Все тело простреливает озноб. Обхватываю себя руками в инстинктивной попытке собрать эмоции в кулак. Дышу. – Да. Я бы хотела рассказать. Кирилл меня не торопит. Вижу, что ему тоже непросто. Делаю еще один глоток чая, чувствуя, как горячая жидкость обжигает нёбо. – Знаешь, то лето с тобой – лучшее в моей жизни. Никогда, ни до, ни после, я не была так счастлива. Хочу, чтобы ты знал это. – И все же ты меня бросила, – напоминает он. – Скажи, я сейчас спрашиваю без злости, с самого начала так планировала? – Что ты… Конечно, нет, – говорю торопливо. – У меня было все по-настоящему, Кирилл. Все слова и чувства. – Тогда почему? Чем он был лучше? Растерянно смотрю на мужчину напротив, недоумевая, как у него вообще мог сформироваться подобный вопрос. Он считает, что Рома был в чем-то лучше? Мой бывший муж не стоил даже его мизинца! – Он никогда не был лучше. Он даже… Да вас совершенно нельзя сравнивать, – сокрушенно качаю головой. – Даже в одном предложении ставить рядом. Он просто… У меня не было выбора, Кирилл. Тогда не было. – Поясни, – просит он, но в голосе уже звучат требовательные нотки. – Помнишь тот день… последний. Я уезжала. – Да, – подтверждает он, мрачнея. – Как и обещала тебе, я тогда поехала, чтобы сказать ему, что больше не смогу навещать его одна. Что у меня появился парень, – всхлипываю, не в состоянии сдержаться. – Но, когда я зашла в палату, меня на пороге встретила его мама. Она… она оттеснила меня в коридор, сказала, что Рома спит и его нельзя беспокоить. На мгновение закрываю глаза, воскрешая в памяти события того ужасного дня. – Я объяснила ей, зачем приехала. Она сразу же начала плакать, сказала, что он не выдержит, если я его брошу, – смахиваю слезы, стараюсь, чтобы голос не дрожал, но выходит паршиво. – Ночью накануне моего приезда он пытался покончить жизнь самоубийством. Не хотел быть инвалидом. Потом, когда я увидела его… Я не смогла сказать, Кирилл. Просто не смогла. Он был на грани. Его мать была на грани. Когда он предложил… Когда он попросил… Тогда это казалось естественным, единственно верным – взять на себя ответственность за него… – Почему ты не рассказала мне тогда? – обрывает мою истеричную тираду надломленный голос Кирилла. – Потому что я знала, что ты сможешь переубедить меня, – не говорю, выдыхаю с очередным всхлипом. – Никто бы не смог, только ты. – В ту последнюю ночь… – Тогда я уже знала, что это конец, – подтверждаю я. – Я прощалась. Но была слишком… Мне было страшно. Я бы не смогла сказать тебе в лицо. Я так тебя любила. – И поэтому ты решила уйти, как Примадонна! – цедит он, так резко вскакивая со стула, что тот с грохотом падает на пол. – Ты хоть представляешь, что пережил я, когда ты ушла? Ты убила меня своим поступком, Лера! И пока я утопал в пустоте, чувстве вины за несуществующие грехи, жалости, муках утраты и злости на весь мир, ты вышла замуж за мудака, который просто… просто… Твою мать! Смотреть на Кирилла в этот момент мне физически больно. Больно не самой. Больно за него. В его голосе, в глазах, даже в движениях – разочарование. – Я просто знала, что если увижу тебя… посмотрю в глаза… поговорю с тобой… не смогу… До последнего… – сиплю я, понимая, насколько нелогичным выглядит мой рассказ. И все же сдерживаться не могу, слова так и льются из меня нестройным потоком. – Я потом до последнего момента в загсе надеялась на чудо. – Я видел тебя, – говорит он мрачно. – В свадебном платье. На крыльце дома. – Что? – Я убедил Панина дать мне адрес. И приехал. За тобой. – Он усмехается, но от его усмешки у меня по спине ползет холодок. – Если бы, сука, ты не появилась в белом платье на крыльце, я бы забрал тебя, чего бы мне это ни стоило. Время всхлипов прошло. Теперь я начинаю откровенно плакать, потому что держаться больше нет ни сил, ни возможностей. – Дядя ни-ни-когда н-не г-говорил мне… – Он и не знал, наверное. – Он пожимает плечами. – Я просто вернулся в лагерь и никому ничего не сказал. Кате только, и то случайно. Пытался еще что-то делать, но через пару дней просто забил. Забрал документы и уехал. Находиться в «Синичке» после всего я не мог. – Что делал потом? – Уволился из банка и на два месяца ушел в море. – Один? – шепчу я, вспоминая, как он мечтал однажды взять меня в путешествие. – Один. – Прости меня, Кирилл. Прости, – шепчу я, пряча лицо в ладонях. Глава 37 Успокоиться. Нужно успокоиться. Привести в норму дыхание. Унять дрожь. Дышать. Просто дышать. Самое страшное уже позади. Я смогла, я рассказала. Даже несмотря на мучительную тяжесть в груди, я чувствую, будто с плеч свалилась непосильная ноша, которую я так долго таскала на себе в полном одиночестве. Смотрю на напряженную фигуру Кирилла, который стоит у окна ко мне спиной, и судорожно ищу способ как-то сгладить правду, которую он только что узнал. И как-то переварить то, что я узнала от него тоже. Осознание и сожаление. И снова боль. После жалкого письма-прощания, после утра разбитых надежд он все равно приехал за мной, только чтобы в горьком финале увидеть меня в свадебном платье, выходящей замуж за другого… У судьбы в отношении нас явно паршивое чувство юмора. – Из-за чего вы развелись? – внезапно спрашивает Кирилл, прерывая затянувшееся молчание. – Какое отношение?.. – начинаю я, но осекаюсь, увидев, каким яростным огнем полыхают его глаза. – Из-за чего? – чеканит он мрачно. – Не было какой-то одной причины, – говорю я, не решаясь скрывать правду. – Просто… У нас не получилось. Я пыталась в самом начале, но потом стало ясно, что это невозможно. Сложно переступить через себя, когда не любишь, не хочешь… Рома… Он потом проходил реабилитацию в Кисловодске и познакомился с девушкой… Она подошла ему больше. – Он еще и бросил тебя? – Лицо Кирилла в этот момент выражает дикую смесь изумления и презрения. – После всего, что было? – Я ушла сама, – признаюсь тихо. – Просто мне надо было сделать это раньше, а не ждать повода… – Два года назад, верно? Я киваю. – Неужели за все это время тебе не хотелось поговорить со мной? Пять, сука, лет, Лера! – взрывается он негодованием. – Пусть не сразу, ладно, но позже. Да даже два года назад, когда ты развелась с этим мудаком! – Я не знала, что сказать… – Мой голос осип от переизбытка чувств, в голове все смешалось настолько, что мне с трудом удается подбирать слова. – Не знала, как посмотреть тебе в глаза… – Ну, очевидно, что вести себя ночью как шлюха в моей постели, а наутро уйти, не сказав ни слова, для тебя проблемой не было, – высекает он. – Могла бы постараться сделать хоть что-то! Найти слова, взглянуть в глаза… – Я думала, ты не захочешь меня видеть. Кто бы захотел… после… – Мой голос срывается, но я заставляю себя говорить дальше. – Я понимала, что ты не простишь меня. Такое не прощают. – А о ком-то, кроме себя, ты вообще думаешь? – рявкает он, нервным жестом ероша волосы на затылке. – Рассказать мне ты могла, нет, должна была, хотя бы ради того, что я, твою мать, все это время думал о тебе! Что со мной не так? Только законченный кретин станет мечтать о женщине, которая поступила с ним так, как ты поступила со мной! Ты как отрава. Все собой отравила. Ты говоришь, что любила меня. Но это не любовь, Лера. Если я хоть что-то соображаю в этой жизни, так это то, что любящие люди так не делают. Так, как со мной поступила ты, поступают законченные эгоисты, которым важнее всего собственный комфорт в уютном лживом мирке, а не реальные чувства другого человека! Ощущаю, как кровь стремительно отливает от лица. Кожу на щеках начинает покалывать мелкими иголочками. Снова хочется плакать, но глаза остаются совершенно сухими, только сводит живот, и в груди что-то дребезжит, разбитое и сломанное. Под тяжелым взглядом Кирилла я пытаюсь найти для себя какую-то новую точку опоры, но ее нет. Я ведь тогда действительно думала, что поступаю правильно. Какую ужасную ошибку совершила, я поняла уже потом, позднее. Но Кирилл прав, я могла прийти к нему. Рассказать правду. Даже если бы он прогнал, было бы легче. Все было бы легче, чем то, что есть сейчас. И я словно сломанная кукла, у которой внутри, за пластиковым фасадом, нет ничего, кроме пустоты, и он как израненный зверь, который мечется по кухне, не в состоянии найти себе места. Пять лет. Последние пять лет – на моей совести. – Когда мы были вместе, я просил тебя говорить со мной. Просто говорить. Быть со мной честной. Рассказывать, делиться. Неужели я о многом просил? Я качаю головой. – Тогда какого хера ты все за меня решила, Лера? Почему не дала мне права голоса в той ситуации? Почему с тобой все через одно место получается? Что в истории с Вадиком, что с твоим гребаным мужем, что сейчас… Ты его даже не любила! Я бы мог понять, да, черт возьми, я принял как факт то, что ты его любила. Но так… Это просто выше моего понимания! Я так старался с тобой. И тогда… И даже сейчас. Сегодня вечером в гостях у друзей мне казалось, что еще есть что-то между нами, есть шанс… Но в отношениях с тобой, похоже, я просто заранее обречен на провал. Что бы я ни делал. – Это не так… Кирилл… Я встаю со стула и делаю попытку подойти к нему, но он отшатывается от меня как от прокаженной. – Что еще? – Ч-что ты имеешь в виду? – ощущаю, как от неприятного предчувствия в груди болезненно сокращается сердце. – Что еще произошло между вами? – спрашивает мрачно. – Не смей врать мне, что ничего, потому что за пять лет ты превратилась из пышущей жизнью девушки в анорексичную развалину с расшатанной нервной системой. Поэтому я спрашиваю еще раз: что он сделал с тобой? – Ничего. – Мой голос похож на писк, потому что я не готова… Не готова к этому… – Соврешь мне еще раз – я выйду из квартиры и, твою мать, на этом поставлю жирную точку, обещаю. – Тон его голоса резкий и устрашающий. – Что. Было. Еще. Хватаю ртом воздух, потому что кажется, что под грузом темной правды, которая рвется наружу, я начинаю задыхаться. Не хочу… Я спрятала все это так глубоко… Никто не знал… И Кирилл не должен. – Лера. – Мое имя как удар хлыста. Набор букв, а мне физически больно, будто он только что исполосовал мою кожу. Кирилл подходит ко мне и кладет ладони на мои плечи.