Я до сих пор вижу ее такой – толстой, одутловатой, смеющейся. На ней клетчатое платье, как будто сшитое из скатерти, и мягкие старушечьи тапки – единственная обувь, которая налезала на ее распухшие ноги. Она ужасно подурнела за время беременности, моя Вика. Но ее синие глаза сияют, и она смотрит на меня с такой любовью, что у меня дыхание перехватывает от счастья и волнения за нее. В следующий раз я увидела Вику уже в морге. Она не была похожа ни на спящую, ни на мертвую. Как бы объяснить… Словно кто-то задумал выполнить копию моей прекрасной сестры и сделал ее из резины, черного парика и наполнителя. Но это была плохая копия. Совсем неудавшаяся. Моя сестра выглядела в тысячу раз лучше. Может быть, они взяли некачественные материалы… Кажется, я что-то не то говорю. В те дни я часто спохватывалась, что говорю что-то не то. Почти постоянно. Что бы я ни произнесла, все звучало странно. Я покупала хлеб, разговаривала с соседями, принимала их соболезнования, спрашивала у хозяйки, можно ли отсрочить арендную плату, – и все это было кромешной нелепостью. Единственное, что я должна была твердить всему миру: «Моя сестра и ее ребенок погибли. Вики больше нет». На похороны приезжали родители. Отец пытался меня обнять. Я отстранилась и взглянула на него с таким удивлением, что он скривился и отошел. Мать, кажется, вовсе не узнала меня. Но Вику похоронили очень нескоро. Сначала было расследование. Олег рассказал в полиции, что произошло. По дороге в роддом Вика внезапно объявила, что не будет рожать в больнице. «У нее давно мелькали такие бредни. Обычно я от них отмахивался. Но она раскричалась. Потребовала, чтобы я отвез ее на берег реки». Вика решила, что ребенок должен появиться на свет в воде. Прежде она не раз заговаривала об этом с Олегом. Он показал ее сообщения в ватсапе, из которых становилось ясно, что постепенно эта мысль превратилась в навязчивую идею. А Вика была очень упрямой. Она заставила его повернуть к реке. Сама выбрала место, где никто не мог им помешать. Роды – это таинство. Они должны проходить вдалеке от чужих глаз. Песчаное дно. Чистый берег. Вода, прогревшаяся после июльской жары… Что могло пойти не так? – Мы зашли по колено, – рассказывал Олег. – Вика говорит: надо еще глубже. Я просил ее: давай не будем! Но она просто шла и шла, прямо в одежде! Я пытался с берега позвонить в скорую, тайком, чтобы она не заметила… Но сеть не ловила! Я подумал: ладно, подыграю ей! У нее схватки вроде не очень сильные, ей самой надоест бултыхаться в воде, и тогда я отвезу ее в больницу… Но она вдруг закричала, очень громко… Раз, другой, третий… Из нее выскользнул ребенок. Я ловил его, но никак не мог поймать… В конце концов мы его вытащили… То есть ее! Вика приложила ее к груди. Попыталась… Ребенок не кричал, а как-то странно сипел. Я стал говорить, что нужно выйти на берег, это какое-то безумие, нужно отвезти малышку в больницу… Наверное, я повысил голос. Вика отступила от меня на шаг, другой… И вдруг ушла под воду. Просто исчезла! Потом всплыла, но уже в нескольких метрах. Она даже не кричала! Я кинулся за ней, пытался догнать… Дна под ногами не было, меня уносило течением… Когда он вытащил их на берег, Вику и малышку, было поздно. Обе не дышали. Олег пытался делать искусственное дыхание. На них наткнулись туристы, приехавшие рано утром к реке. Один из них отъехал подальше, где ловила сеть, и вызвал врачей и полицию. – Все случилось так быстро, – повторял Олег, обхватив голову руками и раскачиваясь. – Все случилось так быстро… Экспертиза подтвердила, что ребенок и Вика захлебнулись. Было расследование, затем суд. «Причинение смерти по неосторожности двум или более лицам». Я хорошо запомнила статью, по которой закрыли Олега. Только все это чушь, слышите? После смерти Вики я некоторое время была не в себе. Со мной говорили разные люди. Меня куда-то вели. Передавали с рук на руки. Поселили в палате, где жили еще три девчонки. Я не запомнила ни имен, ни лиц. Но разговоры со следователем быстро привели меня в себя. Потому что именно от него я услышала эту версию. Потребовалось время, чтобы переварить ее. И на следующей встрече я попросила его выяснить только одно: правда ли, что Олег заключил контракт на роды в клинике? Он ведь называл и адрес, и фамилию врача. Вика проверила отзывы в Яндексе и успокоилась: врач действительно был один из лучших в городе. Вы, наверное, уже догадываетесь, что ответил мне следователь. В то время он еще как-то реагировал на мои слова. Не было никакого контракта. Будь я чуточку поумнее, поняла бы это раньше. Что это за клиника, которая отказывается наблюдать пациентку во время беременности? Олег нам лгал. Теперь, когда я вспоминала его поведение в последние полгода, все становилось на свои места. Я могла только рыдать от бессилия и осознания своей и Викиной слепоты. Но особенно своей. Влюбленную по уши Вику ему нетрудно было обмануть. Это Олег настоял, чтобы не было официальной регистрации брака. «Ты ведь не хочешь, милая, чтобы тебя приняли за тех дурных баб, которые силой ведут мужика в ЗАГС!» Он вколотил нам в головы мысль, что при родах мы первым делом должны звонить ему. Не в роддом. Не в скорую. Он возил Вику во время беременности кататься на лодке. Я вспомнила это задним числом. Сестра рассказывала, что чуть не выпала за борт. По чистой случайности (ну разумеется!) день выдался очень ветреный, по реке бежали волны, их лодчонку едва не перевернуло. Могу представить, в каком бешенстве был Олег! Все это время он вел мою сестру к гибели. Она чем-то очень ему мешала… Немножко подумав, я поняла, чем именно. И снова попросилась на прием к следователю. – У Олега есть друг. Его зовут Костя. Год назад он вроде бы работал водителем в администрации губернатора, но я думаю, это все вранье. Высокий, крепкий такой, с рыжими волосами! Вы должны его найти! Пожалуйста! – Зачем? – вежливо спросил следователь. Все были со мной очень вежливы. В их вежливость я проваливалась, как в черную дыру, и от меня ничего не оставалось – ни криков, ни отчаяния. Я материлась, плакала, ругалась, била кулаком по столу, пыталась быть хладнокровной и взрослой, пыталась спокойно объяснять, что произошло на самом деле… Все бесполезно. Что бы я ни делала, меня не слышали. Если бы я перерезала перед следователем бритвой вены и вывела на его столе собственной кровью «ВИКУ УБИЛ ОЛЕГ», он только поморщился бы и позвал уборщицу. Она стерла бы письмена мокрой тряпкой, утащила мое тело, обхватив его под мышки, и брезгливо выкинула бритву в мусорное ведро. «Ну и любят же некоторые развести грязь, правда, Иван Сергеевич?» – «И не говорите, Мария Федоровна! Слава богу, у нас есть вы». – Вы должны найти этого Костю, – повторила я. – Олег позвал его, чтобы он соврал нам насчет его отношений с дочкой губернатора… Нет, подождите! Возможно, его зовут не Костя… Я осеклась. Мужчина, сидящий напротив, смотрел сквозь меня. Что еще я могла ему сказать? Что Вика никогда не стала бы рожать в воде? Что Вика не могла писать Олегу тех сообщений, которые он показал? Что два месяца назад ее чуть не сбила машина, и теперь это вовсе не видится случайностью – ведь Олег отлично знал, куда и во сколько она собирается? Все это я уже произнесла тысячу раз. Я закрыла лицо руками. – Слушай, ну чего ты добиваешься? – У следователя вдруг прорезался человеческий голос. Он был грубоватым и усталым, вежливости в нем не было и в помине, но во мне проснулась надежда. – Посадят вашего мудака, к гадалке не ходи. В прессе уже поднялся шум. Не особо громкий, но все-таки. – Все думают, что он это нечаянно, – сказала я, помолчав. – А он специально. Он все продумал, понимаете? – Да какая разница? Все равно будет сидеть. Нет, разница имелась. Но объяснить ее этому человеку я была не в силах. Потом наконец случился суд. И Олег, похудевший и измученный, повторил свою историю об упрямой беременной дуре, решившей, что ее ребенок должен появиться на свет в воде, и о невинном парне, по случайности позволившем погибнуть и матери, и младенцу. Ему дали четыре года. Четыре года?! Моя сестра – в могиле! Я так и не подержала на руках ее малышку. Не услышала ни ее плача, ни ее смеха. Три жизни закончились со смертью Вики, из них две – в буквальном смысле. И за это Олег проведет в заключении всего четыре года?! Пусть ваш взрослый мир сгорит в огне! Я не могла мечтать о воскрешении моей сестры. Но я имела право рассчитывать на справедливое наказание убийце. Четыре года! Он выйдет, когда ему не будет и тридцати. Женится. Заведет детей. Перед ним откроется огромная жизнь, полная ежедневной радости. Такая же могла быть и у нас. Подрастала бы малышка. Вика сидела бы под торшером, слушала, как я читаю, и вязала бы ей кофточки и прочую детскую ерунду. Мы жили бы втроем – три девочки, обнимающие друг друга перед сном, поющие друг другу песни. И птицы насвистывали бы для нас, и деревья одевались бы листвой для нас. Да, мы были бы нищими – и что с того! Мы были бы счастливы вопреки всему. Господи, я ведь только научилась быть счастливой… Никогда прежде со мной такого не случалось. Мне все время было плохо. Я знала лишь градации этого плохо: «Хуже, терпимо, невыносимо». И только рядом с Викой мне наконец-то стало хорошо. Это все убил Олег. Лживый подонок, который врал нам обеим. И как тупо врал! Вывести его на чистую воду ничего не стоило, не будь мы обе так им очарованы. Во время судебного заседания я не отрывала взгляда от Олега. Он посмотрел на меня лишь раз и сразу отвел глаза. Поразительно, что его обаяние ни капли не потускнело. Он был все такой же милый. Кажется, на это купилась даже судья. Ни в какой институт я не поступила. Не помню даже, ходила ли я на экзамены… Похоже, что нет. В школе все кинулись меня опекать. Предлагали остаться на второй год, обещали договориться с институтом насчет общежития… Я отказалась. Все это было из той, несбывшейся жизни, в которой моя сестра осталась жива. У меня началась другая.