Эльвира охотно поведала дамам о незадачливой маркизе, которая спешила попасть на оргию. История вызвала новый приступ истерического смеха. — Ой, не могу! — стонала маленькая и пухленькая, как хомячок, Вероника. — Ой, умора! Она что, правда такая дура? Решила, что мэтр тоже участвует в оргиях? — Самое веселое, что Селия готова была отдаваться на столе даже троим мужчинам, лишь бы ее приняли в компанию! — хихикала Анна. — Трое мужчин — это мелочи, — усмехнулась Камилла. — Самое забавное, что она всерьез поверила, что это оргия и что ее там убьют. — А ее теперь прогонят? — спросила Акрилла. — Может, и прогонят, — мурлыкнула Камилла. — А может, и нет. Смотря какое настроение будет у его величества. И в зависимости от того, настучит ему Эльвира или нет… Эльвира, а что это у тебя в сумочке? Банка какая-то? — Варенье, — ответила Эльвира. — Вам-то что? — На сладенькое потянуло? — подмигнула Анна. — Не беременна ли ты часом? — Шуточки у тебя! — оскорбилась Эльвира, а сама подумала, что шутки шутками, а ведь от эльфа можно запросто и забеременеть, несмотря на все предохранительные заклинания. И как этот общеизвестный факт не пришел ей в голову раньше? Даже не спросила этого Карлсона… Надо же было настолько голову потерять! Вот будет потеха, если он больше не прилетит, а память от него на всю жизнь останется… — Я вообще люблю варенье, — решила прекратить разговоры на эту тему Эльвира. — Просто редко позволяю себе сладости, чтобы фигуру не испортить. Сделав такое заявление, она демонстративно запустила руку в вазочку с конфетами, схватила полную горсть сластей и высыпала в свою сумочку. — Пойду к себе, — сказала она. — Переоденусь, потом подойду. Или не приду, не знаю. — А что это тебя действительно на сладкое потянуло? — удивилась Камилла. — От Ольги научилась? Так ты смотри, Ольгу сколько ни корми, она доской была, доской и останется, ей хоть бы что, а твоя фигура может и не выдержать. — Это у меня на нервной почве, — пояснила Эльвира и поспешила покинуть подруг, чтобы не вдаваться в дальнейшие обсуждения. В комнате ее ждал сюрприз. Он сидел на подоконнике, обхватив колени руками, и печально смотрел в окно. Эльвира поспешно нащупала задвижку и заперла за собой дверь, чтобы никто неожиданно не вошел. — Карлсон, — ахнула она. — Что ты здесь делаешь днем? Или домой не попал? Он обернулся и виновато посмотрел на Эльвиру. Глаза его были несчастными, как у побитой собаки, и какими-то больными. — Извини, — сказал мистралиец, и она услышала, что голос Карлсона дрожит, будто он собирается вот-вот заплакать. — Я не хотел тебя беспокоить, но… это единственное место, куда я могу безошибочно телепортироваться. Я уйду, как стемнеет. Эльвира бросила в кресло пелерину, перчатки и шляпку и подошла к нему. — Что случилось? У тебя опять неприятности? Я могу чем-то помочь? — Вряд ли, — вздохнул Карлсон и снова виновато посмотрел на нее. — Просто сегодня я услышал о себе очень много неприятных и обидных слов… и, что самое противное, это все совершенно справедливо. — От начальства попало? — пожалела эльфа Эльвира. — Ну не переживай так. Хочешь варенья? — Хочу, — печально кивнул Карлсон. — А у тебя есть варенье? — Есть, — засмеялась Эльвира. — Я сегодня специально купила на случай, если ты вдруг прилетишь. Гость грустно улыбнулся: — Как в сказке? «Я самый тяжелый больной в мире»? — Совершенно верно. А я буду тебе родной матерью и стану лечить вареньем, — снова засмеялась Эльвира и ласково потрепала беднягу по челке. — А потом ты успокоишься и пожалуешься мне на свое бессердечное начальство, а я тебя пожалею. — Спасибо, — снова улыбнулся он и спрыгнул с подоконника. — Приятно, что хоть кто-то рад меня видеть и готов посочувствовать. Хотя, в общем-то, жаловаться мне особенно не на что, сам виноват… — Виноват или нет, все равно неприятно, когда тебя ругают. Давай я прикажу подать чаю, а ты пока спрячься в ванной, чтобы слуги не увидели. Только сиди тихо и воду больше не кипяти. В королевской спальне было сумрачно, хотя на улице вовсю еще светило солнце. Тяжелые темные шторы были плотно задернуты, чтобы свет не раздражал его величество, которого нервировало решительно все. В том числе и эти самые шторы, за которыми не видно было солнца, а Шеллара III как никогда живо интересовало, скоро ли проклятое медлительное светило склонится к закату. На закате должен был прийти придворный маг с очередным обезболивающим заклинанием, и этого момента король ожидал как великого блага. Он уже успел сто раз проклясть свое патологическое трудолюбие, свои бредовые идеи насчет заседания, изобретателя стимулирующего эликсира, всех своих министров и персонально графа Монкара, покойных членов Комиссии, растяпу-дядюшку, собственное скудоумие и несообразительность, небрежное отношение к хранению доспехов и уходу за ними, и в особенности неизвестного стрелка, имя которого так и не попало в историю. Король пребывал в одиночестве — так как ему стыдно было стонать при подданных, то он всех выгнал вон. Дурманящее действие эликсира, которым его напоили после заседания, давно закончилось, оставив только тяжесть в голове. А боль вернулась. Шеллар пытался как-то с ней бороться, отвлекаться, о чем-нибудь размышлять, но ни о чем постороннем думать не получалось. Мысли перемешивались, обрывались и тут же расползались, а обмануть боль не удавалось. Отчаявшись сосредоточиться хоть на чем-нибудь, король прикрыл глаза и просто стал ждать заката. Он лежал в тяжелом, душном полузабытьи, прислушиваясь к дергающей боли в воспаленной ране, и мысленно упрекал себя в малодушии. «С Элмаром такое бывало много раз, — уговаривал он сам себя. — Это не страшно. Можно стерпеть не скуля. Неужели я хуже кузена? Неужели слабее этого несчастного мистралийского барда, который молчал, когда ему крошили руку хлеборезкой?» Уговоры помогали мало. Примеры терпения и мужества, которые его величество сам себе приводил, тоже не были достаточно эффективными. Он то и дело стискивал зубы, стонал вполголоса и мысленно осыпал ругательствами темные шторы, через которые не видно было, скоро ли закат, а также свое патологическое трудолюбие… и далее по кругу. Услышав, как скрипнула дверь, король приоткрыл глаза и увидел, как кто-то тихонько входит в комнату. — Мэтр? — с надеждой позвал он, подавив очередной стон. — Нет, — негромко ответил вошедший и направился к стульчику Мафея. — Это я. — Жак… — неуверенно выговорил Шеллар и замолк, не зная, что сейчас услышит в ответ. То ли его личный шут пришел, потому что простил, то ли решил высказать все, что думает о таких друзьях, перед тем, как уйти навсегда… — Угу, — гость взгромоздился на стульчик, поставив ноги на перекладину, точно как Мафей, и, дотянувшись до тумбочки, зажег свечу. — Пусть будет светлее, а то не видно ничего. Вам не мешает? — Нет, — чуть качнул головой король и посмотрел на Жака, пытаясь определить, что же он все-таки скажет. А тот молча смотрел на его величество, тоже, видимо, чего-то ожидая или не зная, как начать. Король не выдержал. — Прости, — тихо сказал он и стиснул зубы, чтобы не застонать вслух. — Что, плохо? — сочувственно качнул головой Жак. — Да не стесняйтесь, никто вас не услышит. Мэтр звукоизолировал вашу спальню. Звонок у вас проведен прямо в комнату прислуги, если здесь дернете — там услышат. А в комнате можете хоть в полный голос кричать… Ни одна живая душа не услышит. По всей видимости, себя он не учитывал. Либо не считал за живую душу. — Жак… — Да не сержусь я, не сержусь. Не могу я долго сердиться. А вы этим пользуетесь… Пошутить вам про что-нибудь? Или смеяться трудно? — Не знаю… не пробовал, — признался король, не помня себя от облегчения. Ему даже показалось, что боль стала вполне терпимой и не столь уж мучительной. — Ну попробуйте, если не боитесь. Хотите свежайшую хохму? Это не шутка, а правда. Вам опять гроб сделали. Короля немедленно разобрал смех, и он понял, что смеяться все-таки больно. — Ты так больше не шути… — попросил он, с трудом сдержав вскрик. — Больно смеяться… Который час? — До заката еще почти час. Уже недолго. Я с вами посижу, поразвлекаю вас, хотите? Или вам лучше, чтобы никто не мешал? — Спасибо… посиди. — Что-нибудь хотите? — Курить! — простонал король. — Двое суток… рехнуться можно! — Что, мэтр воспользовался вашим бедственным состоянием и запрятал трубку? — сочувственно улыбнулся Жак и прикурил сигарету от свечи. — Держите. Смотрите только, не подпалите одеяло. А голова у вас не закружится? — Она и так кружится, — отмахнулся Шеллар, глубоко, с наслаждением затянулся и блаженно улыбнулся. — Как мало надо человеку для счастья, — улыбнулся в ответ Жак. — Ну, что вам рассказать? Какие-нибудь новости? Или что-нибудь загадочное? — А у тебя есть что-то свеженькое? — оживился его величество. — Есть. Во-первых, у меня загадочным образом состоялась личная жизнь. Неожиданно и внезапно. Вот вчера еще не было, а сегодня уже есть. Тереза молчит и пожимает плечами, а Элмар утверждает, что всей этой радостью я обязан некому мистралийскому товарищу… как будто я и так ему мало обязан! — Да, — кивнул король. — Это он. Спроси Мафея, он видел. — Только и всего? А я-то думал, это окажется что-то загадочное, над чем можно будет голову поломать… Но раз вы все лучше меня знаете, вот вам еще интереснейшая фенька. Опять же насчет нашего друга из солнечной Мистралии, дона Диего Тенорио. Откуда он, кстати, такую фамилию взял? — Да фальшивая, плюту ясно. — А, вспомнил. Это из классической драмы, да? Что-то типа местного Отелло? Ну бог с ней, с фамилией. Мне не дает покоя вот какой вопрос. Откуда он знал… вернее, как он догадался, что это буду я, если этого никто, кроме вас, не знал, даже я сам? — Ты его спрашивал? — Разумеется. И он мне ответил, что он, дескать, увидел, как Элмар передвинул меч, и понял, что это для меня. Так вот, это полная фигня. Он понял все немного позже. — Почему ты так считаешь? — переспросил король. — Ладно, попробую по порядку. Вот он сидит рядом со мной… Кстати, он знал, зачем вообще его туда посадили? — Частично. Он был в курсе, что его эманация должна кого-то активировать. — Но кого — не знал? Значит, я правильно понял. Сидит, ждет своего любимого гимна и никого не трогает. Кроме меня. Меня дон Диего поминутно достает вопросами, где я бывал и где он мог меня видеть. И думает все это время только об этом. Мистралиец засек этих стрелков на галерее намного раньше, чем сказал о них. Почему? Потому что полагал, что стрелять будут в него. Вот заканчиваются выступления аристократов, Элмар передвигает меч, Диего это все видит, но по-прежнему сидит и молчит. То есть, на этот момент он еще ни о чем не догадался, а мне он просто клипсу сдернул. Вот встаете вы и даете мне слово, а он по-прежнему сидит и помалкивает. Вот встаю я, говорю пару слов, поскольку больше ничего сказать не в состоянии, сажусь, и тут этого мыслителя осеняет. Он начинает щупать меня на предмет кольчуги и спешит сообщить Элмару о стрелках. Вывод: пока я говорил свои несчастные пару слов, он все понял. Абсолютно все: кто активируется, что сейчас будет, как это случится и в кого станут стрелять. Он не сводил с меня глаз, пока говорил свою речь, и очень точно определил момент трансформации. Так вот, мне было бы очень интересно знать: как этот мистралиец обо всем догадался? Мне очень неприятно и как-то боязно даже предполагать, что он вспомнил, где меня видел… — Интересно… — согласился король и с сожалением посмотрел на окурок. — Дай-ка мне еще сигарету. Это надо крепко обдумать… то есть, полежать и немного поразмышлять. — А вам не много будет? Ну ладно, держите, только не кашляйте потом, кашлять тоже будет больно, как и смеяться. Так что, мне помолчать, будете думать? — Не сейчас, — вздохнул Шеллар. — Я не в состоянии сосредоточиться. Потом. Расскажи еще что-нибудь. Как там все?… — Мне вторую ночь кошмары снятся, такие, что спать страшно. — Мне тоже, — снова вздохнул король.