– Каждый сам творит свое зло или свое добро, – сказала сестра. – Ты увеличивала количество зла в мире. Что бы ты ни думала о себе, но делала именно это. Представь, что стоишь перед Богом. И он спрашивает, зачем ты поступала так плохо. Что ты скажешь ему? Снова заведешь пластинку про наркоманов? Но он спрашивает о тебе и только о тебе. Пусть другие сами отвечают за свои поступки. Ты в ответе лишь за свои. На это я, естественно, сообщила, что ни в какого бога не верю, так что пусть оставит свою религиозную агитацию при себе. – Это вовсе не религиозная агитация. – Вика улыбнулась, будто мы с ней говорили о забавных вещах. На этом тема была закрыта. Если бы сестра продолжала давить, если бы добилась от меня признания, что я конченая мразь, раз помогала папаше, – не представляю, как бы я дальше жила рядом с ней. Мы с отцом уже полгода работали на материке, и я задумалась, как бы поставить вместо себя других закладчиков. Мое везение рано или поздно закончится. А в тюрьму мне нельзя. У меня есть дело! Мысль о нем помогала продержаться все это время. Не скуриться, не сторчаться… А ведь было столько возможностей! Новых закладчиков я отыскала сама. Оказалось проще простого: всего лишь предложила двоим постоянным покупателям присоединиться к нам в обмен на снижение цены за товар. Оба согласились не раздумывая. С этого момента я практически ушла с улицы. Папаша поздравил меня с карьерным ростом и зачем-то подарил бутыль коньяка. Сам же ее и выпил. Первого моего закладчика взяли спустя четыре месяца. Как по учебнику! Второго – еще через два. Я спокойно заменила их новыми, благо недостатка в желающих не было. Если люди – идиоты, глупо этим не пользоваться. Но затем что-то пошло не так. Двоих новичков отловили в течение недели. То ли я завербовала кретинов, которые мгновенно спалились, то ли менты стали работать лучше. Неделя! Черт, слишком быстро. У меня была заныкана большая партия товара. Я рассортировала ее, связалась с покупателями… Не буду вдаваться в подробности. И вот я снова на улице, выполняю работу мелких курьеров. Ни дня простоя! Мне было весело, как взрослому человеку, забравшемуся на детскую горку. Об опасности я не думала. Здесь действует тот же принцип, что и с выпившим водителем, которого опытный гибэдэдэшник вылавливает из ряда, словно одну-единственную больную рыбешку из косяка здоровых. А все потому, что у хорошего мента чутье на чужой страх. Чем вы спокойнее, тем выше шансы пройти или проехать беспрепятственно. Сто раз в этом убеждалась. Я спрятала закладку в перилах магазина. Это была обрезанная полая труба, и пакетик улегся внутри как родной. Продуктовый в подвале давно закрыт. Народ здесь не ходит. В трубу полезут разве что детишки, но днем в будни все они в школе. Мимо прошла молодая мамаша с коляской, и я проводила ее равнодушным взглядом. Раньше во всех матерях я видела Вику. Но со временем они перевоплотились для меня в идеального курьера. Тетка с коляской, особенно если ребенку больше года, может шляться где угодно. Поставь рядом свое дитятко с соской во рту – и даже самая вредная бабка, сидящая у окна с биноклем, не заподозрит закладчика. Получив оплату, я сбросила заказчику координаты. Мимо проехали менты, включив люстру на крыше своей ржавой таратайки. Я помахала сумкой, будто в растерянности: приличная молодая девушка, обнаружившая, что любимый продуктовый закрыт. Если у мусоров нет наводки, они ориентируются на внешний вид. Слава богу, в этом они довольно консервативны. Закладчик в их представлении – кто-то вроде американского рэпера, пересаженного на местную почву. Минус золотые цепи, плюс размер к неопрятной толстовке, обязательно с капюшоном, накинутым на голову даже в самые теплые дни. Темные очки, широченные штаны. Грязные кроссы. Выйдите в таком виде в какой-нибудь заросший парк, пользующийся дурной славой у местных, – и засекайте, как быстро к вам подскочит патруль. А уж если вы сфотографируете поросшие мхом корни дерева, ваши шансы вырастут вдвое. У меня аккуратно уложенные волосы, открытое лицо. Футболка, брючки, в руке поводок – да-да, тот самый! Студентка, вернувшись из института, вывела погулять свою болонку. У меня часто спрашивают дорогу – я выгляжу безобидной и милой. Клиент появился раньше, чем я успела уйти. Меня, само собой, не опознал, – он же никогда меня не видел! Я наблюдала с другой стороны улицы, как он шарит в трубе и, пошатываясь, отходит за угол дома. Это был совсем мальчишка. Лет шестнадцати на вид. Точно не старше семнадцати. Я не ожидала, что он будет таким молодым. Ему явно было паршиво, и он плохо соображал, что делает. К трубе поперся, не оглядываясь по сторонам. Никакой осторожности! Мне-то, собственно, без разницы… Это его жизнь, не моя. Спрятав ненужный поводок в сумочку, я зашла в соседний магазин, купила воды. Не знаю, что заставило меня пойти за угол дома, сжимая в руке пластиковую бутылочку. Он сидел там. Прямо на земле, прислонившись спиной к стене. Дворик был тихий и безлюдный, из таких мест, в которых за целый день можно увидеть только кошек да голубей. Они там и были. Птицы ворковали, бродя по тротуару. Кот грелся на капоте машины. Паренек был мертв. Может, употребил слишком много. Или притащился за дозой из последних сил, и мой пакетик оказался последней каплей… Я не знаю. Но в отличие от моей сестры, казавшейся в морге пластиковым подобием самой себя, он выглядел так, будто очень устал от жары и присел отдохнуть. Он выглядел так, будто две минуты назад был жив. Черт, я не знаю, не знаю, как это объяснить! Ведь он и в самом деле две минуты назад был жив… Но эта жизнь словно еще теплилась в нем, хотя в действительности он умер, можете мне поверить. Умер насовсем. Мне не нужно было щупать его пульс или светить в глаза фонариком, чтобы знать это. Мальчик сидел, склонив голову на плечо и глядя на кусты возле ограды. Как будто там пела птица и он прислушивался к трелям. Он и правда был совсем юный. Одиннадцатиклассник, наверное. Щегольская обувь: ботинки, а не кроссовки. В пальцах зажат светло-голубой носовой платок, чистенький, тщательно проглаженный по сгибам. Я вдруг представила, что этот платок ему гладила мама… Или старшая сестра. Меня будто в сердце толкнули. Я попятилась и быстро пошла прочь. Миновала магазин, в котором покупала воду, но, не пройдя и ста метров, вернулась. Пожилая кассирша подняла на меня глаза: – Что-нибудь забыли, девушка? – Там парень лежит… – выдавила я. – За углом серой пятиэтажки… Мертвый… Вызовите полицию, пожалуйста. Она о чем-то спрашивала вслед, но я уже спешила прочь. Не нужно было ей ничего говорить! Но стоило представить, что он будет валяться во дворе, пока его семья мечется, пытаясь отыскать сына по больницам, и меня прямо переворачивало. Я бездумно ходила по городу, не замечая, где иду. Стемнело, зажглись фонари. Только тогда я повернула домой. Папаша сидел перед телевизором. Увидев меня, он встревожился: – Ты плохо себя чувствуешь? Я мотнула головой. – Что случилось? – Кому-то подавали платок… Не помнишь, за что? – Чего? – В книге. Забыла название. Платок подавали… Мне не хватало воздуха, я задыхалась. Отец забеспокоился всерьез: вскочил, принес воды, заставил меня выпить… – Тебя не изнасиловали, а, Шур? Может, к врачу? – Нормально все, – выдавила я. – Что за платок-то? – Неважно… Я выползла на балкон, села в углу прямо на загаженный голубями пол. Отец за мной не пошел. Понял, что мне надо побыть одной. Когда я вернулась, он заметно приободрился: – Другое дело! А то ведь лица на тебе не было… Расскажешь, что случилось? – Я завязываю. – В каком смысле? – Ты понял в каком. Отец пытался меня переубедить, но даже ему быстро стало ясно, что мое решение окончательно. Я впервые воочию увидела, что творю. «Ты увеличивала количество зла». Умер бы этот глупый мальчик, не продай я ему товар? Наверное. А может быть, и нет. Может, близкие заметили бы, что с ним происходит, и успели вызвать скорую. Но на его пути оказалась я. – Ну и чем ты будешь заниматься? – спросил, не добившись своего, отец. Я пожала плечами. У меня нет образования, нет профессии, нет опыта… Может, сунуться в кафе, где работала Вика? Вдруг им требуются официантки. – Есть одна идея, – доверительно начал отец. – Пахоты немного, доход приличный. Выходить будешь только по собственному желанию. Времени свободного – навалом. Он начал рассказывать. Это была не идея, а продуманный план! Очевидно, папаша давно крутил его в голове – еще с тех пор, когда я жила с ними. Род моих будущих занятий он даже не пытался замаскировать. Себе он отвел роль сутенера, мне – проститутки «для солидных господ». Папа особенно подчеркивал, что я буду иметь дело только с уважаемыми людьми. – Слушай, а маму ты не пытался продавать? – с искренним любопытством спросила я. – Сдурела? – Отец явно оскорбился. – Ты за языком-то следи, Шура. За такое в морду бьют вне зависимости от пола. – А какая разница? – Я смотрела на него, действительно пытаясь понять. – Нет, серьезно! Почему меня ты готов отправить на панель, а маму – нет? Понимаете, я была уверена, что ответ куда сложнее, чем «Маму я люблю, а на тебя мне плевать». Потому что все было не так. Это меня отец любил – ну, насколько он вообще способен на это чувство. Я ему напоминала его самого. А мама давно уже не вызывала у отца ничего, кроме раздражения. Она вела жизнь гусеницы: большую часть времени, если не была под кайфом, спала или ела. – Глупая ты девка. – Он и в самом деле обиделся. – Жена – это жена. Она сама по себе. А ты – часть меня, понятно? Без меня и тебя бы не было. Я рассмеялась. Так вот в чем дело! Оказывается, папа считает меня своей собственностью.