– Говори. – Один раз… – Чтобы не заплакать, я фокусируюсь на невидимой точке на его груди. – Он попытался схватить меня и заставить… Он был такой сильный, я не могла ему противостоять… – Дальше, – говорит тихо, но твердо. И только усилившееся давление его пальцев на моих плечах выдает бурлящие в нем эмоции. – Я дотянулась до лампы на столе и ударила его… – шепчу я. – Несильно, даже крови не было, но я смогла убежать. Уехала из дома. Провела ночь в гостинице. – Почему вернулась? – Он извинился… Плакал. Сказал, что без меня не выживет… – с трудом сглатываю ком в горле, продолжаю говорить, чувствуя, что вскрывшийся пузырь неприглядной правды о моей семейной жизни готов утопить меня в своей горечи. – Он и правда больше меня не трогал… Но со временем… Он просто говорил. Разные вещи. – Какие? – чувствую, что, несмотря на то что слушать это ему непросто, он намерен добиться от меня полной капитуляции. – Что я некрасивая. Что фригидная. Что никто не захочет меня. Что я всегда буду одна, потому что я не женщина… Кирилл грубо матерится. Снова и снова. Убирает руки с моих плеч, из-за чего я сразу ощущаю себя покинутой. Запускает ладони в волосы и несколько секунд покачивается на пятках с закрытыми глазами. Я, наверное, никогда не видела его в таком пугающем тихом бешенстве. – Мне нужно подумать, – говорит глухо, избегая смотреть на меня. – Нам обоим не помешает остыть. Сейчас я точно не в настроении говорить с тобой и видеть тебя. Завтра я уезжаю в Калугу по делам. – Кирилл, – умоляю я. – Пожалуйста… – Просто нет. Достаточно. Сейчас лучше помолчи. Гордеев уходит в спортивных штанах, накинув лишь деловую рубашку, которая совершенно с ними не сочетается. На моей памяти я впервые вижу его таким – потерянным, несобранным, даже хаотичным. Дверь захлопывается за ним с глухим стуком, и мне приходится зажать рот ладонью в безуспешной попытке заглушить отчаянное рыдание, которое рвется, нет, не из горла, оно рвется из распавшегося на мелкие осколки сердца. Глава 38 Мое пробуждение следующим утром сопровождается мучительной мигренью и скребущим ощущением в горле. Соскользнув с кровати, иду в ванную. Сил на душ нет – просто умываю лицо холодной водой и чищу зубы. Закинув в себя таблетку от головной боли, с трудом найденную в недрах рюкзака, сразу же возвращаюсь в постель и на несколько часов забываюсь беспокойным сном. К обеду дискомфорт в горле превращается в полноценную боль, а к мигрени добавляются насморк и ломота во всем теле. Понимая, что заболеваю, заставляю себя добраться до кухни и сделать чай с лимоном. Эти нехитрые действия окончательно лишают меня сил – я снова ложусь спать, отчаянно надеясь, что к вечеру меня отпустит. Понятия не имею, сколько времени провожу в постели, будит меня неясный шум, который доносится из коридора. Распахиваю глаза, не сразу понимая, где нахожусь: за окном уже темно, а мои ноги запутались в простыне, будто на меня надели смирительную рубашку. Пока воспоминания вялым потоком возвращаются ко мне, сердце успевает разогнаться до критической отметки, но осознание реальности все меняет: яркая вспышка радости в груди на время затмевает даже ужасное самочувствие. Я вскакиваю на ноги, обрадованная тем, что пришел Кирилл, и, игнорируя пульсирующую боль в висках, мчусь ему навстречу. Но, к моему потрясению, в коридоре меня ждет не он – там во всем своем великолепии стоит Кристина, та самая сестра его бизнес-партнера, с которой Гордеев остался ночью после регаты. Мне требуется время, чтобы прийти в себя от шока. Зато на лице блондинки нет и тени удивления: пока я думаю, что сказать, ее сузившиеся глаза презрительно осматривают мое помятое лицо, растрепанные волосы и старенькую пижаму. Здесь и сейчас сравнение точно не играет в мою пользу – Кристина в узких кожаных брюках и ярко-зеленом топе совершенно ошеломительная, тогда как я… – Выглядишь не очень, – говорит девушка, язвительно цокая языком. – Неудивительно, что в Калугу Кир тебя с собой не взял. А то я после клуба и Конаково начала думать, что ты навечно к нему прилипла. Осведомленность Кристины в делах Кирилла оставляет неприятный осадок, но еще больше меня потрясает другое: в квартиру я ее не впускала, а раз она здесь, это может означать только одно – у нее есть свой ключ. – Тебя он тоже, очевидно, не взял, – мне приходится приложить немало усилий, чтобы голос звучал спокойно. – Впрочем, как ты верно заметила, в клубе и Конаково рядом с ним была я. – Ты в этом так уверена? – Ее карие глаза пылают ненавистью. – Я бы на твоем месте не рассчитывала на его верность. Насколько мне известно, ночь в Конаково он провел со мной. – Кажется, на тебя напали? – И Кирилл сделал все, чтобы меня защитить, – подтверждает она с холодной улыбкой. Я стараюсь не обращать внимания на ее слова, не принимать их близко к сердцу, но намеки, которые Кристина делает, пускают корни неуверенности и отчаяния в мою душу. – Зачем ты пришла? – устало спрашиваю я. – А мне что, нужно разрешение прийти в квартиру, в которой я жила почти месяц? – спрашивает она надменно. – Наверное, ты заметила, что я зашла, открыв дверь своим ключом. И этот ключ мне дал Кирилл. Ощущаю себя так, словно под ногам шатается пол. Ноги меня с трудом держат, чтобы устоять, я прислоняюсь плечом к стене. Нет, я, конечно, знала, что у Кирилла все эти пять лет были женщины, но то, что Кристина жила здесь, в этой квартире, производит на меня эффект разорвавшейся бомбы. Наверное, потому, что ее я знаю лично, потому, что представить его в отношениях с ней легче, чем с какой-то эфемерной привлекательной девушкой, знакомой мне лишь по картинке. По лицу Кристины я вижу, что она наслаждается моим замешательством. Что ж, топтать меня я не позволю, несмотря на скверное самочувствие. – И все же сейчас здесь живу я, – говорю я, собирая остатки сил. – И я прошу тебя уйти. – А то что? – Она выразительно приподнимает идеально очерченные брови. – А то я позвоню Кириллу и попрошу его, чтобы он сам тебя отсюда вывел. – Я, конечно, блефую. Последнее, что я бы стала делать сейчас, – это звонить ему, но терпеть присутствие этой девицы я тоже не могу. Силы уже на исходе. – Да я и не собиралась здесь задерживаться, – отвечает она презрительно. – Зашла забрать кое-что свое. С этими словами она отворачивается от меня и нахально топает в одну из комнат, даже не сняв туфли. Среди какофонии самых разнообразных эмоций, рвущих меня на части, я особенно выделяю одну – это облегчение от того, что мы с Кристиной хотя бы выбрали разные спальни. С трудом переставляя ноги, я дохожу до дивана и обессиленно опускаюсь на край. Меня начинает бить мелкая дрожь, и кожа на руках становится гусиной – ощущение такое, будто поднимается температура, а я даже не знаю, есть ли в этой квартире жаропонижающее. Стук каблуков Кристины, которая через минуту возвращается в коридор, болезненным эхом отдается в висках. – Если найдешь что-то еще, можешь передать через Кирилла, – говорит она насмешливо, покручивая на указательном пальце изящную кружевную комбинацию. – Кто знает, что еще я могла здесь забыть. Когда за девушкой закрывается дверь, я падаю на диван. Сил подняться и дойти до комнаты у меня просто нет. Единственное, что мне удается сделать для собственного комфорта, – это сдернуть с края дивана сложенный плед и укрыться, потому что к вечеру меня начинает нестерпимо морозить. Глава 39 – Ты что себе позволяешь? – Взволнованный голос Кирилла доносится до меня, словно через плотный слой ваты. В голове равномерно гудит, как если бы я находилась в самолете, а в животе – абсолютная пустота и невесомость. Я, похоже, очень давно не ела. С трудом разлепляю веки и не могу сдержать болезненный стон – в комнате так светло, что режет глаза, и я инстинктивно подтягиваю одеяло, чтобы под ним спрятаться. – Лера, черт возьми! Посмотри на меня. Одеяло оказывается молниеносно отброшено, и я обхватываю себя за плечи, чтобы согреться. Глаза постепенно привыкают к свету, и я заставляю себя открыть их и сфокусироваться на Гордееве. Он, в обычной футболке и джинсах, с двухдневной щетиной на идеальном лице, нависает надо мной, как темная птица, готовая в любой момент атаковать. Но не атакует. Потрясенно выдыхает: «Ты заболела» – и, опустившись на корточки, кладет ладонь на мой пылающий лоб. Его рука, обычно горячая, сейчас ощущается прохладной. Так приятно, что я снова позволяю векам закрыться, наслаждаясь этой случайной, но такой необходимой мне лаской. – Как давно у тебя жар? Почему ты не позвонила? – Внимательно вглядываясь в мое лицо, он один за другим выдает вопросы, на которые у меня нет ответов. – У тебя что, напрочь отсутствует инстинкт самосохранения? – Я… Мне стало плохо… – Я напрягаю лоб, силясь понять, сколько времени прошло с того дня, когда в квартиру приходила Кристина. Есть подозрение, что не один, потому что я смутно помню, как несколько раз доползала до туалета и кухни, чтобы попить, а потом по стеночке брела обратно в спальню. – Какой сейчас день? – Суббота. – О, – потрясенно округляю глаза. Значит, я была в горячечном бреду два дня. Значит, после той ночи Кирилл не приходил два дня. Что ж, он не врал, когда говорил, что ему нужно время, чтобы подумать. – Я звонил тебе несколько раз. Катя тебе звонила. Панин оборвал мне телефон, потому что ему ты тоже не отвечала, – словно в ответ на мои невысказанные претензии, перечисляет он напряженно. – И вот я приезжаю из командировки и нахожу тебя здесь полуживой. Если бы не твое жалкое состояние, я бы задал тебе такую трепку! – Я не слышала, – хмурюсь, когда понимаю, что несколько раз прятала голову под подушку, скрываясь от назойливой трели телефона. – Не помню… Облизываю пересохшие губы, морщусь, когда в груди что-то болезненно колет. – Тебя нужно показать врачу, – говорит Кирилл внезапно осипшим голосом. – Ты выглядишь просто ужасно. Я морщусь от его замечания, но сил на то, чтобы возразить, у меня нет. Я просто рада, что он здесь, что я больше не одна. – Я сейчас вернусь, Лера. Кирилл уходит из моей спальни, но я слышу, как он гремит ящиками в кухне и громко разговаривает по телефону, но сконцентрироваться на том, о чем он говорит, у меня не получается. Мой разум снова погружается в туман – видимо, силы, которые я смогла накопить за продолжительный болезненный сон, уже иссякли. Я откидываю голову на подушку и закрываю глаза. А в следующий раз прихожу в себя, когда Кирилл начинает мягко трясти меня за плечо. – Тебе нужно выпить лекарство, – слышу его требовательный голос над ухом. – Ну же, малышка, помоги мне. Кирилл обнимает меня за плечи и, приподняв над подушкой, подносит к моему рту стакан с мутноватой жидкостью. Я послушно глотаю что-то горьковатое на вкус, потом снова обессиленно опускаюсь на кровать. – Рано, Лера. – Гордеев стаскивает с меня одеяло и, просунув одну руку под колени, а другой обхватив мою спину, поднимает меня на руки. – Что ты делаешь? – слабо протестую я, пряча лицо у него на груди. – Постель под тобой влажная. Тебя надо переодеть в сухое, – терпеливо поясняет он, усаживая меня в кресло. На одно короткое мгновение наши глаза встречаются. Несмотря на болезнь, ощущаю, как меня захлестывает волна эмоций. Здесь и радость, и нежность, и благодарность, и желание… В груди набухает так, что становится трудно дышать, а температура моего тела, кажется, стремительно повышается еще на несколько градусов. Кирилл первым разрывает этот тесный зрительный контакт. Кажется, прежде чем отвернуться, тихо ругается себе под нос, но в этом я не могу быть уверенной. Затуманенным взглядом наблюдаю, как он сдергивает грязное постельное белье с кровати и умело стелет свежую простынь, меняет наволочку и пододеяльник. Если бы у меня были силы, я бы пошутила на тему того, что сказали бы его подчиненные или журналисты из финансовых газет, если бы узнали, что Кирилл Евгеньевич Гордеев занимается домашними хлопотами, но сил у меня нет. Закончив с кроватью, Кирилл снова подходит ко мне, держа в руках белую хлопчатобумажную футболку. Не мою. Судя по размеру, она принадлежит ему.