– Он тяжелый, – предупреждает она. – Я пыталась. Сломала все ногти. – Ну, допустим, я чуть-чуть посильнее тебя, – иронично замечаю я, пытаясь разрядить обстановку. Встаю на ноги и осматриваю полянку в поисках подходящей ветки, которую можно было бы использовать как импровизированный домкрат. Но стоит мне сделать шаг в сторону, как Лера мертвой хваткой цепляется за мою руку. – Не уходи. – В ее осипшем голосе звучат панические нотки. – Я никуда не уйду, – говорю я, склоняюсь над ней и нежно касаюсь губами ее влажного лба. – Не оставлю тебя, понимаешь? Она кивает, но губы дрожат. Вот-вот снова расплачется. В этот миг мне очень хочется заключить ее в объятия и утешить, но дождь становится сильнее, она замерзла, и ее надо как можно скорее отвести в лагерь и показать врачу. Все остальное я обязательно сделаю позже. Не теряя времени, я обхожу поляну по кругу и поднимаю с земли толстую ветку. Проверяю ее на прочность и возвращаюсь к Лере, которая, не отрываясь, следит за каждым моим движением. – Смотри, я вставлю ее между камнями и попытаюсь сделать щель шире, – инструктирую четко. – Когда скажу, тащи ногу наверх. Поняла? Лера кивает. Просунув палку между камнями, я наваливаюсь на нее что есть силы, надеясь, что она не треснет. – Раз, два, три, – упираюсь ногами в землю и тяну на себя палку. – Давай! Я вижу, как в раздавшемся проеме показывается тонкая нога со сбитой щиколоткой, а в следующий момент Лера обвивает вокруг меня руки и исступленно шепчет: – Спасибо… спасибо… Я бросаю палку на землю и разворачиваюсь, сам обхватываю Леру за талию и прижимаю к себе. Сейчас, когда она рядом, когда ей ничего не угрожает, я наконец-то могу выдохнуть. – Что же ты делала тут одна, дурочка, – беззлобно бормочу я, вдыхая ее запах. Мята и мандарины. Пахнет как облегчение. И счастье. – Я просто хотела подумать. Побыть одна. Не заметила даже, как провалилась. Так глупо… Мне одновременно хочется отругать ее, чтобы она больше не смела в одиночестве соваться в лес, и утешить. Обнять покрепче, поцеловать, насладиться ощущением ее хрупкого тела, прижатого ко мне. – Давай возвращаться, ты вся дрожишь, и Катя с Пашей уже, наверное, поговорили с твоим дядей. Возможно, он уже даже составил заявление в полицию. – А как ты узнал? – Катя сказала. Она хорошая подруга, – говорю я, но в этот миг небо над нами словно раскалывается, извлекая наружу оглушительный раскат грома. – Потом поговорим, хорошо? Ты идти можешь? Нехотя отстраняюсь от Леры и снова опускаюсь перед ней на корточки. Внимательно осматриваю ее ногу, но, кроме большой ссадины на щиколотке, ничего не вижу. – Кажется, все в порядке, – шепчет Лера, опираясь на пострадавшую ногу. – Только затекла немного. – Тогда пойдем, пока ты совсем не заледенела и нас не смыло дождем. Обопрись на мое плечо. И если будет больно, говори. Глава 24 – Со мной все нормально. Правда. Это лишнее. Хмуро смотрю на Александрову, которая с обреченным выражением крутится на кушетке, пока медсестра «Синички» хлопочет вокруг нее, измеряя температуру и давление. – Сиди спокойно, – резковато бросаю я, раздраженный ее беспечностью. – И дай Римме Ивановне сделать свою работу. Сейчас, когда Лера в безопасности, я позволяю себе немного передохнуть. Эта пружина внутри, которая болезненно сжалась в тот момент, когда рано утром я открыл дверь и увидел на пороге встревоженную Катю, распрямилась. Но стало ли мне легче? Вряд ли. В голове все еще возникают беспорядочные картины того, что с ней могло случиться ночью в лесу. И от одной мысли, что я мог не найти ее так быстро, у меня по спине бежит холодок страха. Я смотрю на склоненную белокурую голову, спускаюсь по хрупким позвонкам, гипнотизирую взглядом шею, к которой прилипла влажная прядь, любуюсь ее профилем. На щеках все еще заметны высохшие дорожки слез, губы слегка дрожат, темные круги под глазами отчетливо контрастируют с бледной кожей. Если бы с ней что-то случилось… Медсестра берет в руки стетоскоп и, замерев, посылает мне выразительный взгляд через плечо. – Выйдите, молодой человек, – строго говорит женщина. Я не хочу выходить. Естественно. Это глупо, но сейчас мне просто страшно спускать с Леры глаза, как будто она может исчезнуть, как делает это постоянно. Мой взгляд находит встревоженные фиалковые озера – она смотрит на меня смущенно, напряженно и, наверное, немного подозрительно. Не очень удивительно после того, что я устроил накануне. – Я жду, – напоминает о себе Римма Ивановна. – Я буду за дверью. Уже там, в коридоре, я устало закрываю глаза и сползаю по стене на пол. Голова разрывается от мыслей и вопросов. Многие из них я хочу задать Лере: кто постоянно ей звонит, почему она плакала, зачем на ночь глядя пошла гулять. На другие я бы хотел найти ответы в самом себе, потому что пока вопросов к себе у меня больше, чем ответов. Где-то в отдалении хлопает дверь, слышатся торопливые шаги. – Как она? – Хриплый голос Панина разрезает тишину больничного крыла «Синички». – С ней все будет в порядке, – отвечаю я, вставая на ноги. – Римма Ивановна ее осматривает. – Может быть, стоит отвезти ее в город? В больницу? – спрашивает он, заламывая руки. На морщинистом лице тень неподдельного беспокойства и страха. – Давайте дождемся, что скажет Римма Ивановна, – предлагаю я. Забавно, но моя первая реакция на случившееся – немедленно посадить Леру в машину и повезти в город, чтобы ее обследовали врачи. Сейчас, когда страх немного отступил, когда я своими глазами увидел, как профессионально выполняла свою работу штатный врач «Синички», я готов прислушаться и к самой Лере, которая убеждает, что в порядке, и к Римме Ивановне. Панин опускается на кушетку у стены. Какое-то время мы сидим в тишине, которая позволяет слышать приглушенные звуки разговора за дверью, но разобрать слова не представляется возможным. – Что с ней произошло? – спрашивает Панин, когда молчание затягивается. – Как я уже сказал Паше, а он, я знаю, передал вам, Александрова неудачно вышла погулять. Нога в кроссовке провалилась и застряла между камнями. – Ох уж эта Лера, – раздраженно бормочет Панин. – Разве так можно: ночью соваться в лес? – Ваша племянница полна сюрпризов, – с мрачной иронией замечаю я. Директор снова вздыхает, потом вдруг кладет руку мне на плечо и крепко его сжимает, явно вкладывая в этот жест особый смысл. – Спасибо, Кирилл. Просто спасибо. Еще через пару минут дверь процедурного кабинета открывается. Я вскакиваю на ноги. Панин тоже поднимается и сталкивается нос к носу с Риммой Ивановной. – Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – говорит она вежливо и еще до того, как Панин успевает что-то спросить, тараторит: – Все у Леры хорошо, не волнуйтесь. Она перемерзла и не выспалась, на ноге содрана кожа, но она молодая и здоровая, все будет в порядке. Сегодня я оставлю ее в больничном крыле – понаблюдаю за ее состоянием. Пока директор слушает фельдшера, я через ее плечо фокусирую взгляд на Лере. Она полулежит на кушетке с закрытыми глазами, словно боится взглянуть на меня и своего дядю, один ее вид, такой беззащитный и трогательный, заставляет мое сердце болезненно сжаться. Выслушав медработника, Панин заходит в кабинет и медленно опускается на кушетку рядом с Лерой. – Напугала ты меня, Лерочка, – говорит он глухо. Девчонка открывает глаза и, склонив голову, трется щекой о его руку. Этот жест такой искренний и личный, что я внезапно чувствую себя здесь лишним. – Знаю, дядя Дима. Извините меня. Панин тяжело вздыхает и нежно целует ее в макушку. – Сегодня отдыхай, а завтра мы поговорим. Хорошо? Расскажешь мне все про свою поездку и… Лера вдруг резко вскидывает голову и ловит мой взгляд. – Попроси, пожалуйста, Катю принести мне сменную одежду и телефон, – просит она мягко, но меня не оставляет ощущение, что что-то в словах Панина ее взволновало и она нарочно обратилась ко мне, чтобы прервать его. – И… Спасибо тебе, Кирилл. Этой фразой она явно намекает на то, что мне пора уходить. И не возвращаться. И это снова наводит меня на мысли, что есть что-то, что-то очень важное, что она изо всех сил хочет от меня скрыть. – Хорошо, Лера, – соглашаюсь я, готовый в текущих обстоятельствах дать ей эту передышку, чтобы позднее обязательно вытрясти из нее правду. – Отдыхай. Покинув медицинское здание, я направляюсь к домику первого отряда. Уже прозвенел гонг, и на уютных улочках «Синички» стало многолюдно и шумно. Для многих день только начинается, а я за несколько утренних часов пережил столько эмоций, что кажется, день должен как минимум клониться к вечеру. Вожатую Катю я ловлю в дверях. – Как она? – спрашивает она обеспокоенно. – Ей отдохнуть надо. Она ночь не спала. Римма Ивановна хочет оставить ее сегодня под наблюдением, – говорю я. – Она просила тебя принести ее телефон и сменную одежду. Катя сводит брови на переносице и поджимает губы. – Я не могу сейчас. Лариса сегодня выходная. Мне ребят на завтрак надо вести и… Блин.