– Бежим! Бежим! Бежим! – лает Манчи. Девчонка тянет руку к своей сумке. Я отдаю. Она встает, убирает внутрь бинокль, перекидывает сумку через плечо и смотрит мне в глаза. – Ну вот и хорошо, – говорю я. Так, уже во второй раз за два дня, я пускаюсь к реке вместе с Манчи, но на этот раз с девчонкой, которая следует за мной по пятам. Верней, передо мной – бегает она будь здоров, это точно. Мы опять поднимаемся на холм и спускаемся по другому склону. Болото остается позади и переходит в нормальный лес. Земля под ногами становится тверже, идти по ней гораздо легче, к тому же это спуск – неужто нам наконец улыбнулась удача? Слева кое-где уже проблескивает нормальная река. Рюкзак колотит меня по спине, я задыхаюсь, но бегу. И сжимаю в руке нож. Клянусь… Клянусь Богом и чем угодно, если Аарон мне попадется, я его убью. Больше не буду медлить. Ни за что. Никогда. Клянусь вам, я его убью! Убью гада! Вот увидите. Земля под нашими ногами начинает понемногу спускаться влево, и мы приближаемся к реке, где лес более лиственный и прозрачный, а потом снова уходит вправо. Манчи свесил язык и еле дышит, я тоже задыхаюсь, сердце бьется как ненормальное, а ноги вот-вот отвалятся, но мы все равно бежим. Слева опять появляется река, и я кричу: «Погоди!» Девчонка, здорово меня опередившая, останавливается. Я подбегаю к берегу, быстро озираюсь по сторонам, нет ли кроков, падаю и начинаю пить, загребая воду горстями. Уж очень она сладкая. Неизвестно, что в ней за дрянь после болота-то, но мне все равно, иначе я просто сдохну от жажды. Я чувствую тишину девчонки: она тоже падает рядом и пьет. Немного отодвигаюсь. Манчи жадно лакает, и между глотками все мы хрипло и тяжело дышим. Я вытираю губы и смотрю вперед. Берег становится слишком скалистым и крутым – на таком не разбежишься, – и вверх от него уходит тропа. Я изумленно моргаю, не веря своим глазам. Тропа. Девчонка поворачивается и тоже смотрит на нее. Тропа поднимается и вьется вдоль реки. Кто-то ведь ее проложил. – Она должна вести к другому поселению, – говорю я вслух. – Должна. И тут издалека доносится топот копыт. Тихий, но отчетливый. Больше я ничего не говорю, потому что мы уже вскочили и летим по тропе, река остается все дальше и дальше от нас, а на другом берегу впереди маячит первая гора. На нашей стороне вдоль обрыва тянется густой лес. Тропу явно проложили люди, чтобы можно было спускаться вдоль реки. Она широкая, тут не одна лошадь поместится, а целых пять или шесть. До меня доходит, что никакая это не тропа. Это дорога. Мы несемся по ней: девчонка впереди, потом я, а следом Манчи… Вдруг я врезаюсь в девчонку и чуть не сшибаю ее с дороги вниз. – Ты чего?! – ору я, хватая ее за руки, чтобы она не свалилась с обрыва, и одновременно пряча нож, чтобы случайно ее не порезать. И тут мне открывается то, что увидела она. Мост. Далеко впереди мост. Он соединяет два скалистых берега в тридцати или сорока метрах над рекой. На нашем берегу дорога заканчивается, упираясь в непроходимую чащу. То есть дальше пройти можно только по мосту. У меня в голове начинает брезжить одна мысль. Топот копыт становится громче. Я оглядываюсь и вижу вдали клубы пыли. – Живо! – кричу я и обгоняю девчонку, на всех парах устремляясь к мосту. Мы бежим по дороге вдоль обрыва, тоже взметая пыль; уши Манчи от быстрого бега прижаты к голове. Наконец мы у моста: он не пешеходный, шириной в добрых два метра. Канаты обвязаны вокруг бревен, вбитых в скалы по обоим берегам, а между ними – прочные доски. Я осторожно наступаю на мост одной ногой, но он такой прочный, что ни капельки не прогибается. Уж мы с девчонкой и собакой без труда по нему пройдем. Да и наши преследователи на конях тоже. Кто бы ни построил этот мост, строили на совесть. Я опять оглядываюсь – там, где болото переходит в реку, клубится пыль, грохочут копыта, и Шум становится все отчетливей. Мне даже чудятся слова малыш Тодд, хотя наверняка это только игра воображения, ведь пеший Аарон должен быть еще очень далеко. И все-таки я вижу собственными глазами: мост – единственный способ перейти реку. На много миль вверх и вниз по течению ничего похожего на брод нет и в помине. Быть может, нам опять улыбнулась удача. – Пошли. Мы перебегаем через мост; он сбит так хорошо, что между досками даже щелей нет. Как будто по обычной дороге шагаешь. На другом берегу девчонка останавливается и вопросительно смотрит на меня: она по-любому увидела в моем Шуме идею и ждет, когда я начну действовать. Нож все еще у меня в руке. Сила у меня в руке. Может, я наконец-то ей воспользуюсь. Я смотрю на мост, туда, где он привязан к столбам, вбитым в скалу. У моего ножа часть лезвия зазубрена, так что я выбираю самый слабый узел и начинаю его пилить. Пилю и пилю. Топот копыт становится все громче и эхом разносится по ущелью реки. Если моста не станет… Я пилю еще. И еще. И еще, и еще. Но все без толку. – Да что же это такое?! Я удивленно смотрю на узел – на нем почти ни царапинки. Я трогаю зазубренное лезвие – оно острое-преострое, на пальце почти сразу выступает капелька крови. Приглядываюсь к канату. Он как будто покрыт тонким слоем то ли резины, то ли еще чего… Дурацкой прочной резины, которой ножи нипочем. – Невероятно… – говорю я девчонке. Она смотрит в бинокль туда, откуда мы прибежали. – Видишь их? Я тоже смотрю туда, и никакого бинокля мне не надо: их прекрасно видно. Маленькие силуэты все увеличиваются, копыта грохочут по дороге как оголтелые. У нас минуты три. Может, четыре. Вот черт! Я опять начинаю пилить, быстрей и сильней, пот течет по моему лицу и брызжет в разные стороны, и к привычной боли прибавляется новая. Я пилю, пилю и пилю, вода с моего носа капает прямо на лезвие. – Давай, дав-вай… – скрипя зубами, выдавливаю я. И убираю нож. Мне удалось прорезать один тонюсенький слой резины на одном малюсеньком узле клятого здоровенного моста. – Черт подери! – выплевываю я. А потом пилю еще, еще и еще. И снова пилю, и снова… глаза заливает потом и жжет. – Тодд! – лает Манчи, разбрызгивая тревогу по всей округе. Я пилю. И пилю. Нож соскальзывает, и я до крови разбиваю костяшки о столб. – ЧЕРТ ПОДЕРИ! – ору я, бросая нож. Он падает прямо под ноги девчонке. – ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ! Теперь нам конец, так? Конец всему. Удача и не думала нам улыбаться. Коней нам не обогнать при всем желании, а этот суперкрутой мост невозможно сломать. Нас поймают, Бен и Киллиан умерли, нас тоже убьют, и тогда придет конец света. Мой Шум становится алым, первый раз со мной такое: внезапное и обжигающее чувство, как будто к моему «я» прижимают раскаленное клеймо. Раскаленная докрасна боль, яростный рев и обида на ложь и несправедливость всего, что происходит. Все сводится к одному.