела рукой по правому виску, почувствовав на месте раны шершавую наклейку. Удивительно, но боль от царапин с ушибами была совсем незначительной. Кроме того – впервые после освобождения из заточения Ксюша выспалась без всяких снотворных, и даже без снов – если не считать последнего. – Вот, дорогая, держи, – Гоша вошёл в комнату, и осторожно протянул ей стакан. Приняв тот, она стала осушать его большими глотками. Муж тем временем, присев на краешек кровати, смотрел на неё заботливым и ласковым взглядом. От этого Ксюше захотелось расплакаться. «Он ведь знает, – подумала она. – Не может не знать. Он был со мной везде – и когда меня обследовали на внутренние повреждения». Как только она допила воду, Гоша забрал у неё стакан, поставил на тумбочку рядом с кроватью, и вновь вернулся к ней. – Этот дом… Ты снимаешь – или купил? – ляпнула Ксюша. Она понимала, что этим вопросом старается избежать других тем разговора, в том числе и отвлечь себя: меньше всего ей сейчас хотелось думать о том, насколько сильно она потерялась теперь в собственной жизни. – Пока снимаю, но к зиме, я надеюсь, у… нас появится собственный, – Гоша склонил голову, словно тоже чего-то опасаясь. – У нас… – тихо повторила она себе под нос, и почувствовала, что краснеет. Прикусив губы, Ксюша съёжилась, пытаясь сделаться как можно меньше. Слёз почему-то не было: сильная душевная боль, ударившая её под дых, превратила Ксюшу в застывшее изваяние. Муж крепко обнял её – прежде чем он шевельнулся, она уже знала, что он так сделает. Целую вечность Ксюша позволила себе ничего не говорить – и была благодарна, что Гоша не настаивал на этом. Она вспомнила, как они были счастливы раньше; и то, как он, рискуя своей жизнью, бежал за ней к Артёму – и поняла, что по-прежнему любит его. Этого не могла заглушить ни боль от потери Артёма, ни собственный стыд и страх.