— А как я выгляжу? — пожал плечами его величество. — Причем с рождения. Так что, всю жизнь от людей прятаться? — Между прочим, именно это ты все время и делал, — заметил Элмар. — И продолжал бы, если бы не стал королем. Ты хоть знаешь, что, когда ты всходил на престол, половина твоих подданных в провинциях понятия не имели, кто такой принц Шеллар и откуда он взялся? А многие вообще путали тебя с твоим отцом и удивлялись: «Принц Шеллар? Так ведь он давно умер!». — Что поделаешь, если у батюшки не хватило фантазии на какое-то другое имя, кроме собственного… — проворчал король. — В обществе я мало мелькал не потому, что мне было стыдно показываться, а потому, что у меня была работа определенного характера. А в столице меня прекрасно знали. Не хуже, чем сейчас Флавиуса. Кстати, в те прекрасные времена меня уважали намного больше, чем сейчас, и никто обо мне не сочинял анекдотов. Так что ты совершенно не прав. Скажи-ка, Тереза, а вам с Кирой женихи не докучают? — Мне — нет, — серьезно ответила Тереза. — Меня спасает репутация. А Кире… не знаю. Когда она без повязки, то выглядит так, что с непривычки можно испугаться. Даже если очень захочется денег. — Кире проще, — подал голос Элмар. — Она дворянка, к ней всякие там аферисты и прочие болваны вроде Ольгиных соседей не сунутся. Да и наши ребята обычно не рассматривают подруг-воительниц в качестве возможных невест. А вот среди твоих придворных нашлось несколько отчаянных парней. Кавалер Альдар, например, который проиграл все свое состояние и залез в такие долги, что женился бы и на старой ведьме, лишь бы поправить финансовое положение. Я лично имел честь наблюдать, как он летел по лестнице, подбодренный увесистым пинком. А еще, говорят, старый граф Монкар решил тряхнуть стариной, поскольку дамы на него давно перестали обращать внимание, и понадеялся, что хоть увечная воительница на него позарится. — Папаша Алисы? — захихикала Ольга. — Не папаша. Дедушка. Папаша еще мужик хоть куда, а дедушке шестьдесят три года. — Тоже летал? — поинтересовался король. — Нет, успел удрать сам. Куда и ревматизм делся. — Ольга, — вдруг спросил его величество. — А твои женихи с лестницы не летали? — Как птички, — вздохнула Ольга. — Я же вам говорила, что в тот день, когда пришел Диего, они нам все время мешали. Тот день был особо урожайным. Три афериста, один сосед и два паладина. Еще в тот день приходил Лаврис, но с ним Диего драться не стал, а познакомился и даже пригласил выпить. Пообщались они вполне дружелюбно. — Разумеется, — усмехнулся король. — Лаврис бы его самого, как птичку, запустил. Дорогой кузен, узнай, пожалуйста, кто эти доблестные паладины, которых спускает с лестницы первый попавшийся наглый мистралиец, и пусть им номер снизят. — Не надо, — нахмурился Элмар. — Парни не так уж и виноваты, ты к ним несправедлив, Шеллар… Или, скорее, ты просто недооцениваешь этого мистралийца. Он, может, и наглый, но отнюдь не «первый попавшийся». Мы тут с ним на днях немного поразмялись у меня во дворе, так я тебе скажу… тех пяти тысяч, что дают за его голову, он стоит. При всей нашей разнице в весе дон Диего достойный противник даже для меня. Он мне показал одну интересную школу рукопашного боя… Впрочем, тебе это все равно не интересно, скажу только, что летал бы и Лаврис, если бы пришлось. Уж не знаю, почему Диего с ним связываться не стал. — Я знаю, — охотно откликнулась Ольга. — Просто Лаврис ему понравился. — Встретил еще одну такую же наглую морду, как и сам? — усмехнулся король. — Нет. Он… он в тот день снял амулет, чтобы… ну, в общем, снял. И у него все время срабатывало на прием. Так вот, он прослушал всех приходящих, и был очень возмущен их корыстным подходом к семье и браку. А Лаврис, по его словам, вовсе не охотился за приданым, а хотел просто потрахаться в свое удовольствие с интересной дамой, не похожей на других. Вот за бескорыстие и любовь к экзотике он Диего и понравился. Король печально усмехнулся. — Элмар, ты все равно передвинь их на номер ниже. Формально — за то, что им набил морды человек вдвое мельче их по комплекции, а на самом деле — за жлобство. Не подобает паладину так себя вести, ты не согласен? — Согласен, — вздохнул принц-бастард. — Только как я их теперь найду? Они же не признаются. — Лавриса спроси. Они же наверняка делились друг с другом впечатлениями. — Он бы мне уже сказал. Он со мной… делился впечатлениями. Жаловался, как ему с Ольгой не везет. То ты между ними влезешь, то какой-то мистралиец… — Поразительно! Не предполагал, что Лаврис так настойчиво будет ее добиваться. — А он вообще падок на экзотику, как верно заметил Диего. Ты за своей хинской невольницей присматривай, а то он и до нее доберется. — Мне что, больше делать нечего? — возмутился король. — Ты его командир, сам ему и скажи, чтоб не смел, а то оторву-таки яйца. На эту невольницу без слез не взглянешь, если бы мне не сказали, что ей тринадцать, я бы ей больше десяти не дал. — Ваше величество, — подал голос Жак. — А как Эльвира с ней общаться будет? Разве она по-хински понимает? — Объяснятся как-нибудь. Селию позовет, она у нас специалист… Присутствующие захихикали, вспомнив живописный рассказ о пьяной Селии, говорящей по-хински. — Да уж, специалист… — засмеялся Жак. — По отлову мистралийских шпионов в спальнях подруг. Выгнали бы вы ее, ваше величество, пока она окончательно умом не тронулась. — Может, еще отойдет. Не хочу я ничего менять, если честно, я к ним уже привык. А то, когда я выгнал Алису и Дориану, вместо них каких-то соплюшек пристроили, Мафею впору. Кстати, они им живо интересуются. Вероника с ним откровенно заигрывает, а он как-то неадекватно реагирует, то ли не понимает, то ли стесняется, то ли не нравится она ему. А насчет Акриллы не знаю точно, она меня боится до заикания, и я стараюсь к ней вообще не приближаться, чтобы не травмировать. — Могу вас просветить, — засмеялся Жак. — Вероника Мафею не нравится. Он ненароком подслушал, как она называла его сопляком и высказывала желание с ним перепихнуться, чтобы узнать, какие у эльфов… сами понимаете. — Понятно… При дворе подрастает достойная смена стареющей Камилле. Может быть, ты еще просветишь меня, почему меня так боится ее подружка? — А вот этого я не знаю. В библиотеке послышались шаги, и из-за двери выглянул Мафей. — Шеллар, — виновато сказал он. — Тебя во дворце ищут. К нам гости приехали. — Если это опять Луи, — немедленно отозвался король, — то ты меня не нашел. — Нет, это Александр с семейством. — Что ж, — вздохнул его величество, — тогда пойдем… Только собрался отдохнуть… Как всегда… Рад был всех повидать. Он коротким кивком попрощался с присутствующими и скрылся в библиотеке. Все как по команде посмотрели на дверь и столь же дружно вздохнули. — Загрузил ты его, Элмар, женитьбой, — укоризненно сказала Ольга. — Совсем бедный король заморочился, не знает, куды бечь, за что хвататься. — Я его силком не заставлял, — возразил Элмар. — Он сам поклялся. — Ничего-ничего, — улыбнулся Жак. — Пусть женится. А то он так и состарится в гордом одиночестве. — Нельзя же просто так жениться, — печально сказала Азиль. — Жениться надо по любви. Даже королям. — Ну, а что с ним такое сделать, чтобы он хоть раз влюбился? — проворчал Элмар. — Ты же видишь, он как поморский снег. И с тобой ни в какую не желает. — Я не смогу ему помочь, — еще печальнее покачала головой нимфа. — Если ты заметил, я еще с осени перестала на этом настаивать. Один раз мне удалось заглянуть за матовую сферу, и я увидела там смерть, а там, где смерть бросила свою тень, моя Сила бесполезна. — Не морочьте голову, — рассердился Жак. — При чем тут смерть? И кто сказал, что король не способен любить? Ты, Азиль? Почему ты так решила? Очень даже способен, могу вас уверить. Я сам видел. — А, Этель рассказывала, — вспомнила Ольга. — Может, в этом все дело? Тут и повязаны любовь и смерть? Он просто не может ее забыть? — Нет, дело не в этом, — возразила Азиль. — Это я бы просто увидела. Дело в чем-то другом, но я не могу понять, в чем. — А кто может? — огорченно вздохнул Элмар, махнул рукой и с горя одним глотком допил свой бокал. Пламя костра изогнулось под порывом ветра, как танцовщица-хитанка изгибает стан, касаясь земли волосами, плеснулось волной и, выровнявшись, снова заплясало, выхватывая из темноты сгорбившуюся фигуру человека, сидевшего на камне. На слишком высоком и неудобном камне, на который никому не пришло бы в голову садиться, кроме именно этого человека. — Проклятье! — с тихим отчаянием в голосе произнес он, сжимая виски ладонями. — Ну почему, почему все так получается? Почему я не умею лечить? Почему меня учили всякой бесполезной дребедени, вроде тех идиотских шариков, от которых все так балдеют, а чему-то полезному так и не научили! Почему эти проклятые деревушки так похожи одна на другую, что я даже ориентиры взять не могу, они все такие одинаковые, и их так много… Или это я такой тупой, что не могу различить? Кантор, ну почему я такой тупой? Мистралиец хмуро поворошил костер и промолчал. Вопрос был явно риторический, а если и нет, то на него довольно сложно было ответить неспециалисту. Да и не за тем он тут сидел, чтобы отвечать на вопросы, а за тем, чтобы присмотреть за страдающим шефом и позаботиться о том, чтобы дорогой вождь с горя ничего с собой не сделал. Товарищ Пассионарио был безутешен со вчерашнего дня, когда в стычке на горной дороге погиб один из его телохранителей. Дон Аквилио очень сокрушался, что шеф всегда переживает такие вещи ненормально тяжело, и они всерьез опасаются, что это когда-нибудь добром не кончится. Поэтому, когда Пассионарио сказал, что хочет побыть один и собрался уйти, начальник охраны чуть ли не силком удержал его за рукав и попросил хоть кого-то взять с собой… Шеф не стал спорить, чтобы не расстраивать беднягу, и взял, разумеется, Кантора. Теперь тот сидел, слушал и размышлял, как отсюда спускаться, если вдруг дорогой вождь и идеолог свалится и уснет или ненароком телепортируется и забудет верного охранника. Конечно, если все будет в порядке, то утром он вспомнит и вернется за ним, а вот если потеряется… — Если бы мы просто телепортировались в ту деревню, на нас бы никто не напал по дороге, — продолжал Пассионарио. — И Андреа был бы жив… Если бы я умел лечить, я бы мог его спасти… — А если бы ты был курицей, то нес бы яйца, — проворчал Кантор. — Перестань терзаться. Жалко Андреа, кто спорит. Мне тоже обидно, хороший был парень. Но ты же не виноват, что так получилось. Даже наоборот. Если бы не ты, одним Андреа не обошлось бы, так что посмотри на вещи с другой стороны и попробуй мыслить позитивно. Пассионарио грустно посмотрел на костер и по-детски вытер глаза рукавом. — Это несправедливо… Так не должно быть. Это неправильно, что кто-то должен умирать из-за меня. Я никогда не смогу к этому привыкнуть. Почему я должен жить, а кто-то другой — нет? Я всем нужен, а ты, Андреа, Бахо, Хабанера, тот же дон Аквилио, получается, никому не нужны? Это несправедливо… — Жизнь вообще несправедливая штука, — все так же мрачно проворчал Кантор. — Сам не знаешь? А то, что принц просит подаяния на улицах — это справедливо? А то, что великий ученый превращается в простого воина, чтобы выжить — это справедливо? А то, что барду отрубают руку, это — справедливо? Вот будешь королем, тогда и попробуй сделать так, чтобы было справедливо. А пока… ты делаешь, что можешь. И даже больше. И успокойся. Ты не виноват, что тебя все время кто-то хочет то шлепнуть, то умыкнуть. А мы все взрослые люди и знаем, на что идем. У нас такая работа. Твое дело — говорить, наше дело — тебя защищать любой ценой. Мы воины, и, как утверждает принц-бастард Элмар, «таков наш путь». И не говори, что ты впервые это слышишь. Наверняка Амарго уже не раз с тобой беседовал на эту тему. Пойдем спать. — Не хочу я спать. Вам хорошо, вы водки дернули как следует и спите. А мне нельзя. И трава меня что-то не берет… Кантор, у тебя ничего другого нет? Насчет травы Пассионарио явно заблуждался, поскольку его состояние трудно было назвать полностью нормальным. — Нет, — ответил Кантор. — И слез бы ты оттуда, а то, не ровен час, свалишься. Может, тебя трава и не берет, но твое равновесие она берет даже очень. Пассионарио подумал, потом все-таки слез, присел прямо на землю у костра и принялся сворачивать очередной косяк. В надежде, что все-таки подействует. — Тебе не хватит? — без особой надежды поинтересовался Кантор, опасаясь, что, если трава успокоит товарища предводителя так, как он того хочет, сидеть им здесь до завтра. А дров для костра хватит от силы еще на час. Да и дон Аквилио станет беспокоиться… А уж что скажет Амарго, если узнает, что дорогой вождь опять забыл о своем обещании «больше никогда»… — Отстань, — вяло огрызнулся шеф. — Ты что, хочешь уснуть? — уточнил Кантор. — Конечно, на здоровье, но не здесь же. Пойдем домой, и там… — Не хочу домой. Здесь лучше. Да не бойся, вернемся. Потом. Только Амарго не говори, что я курил. А то мне попадет. А ты не хочешь? — Нет, — качнул головой верный телохранитель, которому полагалось быть трезвым и присматривать за этим охламоном. Тем более он тоже обещал «больше никогда» и слово свое намеревался сдержать. — Пассионарио, а чем ты по ним шарахнул? Ну, тогда, на дороге? Молнией? — Ну, вроде того. А что? — Да интересно. Ребята вообще охренели. Это тебя Мафей научил? — А кто же еще? Я к нему каждый день забегаю на час-другой. У него сейчас наставник уехал, так что у нас достаточно времени пообщаться. Только зря вы, ребята, так восторгаетесь. Эти молнии у меня получаются примерно одна из десятка, так что можете считать, что нам просто повезло. — Везение — тоже вещь хорошая, — заметил Кантор. — Мафей-то как поживает? Ты его чему-нибудь тоже учишь?