Я жду еще минуту – для верности. – Ладно, удачи. Приятно было познакомиться. Я ухожу, но у самых зарослей на всякий случай оборачиваюсь – вдруг одумалась? Нет, девчонка по-прежнему сидит на месте и раскачивается. Ну, вот и все. Мы уходим, Манчи неохотно плетется за мной и без конца повторяет мое имя: – Тодд! Тодд! Уходим, Тодд? Тодд! Нельзя уходить, Тодд! В конце концов я не выдерживаю и шлепаю его по заду. – Ой, Тодд? – Ничего не знаю, Манчи. Не спрашивай. Мы пробираемся сквозь чащу на поляну и снова взбираемся на утес, где совсем недавно мы с девчонкой завтракали, любовались пейзажем и я демонстрировал чудеса дедукции. И где до сих пор лежит ее сумка. – Черт! Минуту я разглядываю сумку и лихорадочно соображаю. Что делать, отнести обратно? Надеяться, что девчонка сама ее найдет? Подвергну ли я ее опасности, если отнесу? А если нет?! Солнце уже полностью встало, и небо синее, как свежее мясо. Подбоченившись, я оглядываюсь по сторонам – так делают все взрослые, когда думают. Смотрю на горизонт, смотрю назад, откуда мы пришли, – дымка почти испарилась, и теперь хорошо видно те места, по которым мы недавно шагали. Будь у меня мощный бинокль, можно было увидеть весь наш путь до самого города. Мощный бинокль. Я снова опускаю взгляд на сумку. И уже тянусь к ней, когда до меня доносится какой-то едва слышный звук. Вроде шепота. Мой Шум радостно вздрагивает, и я оглядываюсь: неужели девчонка все-таки пошла за мной? Если честно, это радует меня больше, чем хотелось бы. Но нет, это не девчонка. Я снова слышу звук. Шепот. Больше, чем шепот. Как будто ветер доносит чей-то тихий разговор. – Тодд? – говорит Манчи, принюхиваясь. Щурясь от солнца, я вглядываюсь в болото. Что же там такое? Я хватаю сумку и начинаю в ней рыться. Там полно всяких клевых штук, но мне нужен бинокль. Я достаю его и поднимаю к глазам. Сплошное болото и больше ничего – верхушки деревьев, полянки, проблескивающие грязными лужами, потом река с заболоченными берегами… Я отнимаю бинокль от лица и изучаю: всюду какие-то кнопочки; я жму несколько наугад, и картинка становится еще ближе. Вот теперь я точно слышу какой-то шепот. Точно. Нахожу прорытую в болоте канаву, разбитый корабль. Там все по-прежнему. Поднимаю глаза над биноклем – вроде бы я заметил какое-то движение. Снова смотрю в бинокль, поближе к нам, где шевелятся деревья. Но это всего лишь ветер, так? Я вожу биноклем туда-сюда, приближая и отдаляя картинку, постоянно возвращаясь к тем деревьям. Рядом с ними поляна или что-то вроде того, я навожу фокус на нее. И смотрю. Смотрю и смотрю, и нутро у меня скручивается в узел от страха. Сам не пойму, слышу я шепот или нет. Но глаз не спускаю. Тут шевеление в листве доходит до поляны, и на нее выезжает сам мэр верхом на коне, а следом еще несколько всадников. Они держат путь прямо сюда. 12 Мост Мэр. Не его сын, а сам мэр. В чистенькой шляпе, чистенькой одежде, с чистеньким лицом, прямой спиной и в блестящих сапогах. Вообще-то мы, прентисстаунцы, нечасто его видим, особенно последнее время, но когда видим, он всегда выглядит именно так, даже в бинокль. Как будто он умеет следить за собой, а мы – нет. Я снова жму на кнопки и как можно сильней приближаю картинку. Всадников пять… нет, шесть, и их Шум без конца повторяет жуткие упражнения, «Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я», и все в таком духе. Я вижу мистера Коллинза, мистера Макирни, мистера О’Хару и мистера Моргана, все на конях, что само по себе удивительно. Коней почти не осталось – новые-то не рождаются, – и мэр поставил на охрану своего личного табуна целую армию вооруженных мужчин. Еще я вижу клятого мистера Прентисса-младшего: он едет на коне рядом с отцом, и под глазом у него фингал – Киллиан постарался. Приятно посмотреть. Тут до меня доходит: раз они здесь, сражение на ферме закончилось. Что бы ни случилось с Беном и Киллианом, это уже случилось. Я на секунду опускаю бинокль и проглатываю ком в горле. Мэр и его люди остановились и что-то обсуждают, разглядывая большой лист бумаги – видимо, карту. Небось эта получше моей будет… О черт! О черт, вы шутите! Аарон. Из чащи выходит Аарон. Мерзкий, гнусный, вонючий, тупой Аарон. Его голова почти целиком закрыта повязкой, и он держится поодаль, размахивая руками, как будто читает проповедь, хотя никто его не слушает. Но КАК? КАК он выжил?! Когда он уже ПОДОХНЕТ?! Это я виноват. Болван и трус. Слабак и тупой трус. Аарон выжил и повел мэра, черт бы его побрал, за нами! Я не убил его, и теперь он пришел убить меня. Наваливается тошнота. Я сгибаюсь вдвое и со стоном хватаюсь за живот. В ушах стучит так громко, что перепуганный Манчи отползает в сторону. – Все из-за меня, Манчи, – говорю я. – Это я виноват. – Виноват, – растерянно тявкает пес. Он просто повторяет за мной, но ведь в точку, согласитесь? Я заставляю себя еще раз глянуть в бинокль и вижу, как мэр подзывает Аарона. С тех пор как мы стали слышать мысли друг друга, Аарон считает всех животных нечистыми и близко к ним не подходит, поэтому мэру не с первого раза удается его подозвать. Наконец тот подходит и смотрит в карту, слушая расспросы мэра. А потом поднимает голову. И глядит через болото и деревья наверх. Прямо на мой холм. Прямо на меня. Он не может меня видеть, не может. Или?.. Нет, ему нужен мощный бинокль, как у девчонки, а ничего похожего у них нет, да и не было никогда. Он не может меня видеть. Не успев даже толком подумать, что делать, я со всех ног мчусь обратно, к девчонке, на бегу выхватывая из-за спины нож. Манчи ураганом летит за мной по пятам и бешено лает. Я пробираюсь через чащу и огибаю заросли кустарника. Девчонка все еще сидит на камне, но хотя бы поднимает взгляд, когда я подбегаю. – Живо! – кричу я, хватая ее за руку. – Надо бежать! Она шарахается, но я не отпускаю. – Нет! – ору я. – Надо бежать! СЕЙЧАС ЖЕ! Девчонка начинает отбиваться и пару раз попадает кулаком мне по лицу. Я все равно не отпускаю. – СЛУШАЙ! – кричу я и открываю свой Шум. Она успевает ударить меня еще раз, но потом затихает и смотрит, смотрит в мой Шум… и видит, что нас ждет на болоте. Нет, не ждет, а прилагает все усилия, чтобы нас сцапать. Бессмертный Аарон сейчас вовсю напрягает мозги, чтобы найти нас и сдать вооруженным всадникам. А двигаются они куда быстрее нашего. Девчонка кривит лицо, как будто ей ужасно больно, и открывает рот, но не может даже крикнуть. Прежнее молчание. По-прежнему ни звука и никакого Шума. Безумие какое-то. – Я не знаю, что нас ждет, – говорю, – и вообще ничего не знаю, но что бы нас ни ждало впереди, это лучше, чем то, что сзади. Должно быть лучше. Лицо девчонки разглаживается и принимает почти прежнее отстраненное выражение, и она сжимает губы.