– А я смогу… Я увижу его еще раз? Тамара выпускает из себя воздух: он не пахнет едой, у него нет запаха дыхания живого человека, у него вообще нет запаха. На верхней правой – колесница, запряженная двумя сфинксами, черным и белым. И тоже вверх дном. – Я не могу просто взять и вот так увидеть то, что ты просишь у меня узнать. Я вижу вещи случайно. Редко бывает так, что мне показывают то, о чем меня уже спрашивали или еще спросят люди. Просто разная ерунда. – И что? Скажи мне просто, увижу я его еще или нет? Тамара молчит. Мишель тогда решается: – Если за это нужно заплатить, ты скажи мне!.. Вы скажите. У меня есть… То, что сейчас всем надо. Смотрите. Она достает из-за пазухи похожую на снаряд банку. Тамару при ее виде передергивает. – Не надо. Я не беру ничего за это. Убери, тяжело смотреть. – Я не… Это мое. – Я знаю, чье это. Убери. Мне нельзя. – Ладно. Ладно, я поняла. Мишель суетливо прячет банку под куртку. А спрятав, упрямо повторяет: – Мы с ним еще увидимся? Ты ведь знаешь! Это ведь ты им все сказала… Про волков, которые их на части рвут… Про все. Скажи. Скажи! Тамара поднимает руку – к лицу Мишель. Она не кажется страшной, не кажется злой, но Мишель хочется избежать прикосновения. И, тем не менее, она позволяет ведьме дотронуться до своей щеки. Она думала, пальцы у Тамары будут ледяными, но они оказываются такими горячими, будто у нее жар. – Я тебе отвечу. Отвечу так, как смогу. И ты больше у меня ничего не спрашивай. Договорились? – Да. Хорошо. Собирается с мыслями, как будто репетирует про себя приговор перед его оглашением. И отвешивает: – Не надо тебе его ждать. Тамара переворачивает последнюю карту – ту, что в центре. На ней изображена каменная башня, в которую бьет из грозовых облаков яркая молния. Она вскрикивает и махом смешивает все карты. Потом зло, как будто те были живыми и подстраивали ей козни нарочно, сгребает их и исчезает в своей квартире. 9. Егор валяется у себя, тренькает на гитаре. Подбирает музыку к новым словам. Наползает тьма! Наползает тьма! Из-за речки на заставы наползает тьма! Ебаный Кузьма! Ебаный Кузьма! Избави нас, Боже правый, от всего дерьма! Свят, свят, свят, свят Сатане и шах, и мат! Мать входит без стука. Садится на постель, выдергивает из руку гитару, выдергивает идиотскую песенку у Егора из горла на половине слова. – Говори. – Ты че, ма?! – Рассказывай давай. – Да о чем?! Хотя половина баб коммуны к матери ходит за советами, сам Егор в ее способности никогда по-настоящему не верил. Про него, про Егора, она вечно видит одно тревожное, и эти видения раньше не раз становились причинами для самых странных и дурацких запретов: не купаться, не идти с мужиками в дежурство в третий от полнолуния день, не есть соленья, не подходить к девушкам. Егор терпел, сколько мог, а потом начал над матерью смеяться – и сила ее пророчеств от этого смеха стала ослабевать, пока Егор совсем от нее не освободился. И вот теперь… – Зачем ты это сделал? – Что сделал-то, мам? – Зачем ты его отправил туда? – Кого? Куда? – Егор! Прекрати себя вести как кретин. Зачем ты позволил этим идиотам уехать за реку? Если ты знал, что я была права, Егор? Егор хмыкает, собираясь придумать какую-нибудь отмазку, но вместо этого спрашивает: – Что она тебе сказала? Это она так считает, да? Тамара хватает его за руку, ее ногти врезаются ему в запястье. – Больно! – Ты знал, что он едет на свою погибель, ты знал, что я была права, и ты ничего не сказал. Ты видел, что я была права, Егор. – Да ничего я не видел! – Я знаю, что ты видел. Я… Теперь сошлось. Я просто думала, что это еще только случится, я перепутала прошлое и будущее. А оказывается, ты видел все. – Бред! – Не знаю, что именно, но знаю, какое у тебя было лицо. Мне снился ты, ты на этом проклятом мосту. Твои глаза. Ты все знал. И ты не поддержал меня. А теперь эта несчастная девчонка… Теперь мы все… Господи, Егор… Ты представляешь, что нас всех ждет?! – Хватит бредить! Наползает тьма, бля! Давай, с этим бородатым в одну дудку будем дудеть! Хватит! Егор то, Егор се! Ничего там нет такого! Хорош, мам! Поняла?! Утомила! Егор соскакивает с кровати, хватает рюкзак и вылетает в коридор, сдергивает куртку с крючка и бросается в лестничный колодец. Достало! Реально достало! Надо просто доказать им всем, что там ничего нет. Надо самому в этом убедиться. Пора уже, больше невозможно так. Пока этот гребаный телефон еще фурычит, нужно забраться на мост, разлочить его и узнать, что там такое случилось. Чтобы стало раз и навсегда понятно. И чтобы мамка перестала его стращать своими глупостями. Его и всех. И чтобы поп этот дебильный… И чтобы страх отпустил. Окно над головой распахивается. Мать, в одной ночной рубашке, высовывается по пояс, нависает над двором. – Егооооор! Вернииииись! Живо домой! Егоооор! Никогда. 10. Когда под утро стучат в дверь, Тамара вскакивает первой. – Егор, ты?! Но на пороге стоит заспанный штабной телефонист. – Мне б Сергея Петровича. Простите, что рано… Что поздно… В общем, звонок ему.