– На таких сборищах всегда полно фотографов, а Гордеев для них лакомый кусочек. Ничего удивительного, что вы попали в объектив. – Катя пожимает плечами. – Ну, так как это вышло? Вы с ним снова мутите и молчите? – Не мутим. По крайней мере, не так, как ты думаешь, – отвечаю я, в волнении теребя краешек тканевой салфетки, которую положил передо мной официант вместе с приборами. – Мне пришлось обратиться к нему за помощью. Он согласился помочь на своих условиях. – Вот сейчас ты меня реально пугаешь, Лера. – Катя наклоняется над столом, буравя меня взглядом. – Что такого стряслось, что ты решилась обратиться к Кириллу? Знаю же, что ты все это время даже от его имени в разговоре вздрагивала. – «Синичку» хотели забрать у дяди за долги. Деньги огромные просто, – сглотнув ком в горле, признаюсь я. – Поразмыслив, я поняла, что Кирилл – единственный шанс спасти дело жизни дяди. Так и получилось. – Ничего себе. А как у него со здоровьем? – Восстанавливается после второй химии. Врач говорит, что он хорошо реагирует на терапию. – Не представляю, как ты все это вывозишь. – Подруга сокрушенно качает головой. – Сначала твой бывший муж, теперь Дмитрий Сергеевич… – С дядей Димой совсем несложно, – возражаю я. – Он изо всех сил стремится сохранить свою независимость, нанял сиделку и толком не позволяет мне за собой ухаживать. Надеется с помощью Кирилла вернуть лагерь к жизни к следующему сезону и снова работать. – Это хорошо, что у него такой боевой настрой. Куда хуже, когда люди, услышав свой диагноз, опускают руки или начинают требовать от близких невозможного. Последняя ремарка, хоть Катя и не называет имен, явно адресована Роману. – Ладно, с причиной твоей поездки в Москву мы разобрались, – деловито заключает подруга. – А с Кириллом что у вас? – Это сложный вопрос. Я не знаю. – Но он взял тебя с собой на регату. – Да. И… – замолкаю, потому что не знаю, что именно я могу рассказать Кате. Как-то мы не обсудили с Гордеевым конфиденциальность нашего соглашения. С другой стороны, она моя единственная подруга. С кем как не с ней я могу поделиться? – И? – Катя пытливо вглядывается в мое лицо. – Говори давай, иначе я прямо сейчас позвоню Гордееву и буду пытать его. – Я живу у него в квартире. Тут же жалею о своей откровенности, потому что глаза у подруги становятся как блюдца, а губы складываются в форме буквы «О». – Не с ним, Кать, – поспешно добавляю я. – Я одна, он просто иногда приходит. Катя хмурит брови. – А смысл? – Он попросил взамен за помощь дяди, чтобы я провела три недели в Москве. То время, которое тогда в «Синичке» я не смогла… – на Катю смотреть не могу, поэтому хмуро изучаю содержимое тарелки. – Когда я сбежала, оставалось еще три недели. И мне пришлось согласиться, понимаешь? – Засранец, – почти с восхищением выдыхает подруга, широко улыбаясь. Очевидно, поведение Кирилла ее вообще не шокирует. Даже наоборот. – Почему ты улыбаешься? – Потому что Гордеев – молоток. Знает, как с тобой надо себя вести, – говорит она прямо. – Дай тебе волю, ты сразу же улетела бы домой в свою раковину, чтобы существовать в тоске и грусти оставшуюся часть жизни. – Не думаю, что его заботит, как я буду жить дальше. Эти три недели… Эти три недели ничего между нами не изменят. – Ну, пять лет также ничего не изменили. Ты по-прежнему влюблена в него. – У Кати нет никаких проблем с тем, чтобы озвучить свои мысли. – Кать, это ничего не значит. Он… То, как я поступила с ним… Он меня не простит. Да и зачем ему? – Этот риторический вопрос я задаю, не в силах скрыть предательской дрожи в голосе. – Вокруг него столько женщин. Красивых. Готовых ради него на все. Я… У меня был свой шанс. – Вокруг него столько женщин, но он селит тебя в свою квартиру и берет с собой на мероприятия, – скептически возражает подруга. – Не других. Тебя. Вы уже целовались? Мне даже не нужно отвечать – то, как стремительно приливает к моим щекам кровь, красноречивее любых слов. – Еще что-то было? – допытывается Катя. – Кое-что, – шепчу я. – И ты продолжаешь утверждать, что это ничего не значит? – Ты не понимаешь… – Ну так объясни мне, Лер, я же не дура! – вспыхивает подруга раздраженно. – Ваш роман в «Синичке» и расставание, которое просто прибило вас обоих, – это все я собственными глазами видела. И эти пять долгих лет порознь перед моими глазами прошли. А к чему вы пришли в итоге? – У него все хорошо. Я же… Я просто живу. – Нет, Лера, ты не живешь, ты себя похоронила, – возражает Катя. – Когда-то давно ты в слезах просила меня не вмешиваться, и я тебя послушала, а теперь очень об этом жалею. Когда друзья делают неправильный выбор, мы должны вмешиваться. Я этого не сделала, и посмотри, к чему это привело. Ты несчастна. Кирилл сделал центром своей жизни работу. И только твоему Роману все нипочем – растоптав тебя, он отправился на поиски новой лучшей жизни. – Рома был моим лучшим другом, – говорю я тихо. – И этого подонка ты называешь своим лучшим другом? – Вижу, что подруга из последних сил держит себя в руках. – Он был другом до того, как я вышла за него замуж, – замечаю тихо. – Он шантажом заставил тебя выйти за него, – без обиняков напоминает Катя. – Он никогда не был твоим другом. Он был одержим тобой и использовал ту аварию, чтобы заполучить тебя. Его не интересовали твои чувства, он добивался тебя с маниакальностью психа, коим в итоге и оказался. Извини, если это звучит грубо, но кто-то же должен это сказать. Я молчу, переваривая слова подруги. Еще никогда она не разговаривала со мной в таком тоне, а сейчас вижу – не может остановиться, словно ситуация с Кириллом рвет на части не только меня, но и ее тоже. – Пойми, Лера, во всей этой ситуации мне жаль всех. Рому твоего, тебя, но Кирилла особенно. Он на моих глазах выбирался из эмоциональной ямы, в которую загнал его ваш разрыв. Долгое время его вообще ничего не интересовало. Кроме работы. Он в ней прятался от окружающего мира, от друзей, как огня боялся заводить новые отношения. Его максимум до сих пор – секс на пару ночей, и никогда и никого он не селил в свою квартиру, – добавляет многозначительно. – У тебя, когда ты выбрала Рому и свой долг ему, хотя бы был выбор. Кириллу ты такой роскоши не предоставила. – Если бы ты видела Рому в тот день, – сокрушенно бормочу я. – Его мать умоляла меня на коленях не бросать его, понимаешь? Я не могла поступить иначе… Он нуждался во мне больше, чем Кирилл. Больше, чем я нуждалась в Кирилле. Это был вопрос жизни и смерти. – Уму непостижимо, что ты до сих пор его защищаешь! И это после всего, через что он заставил тебя пройти! Я никогда не лезла в твое трагическое замужество – ты не хотела о нем говорить, а я не настаивала. Но я видела, насколько ты несчастна. Ты и сейчас несчастна. Но пойми же ты, что жизнь не сводится к одной-единственной ошибке в молодости. У тебя сейчас есть отличный шанс все исправить. Так воспользуйся им. – Разве я могу? Кирилл никогда меня не простит. – А разве то, что происходит между вами сейчас, тебе ни о чем не говорит? Зачем ему выдвигать это бредовое требование трех недель? Лер, ты же не дура, ну, пораскинь мозгами. Мужчины, а особенно такие, как Кирилл, ничего не делают просто так. – Это запоздалая месть, Кать, ничего больше. – Блин, Лер, ты как ребенок. Кирилл и месть? Ты вообще хоть немного знаешь этого человека? Он самый порядочный и честный мужчина, которого я знаю. И, к несчастью для него, явно однолюб. – Что ты хочешь этим сказать? – Именно то, что сказала. Безумие какое-то. Ты живешь в его квартире и убеждаешь себя, что он тебе мстит. Он, вместо того чтобы быть с тобой, напивается и спит у нас на диване, во сне повторяя твое имя. Ну, поговори ты уже с ним, в самом деле. Расскажи, как все было тогда, пять лет назад. Не простит – будешь хотя бы знать, что попыталась. А простит – да у вас вся жизнь впереди! Я молчу. Слова Кати одновременно рвут мне сердце и вселяют слабую надежду, которой я боюсь поддаться. Я вроде бы уже смирилась с этой тягучей болью, которая постоянно живет в сердце. Но подруга будит ее новые грани – с привкусом мечты, с перспективой будущего. – Скажи мне, ты его еще любишь? Не могу говорить. Горло сдавило, из глаз вот-вот брызнут слезы, поэтому лишь киваю. – Ну так борись за него! – У меня нет опоры, Кать, – выдыхаю, часто-часто моргаю, чтобы не дать пролиться слезам, которые застилают глаза. – Что я могу ему дать? Я так поступила с ним… Катя тяжело вздыхает. Внезапно тянется ко мне и берет в ладони мои холодные пальцы. – Что стало с той Лерой, которая ничего не боялась и с высоко поднятой головой встречала каждый новый день? – спрашивает тихо. – Возможно, она просто повзрослела. – Нет, она стала трусихой, – рубит подруга. – Пять лет назад ты пожертвовала собой и Кириллом ради Ромы. Это того стоило? – Тогда мне казалось, что да. – А теперь? Глава 27 Как и обещал, Кирилл приезжает в кафе, когда Катя начинает собираться домой. Уже почти два – мы с ней проболтали несколько часов подряд, но я даже не заметила, как пролетело время. Удивительно: есть такие люди, которых ты можешь не видеть годами, но, когда вы встречаетесь, вам всегда есть о чем поговорить. А бывает наоборот – живете в одном доме, но остаетесь чужаками. Последнее я особенно остро прочувствовала на собственном опыте. Заметив остановившегося у нашего столика Гордеева, подруга расплывается в улыбке и вскакивает с места, чтобы крепко обнять его. Я впервые вижу их такими – в «Синичке» они мало общались, а сейчас в короткой беседе и улыбках столько дружелюбия и искренней заботы, что я на миг ощущаю себя лишней. За пять прошедших лет они очень сблизились. Теперь Катя знает о нем даже больше, чем я, потому что они с Пашей были рядом, когда я была очень и очень далеко. И физически, и эмоционально. – Ты должен привезти к нам Леру, – говорит Катя с улыбкой, словно ее предложение – самое обыденное и легковыполнимое. – Созвонитесь с Пашей, выберите день. В идеале – во вторник или четверг, чтобы у меня не было занятий по дизайну. Но ты отталкивайся от своего расписания, конечно. Я птица куда более мелкого масштаба и могу пропустить один урок.