Часть 50 из 55 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вот оно что, — засмеялся Хоулиан и достал из воздуха бутылку вина и два бокала тонкого белого металла, украшенных резьбой и чеканкой. — Я так и думал. Что ж, раз мы с тобой так мило сидим и беседуем, давай и я тебя кое-чему научу. Может, не такому полезному, как твой наставник, но, несомненно, приятному.
Спустя полчаса постигший тонкую науку винопития и изрядно захмелевший Мафей объяснял новому знакомому историю своего происхождения, втайне надеясь, что сейчас у него неким чудесным образом найдется такой же потрясающий папа, что, выслушав его рассказ, Хоулиан вдруг хлопнет себя по лбу и скажет что-то вроде: «Ах, это же мой давний друг такой-то именно в те времена околачивался в ваших местах! И такой же серебристый, как и ты!» Но его постигло разочарование. Хоулиан не имел представления, кто из его сородичей мог бывать в Поморье семнадцать лет назад, и с уверенностью мог утверждать только, что это был не он сам.
— И вряд ли он вообще объявится, твой папа, — сказал он, доставая из воздуха вторую бутылку. — Раз он до сих пор не удосужился полюбопытствовать, значит, ему неинтересно. Я и сам не очень интересовался судьбой своих детей… — Он со вздохом покосился на кровать, где всхлипывал во сне принц Орландо, и продолжил: — А потом меня Макс с ним познакомил. Давно, почти шесть лет назад. Он тогда попал в руки врагов, и его здорово избили… Едва жив остался. Макс меня привел и попросил полечить. А потом спрашивает: «Не узнаешь?» Я посмотрел — человек как человек, тем более, лица вообще не видно, глаза закрыты, как его узнаешь, даже если бы и видел раньше. А я его даже и не видел. «А кто это?» — спрашиваю. А Макс меня как давай отчитывать: «Так вот, это, если хочешь знать, твой родной сын. И он, между прочим, умирает. А ты его даже не узнаешь. Эх ты, говорит, отец называется! Состряпал ребенка, и поминай, как звали! Тридцать лет не являлся! Хоть бы из любопытства поинтересовался, как он там!» И стал мне рассказывать, как ему при рождении уши обрезали, как он после переворота в подвале сидел, в ошейнике, как его с башни сбросили, как он скитался по миру, выпрашивая корочку хлеба… — расчувствовавшийся эльф всхлипнул, приложился к кубку и продолжил. — И мне его так жалко стало… Что ж это я, думаю, в самом деле… Не так у меня много детей, чтобы их забывать. Собственно, он один и есть. Старшего убили во времена охоты на магов. Молодой совсем, семидесяти не было… Вот я и подумал, раз у моего сына постоянно такие проблемы, наверное, надо больше ему внимания уделять… общаться как-то… Ну, как люди делают. Вот и навещаю иногда. Так, поболтаем о том о сем… вот такие из нас, эльфов, родители. Он как-то просил учить его магии, но из меня учитель… пару заклинаний показал, и надоело. Нет у меня ни способностей, ни желания кого-то учить. Так что лучше держись людей. Мама у тебя есть?
— Нет, — всхлипнул Мафей, которого при воспоминании о матери потянуло тоже поплакать. — Моя мама умерла. Давно уже. Она была замужем за королем Ортана, их всех убили. Маму, папу, братьев…
— А, это когда был мятеж Небесных Всадников в Ортане? — вспомнил Хоулиан. — Я слышал. Ужасная история… Я смотрю, ты тоже легко плачешь по любому поводу? Люди, наверное, плаксой считают? Не обращай внимания. Мы, эльфы, такие и есть. Мы легко плачем и легко смеемся, быстро меняем настроение и быстро забываем плохое. Это нормально.
— А у меня не получается быстро, — пожаловался мальчишка. — После того случая я несколько месяцев не мог успокоиться.
— Ты же все-таки наполовину человек. А с кем ты сейчас живешь?
— С кузеном, — снова всхлипнул Мафей и почувствовал неодолимое желание рассказать другу Хоулиану, какой чудесный у него кузен, просто самый лучший и самый замечательный, и как он его любит. И рассказал. А заодно и поплакался, как он боится за кузена, который упорно намерен поспорить с судьбой, отчего крепко подвыпивший эльф пришел в полное расстройство.
— Вот так всегда, — всхлипнул он, доставая из воздуха тонкий батистовый платочек и утирая нос. — В этом главная проблема с людьми. Только ты успеваешь к ним привязаться и полюбить их, как они берут и умирают. Взять к примеру Макса…
— А кто это — Макс? — перебил его Мафей.
Хоулиан тут же опомнился.
— Ну… — неуверенно проговорил он. — Макс… Один мой знакомый человек. Только не говори Амарго, что я тебе о нем сказал, а то опять ругаться будет. Так я о чем… А, о людях. Тебе придется привыкнуть к тому, что они умирают. Пройдет лет тридцать-сорок, и твой кузен и твой брат состарятся и все равно умрут. И годам к ста ты поймешь, что всерьез можно заводить отношения только с магами.
— Мэтр мне это говорил, — вздохнул Мафей. — Но все равно…
— Вот-вот, — вздохнул эльф. — Орландо тоже всегда переживает, когда люди умирают… Да ты не плачь заранее, может, твой кузен все-таки выкрутится. Макс говорит, что он такой умный… А чего это ты рукавом утираешься, у людей, что, нет носовых платков?
— Есть. Только я его дома забыл.
— Так возьми. Ты ведь умеешь, так же как я. Почему же не пользуешься своим умением в практических целях? Вон, Орландо намного практичнее. Ты никогда не видел, как он штаны гладит? Ладонью. Я ему показал одно заклинание, «горячие руки». Оно считается боевым, а он приспособился штаны гладить. Что значит — человеческая кровь! Люди вообще такие изобретательные и практичные, даже завидно иногда.
Мафей потянулся за носовым платком и достал почему-то трусы. То ли оттого, что пребывал в расстроенных чувствах, то ли давно не практиковался, то ли просто спьяну. Хоулиан немедленно прекратил плакать и расхохотался, наглядно подтверждая свое заявление о том, что эльфы быстро меняют настроение. Мафей, глядя на него, тоже развеселился, и они вместе от души посмеялись над его ошибкой, едва не разбудив спящего и перепугав охрану. Дон Аквилио даже заглянул в хижину, но, увидев там двух пьяных эльфов, ничего не сказал, только укоризненно покачал головой и закрыл дверь.
Когда они откупорили четвертую бутылку, разговор зашел о женщинах, и Мафей, не удержавшись, подробно рассказал новому другу о своей первой и единственной любовной победе и заодно о том, как он научился летать.
— А я летать не умею, — огорчился Хоулиан. — Даже стыдно признаться. Мой сын умеет, ты, такой маленький, умеешь, а я в свои сто семнадцать до сих пор не научился.
— Еще научишься, — утешил его Мафей.
— И то верно… А кстати, ты вот по девочкам пошел, а ты хоть умеешь предохраняться? Тебе наставник это объяснил или счел… непедагогичным?
— А я сам прочитал, — похвалился принц. — В справочнике.
— Эх ты, хризантема серебристая! Это же справочник для людей и про людей! Для эльфов эти заклинания не подходят! Ты думаешь, почему человеческие женщины так легко беременеют от эльфов? Потому что предохраняются неправильно! Давай я тебя научу, а то ведь будешь раздавать детей направо и налево, а потом вырастут — что с ними делать? Тут с одним не знаешь, как управиться…
Когда Мафей как следует усвоил эльфийское противозачаточное заклинание, новый наставник заявил, что пришло самое время податься к дамам. Вот только бутылочку допьем да попросим дона Аквилио присмотреть за бедным сыночком. А не знает ли юный друг, где тут можно найти приличных дам? Чтобы они были красивые, утонченные и не против немного развлечься?
— Знаю, — заверил его Мафей и храбро подставил кубок, хотя стол уже слегка покачивался у него перед глазами.
— Эльвира, — мурлыкнула Камилла, как обычно занимаясь леденцом на палочке. — А твоя подруга… Невеста его величества… Она как, ревнива?
— Понятия не имею, — отозвалась Эльвира, отрываясь от книги. — Она еще ни с кем не связывалась настолько серьезно. А что, ты уже засомневалась, будет ли его величество продолжать пользоваться твоими услугами, когда женится?
— В этом я никогда не сомневалась, — усмехнулась Камилла. — Мне просто интересно, как это воспримет она.
— Сама узнаешь, — пожала плечами Эльвира и опять уткнулась в книгу. Ей действительно было совершенно неинтересно, что скажет Кира Камилле, застукав его величество за супружеской изменой. Может, и ничего не скажет. А может, и зарубит на месте. Какая разница. Тут Карлсон третью неделю не появляется, а Камилла со всякими глупостями…
— Я бы не рискнула проверять, — заявила герцогиня Дварри. — А то ведь пришибет. Как того беднягу, который додумался анекдот рассказать…
— Все мужчины столицы будут безутешны, — хихикнула Вероника. — Акрилла, а ты так до сих пор и не перепихнулась с его высочеством? Все целомудрие свое лелеешь? Между прочим, он, говорят, нашел себе другую, пока ты ломалась.
— Ну и пусть, — насупилась Акрилла и закрылась очередным романом. — Подумаешь, какая-то крестьянка! Она ему скоро надоест. Зато больше меня уважать будет.
— Если бы ему некого было уважать, — засмеялась Камилла, продолжая надругательство над леденцом. — Он бы просто сходил лишний раз пообщался с наставником. С тобой он связался потому, что ему не с кем было потрахаться. А как только нашел с кем, так и забыл о твоем существовании.
— Так уж и не с кем, — возразила Акрилла. — Вон, Вероника его чуть не силком к себе тащила, все хотела посмотреть, какой же он в постели. И что, пошел? Не пошел. За мной стал ухаживать.
— Ага, — фыркнула Вероника. — Поухаживал, понял, что тебе ничего больше не надо, и нашел себе крестьянку. Ты что, до старости намерена носиться со своим целомудрием?
— Не твое дело, — надулась Акрилла. — Может, я просто еще не нашла достойного кавалера.
— Вы посмотрите! — издевательски посочувствовала Вероника. — Нет для нашей Акриллы достойного! Принц ей, видите ли, не подошел!
— Попади она сюда год-два назад, — усмехнулась маркиза Ванчир, — фиг бы она сохранила свое целомудрие. Его величество пригласил бы и отымел не спрашивая. И отказаться бы не рискнула. Даже рада была бы. А тут перед Мафеем выпендривалась… Эй, Сюань! Вот ты бы стала ломаться, если бы за тобой принц ухаживал?
— Что есть «ломаться»? — не поняла юная невольница.
— Это вот так, как Акрилла. Мафей к ней и так, и этак, а она с ним трахаться не хотела.
— О! — поняла Сюань. — Мафей хороший. Милые ушки. Почему не хотела трахаться?
— А ты бы хотела?
— Если господин его величество разрешить.
— Дамы, прекратите развращать молодежь, — подала голос Эльвира. — Его величество не разрешить… Тьфу ты, не разрешает. Говорит, ей рано. И может рассердиться, если что.
— И что он нам сделает? — хмыкнула Камилла.
— Попросит ее величество разобраться с его придворными дамами, — невинно пояснила Эльвира. — И мало не покажется. Двадцать отжиманий и час занятий на плацу.
Дамы дружно захохотали, представив себя на плацу, но развращать молодежь перестали и переключились на более мирные темы — стоит ли новая помада Камиллы тех денег, что она за нее отдала, а также войдет ли в моду оригинальная прическа ее будущего величества, подобно тому, как вошли в моду Ольгины штаны. С прической разобрались сразу, единогласно решив, что человеку, имеющему два глаза, такая прическа будет просто мешать. А о помаде спорили бы еще долго, если б их не прервали самым неожиданным образом.
Дверь внезапно отворилась, словно от хорошего пинка, и в дверном проеме возник, шатаясь и держась за косяк, пьяный в хлам принц Мафей. От наблюдательных дам не ускользнуло и то, что в ухе его высочества красовалась золотая сережка, которой еще утром не было, а волосы на висках были заплетены в две тонкие косички, скрепленные на концах нефритовыми заколками в виде птичек. Юный принц повел глазами по комнате и заплетающимся языком выговорил:
— Вер-роника! Я т-те эльфа привел!
И пока ошалелые дамы пытались сообразить, что делать, он переступил порог и продолжил, обращаясь персонально к Веронике:
— Ты же хотела? Посм-мотреть, какие у эльфов? А я, значит, сопляк? Так я т-те эльфа привел. Вот. Взрослого. Хули… Хоулиан, заходи.
И в комнату действительно вошел эльф. Живой, настоящий эльф, ослепительно красивый и вполне взрослый, только почти такой же пьяный, как и Мафей. Впрочем, при виде эльфа дамы офигели настолько, что его состояние уже не имело особого значения.
— Здравствуйте! — радостно возгласил он, восхищенно перебегая взглядом от одной дамы к другой. — Меня зовут Хоулиан, и я просто счастлив видеть вас. О, вы все так прекрасны, что я просто в затруднении…
— А я т-те чё говорил! — ответил Мафей с такой гордостью, будто все они были его родные дочери.
— Человеческие женщины — это нечто невероятное! — продолжал эльф, изучая окаменевших от изумления дам. — Я всегда обожал человеческих женщин. А мама говорит — извращенец. Да, я извращенец! И горжусь этим! Ну, кто тут хотел полюбоваться на мое мужское достоинство, которое и в самом деле способно затмить человеческие, если и не размерами, то совершенством линий?
Вероника зарделась и хотела что-то сказать, но тут опомнилась Камилла. Видимо, высказанное предложение возымело на нее некое магическое действие. Она сорвалась с места, соблазнительно колыхнув бюстом, и промурлыкала:
— Я буду просто счастлива. И не только посмотреть.
— Т-ты ост-торожно, — предостерег приятеля Мафей. — Она такая… Если у тебя не огромное отрадное… то есть, осадное бревно… то она тебя охает. Как Элмара.
Камилла задохнулась от возмущения и хотела что-то возразить, но тут опомнилась Вероника, подбежала поближе и вылезла вперед Камиллы, оттерев ее плечом.
— Так нечестно! Я первая хотела!
— Девочки, не ссорьтесь! — умилился эльф. — Меня вполне хватит на вас обеих. А если еще кто-то хочет посмотреть, то пожалуйста, мне не жалко… — Он взялся за пряжку ремня, видимо, всерьез намереваясь снять штаны в присутствии дам, но тут что-то глухо стукнуло об пол, заставив всех отвлечься и обернуться на звук. Как оказалось, это рухнула со стула Акрилла, благоразумно лишившись чувств заранее. Камилла между тем отпихнула Веронику, презрительно обозвав ее малявкой, соплячкой и неумехой.
— Да уж, по борделям не обучались! — не осталась в долгу та. — И осадных бревен в рот не брали! Куда уж нам!
Камилла немедленно вцепилась ей в волосы, и посреди комнаты завязалась небольшая потасовка, несказанно развеселившая Мафея. Его спутник, напротив, огорчился, заявив, что не находит ничего утонченного в подобном поведении, и перевел внимательный взгляд на Эльвиру. Эльвира наконец тоже опомнилась и вспомнила, что она тут что-то вроде начальства.
— Господа! — строго сказала она. — Извольте вести себя подобающим образом! Ваше высочество, идите спать немедленно, пока вас не увидел наставник! А вам, сударь, должно быть стыдно спаивать ребенка!
Пьяные эльфы переглянулись.
— По-моему, я ей не нравлюсь, — пожаловался Хоулиан.
— Это Эльвира, — пояснил Мафей. — Ей нравится… он.
Эльф немедленно просиял и посмотрел на Эльвиру внимательнее.
— Она самая красивая! — возгласил он. — У малыша есть вкус, что осадно… то есть, отрадно. Скажу ему, пусть женится.