Мой Шум широко раскрывается. Дневник моей ма. Личный дневник! Бен проводит рукой по обложке: – Мы пообещали ей, что не дадим тебя в обиду. Что ты будешь в безопасности. Пообещали, а потом тут же выбросили из головы, чтобы никто не догадался по нашему Шуму, что мы задумали. – Включая меня. – Иначе было нельзя. Если бы даже самая малость проникла в твой Шум, а потом в город… – Бен не заканчивает. – Как сегодняшняя тишина на болоте, – добавляю я. – Стоило моим мыслям проникнуть в город, как начался хаос. – Нет, признаться, этого мы не ожидали. – Бен глядит в ясное небо, давая понять, что сегодняшние события застали его врасплох. – Такого мы и представить себе не могли. – На болоте прячется что-то опасное, Бен. Я чувствую. Он только вновь протягивает мне книгу. Я затряс головой: – Бен… – Знаю, Тодд. Но ты должен попытаться. – Нет, Бен… Он опять ловит мой взгляд – и не отпускает: – Ты доверяешь мне, Тодд Хьюитт? Я почесываю бок, не зная, что ответить. – Конечно, – наконец выдавливаю я. – По крайней мере, доверял, пока ты не принялся собирать мои вещи. Бен смотрит на меня еще пристальней, его взгляд похож на солнечный луч. – Ты мне доверяешь? – повторяет он. Я поднимаю взгляд. Конечно, я все еще ему доверяю. – Да, Бен. – Тогда поверь и вот чему: все, что ты сейчас знаешь, неправда. – Что именно? – спрашиваю я, немного повышая голос. – И почему ты просто не расскажешь мне правду? – Потому что знание опасно, – отвечает Бен серьезным, как никогда, тоном. Я пытаюсь заглянуть в его Шум, но тот взрывается и отгоняет меня. – Если я скажу сейчас, твои мысли загудят громче пчелиного улья во время сбора меда, и тебя сразу же найдут. Ты должен бежать, Тодд. Бежать как можно дальше. – Но куда?! – кричу я. – Бежать-то некуда! Бен глубоко вздыхает: – Есть. Я молчу. – В начале дневника ты найдешь сложенную карту, – говорит Бен. – Я сделал ее сам. Не вздумай на нее смотреть, пока не убежишь подальше от города, ясно? Ступай на болото. Там ты разберешься, что делать. Шум его говорит об обратном: он вовсе не уверен в том, что я разберусь. – Да и мало ли что может случиться, верно? – вслух добавляю я. Бен не отвечает. – Почему вы заранее собрали мой рюкзак? – спрашиваю я, немного пятясь. – Если то, что случилось на болоте, было так неожиданно, почему вы давно были готовы выгнать меня из города? – Мы задумали это, когда ты был совсем маленьким. – Бен с трудом проглатывает ком в горле, и меня со всех сторон окружает его печаль. – Мы хотели выслать тебя отсюда, как только ты достаточно повзрослеешь и сможешь сам… – Да бросьте, вы просто хотели отдать меня на съедение крокам! – Я снова пячусь. – Нет, Тодд!.. – Бен делает шаг в мою сторону, по-прежнему протягивая мне дневник. Я пячусь еще немного. Он опускает руки. А потом закрывает глаза и открывает мне Шум. Первым делом я читаю в нем слова Всего один месяц… Тогда наступит мой день рождения… День, когда я стану мужчиной… И… И… И тогда… Случится то, что случается со всеми мальчиками, которые становятся мужчинами… Они проходят через это сами, в одиночку… Без чьей-либо помощи… Убивают в себе детство до последней капли… И… И… И вот куда на самом деле подевались люди, которые… Вот черт… Я больше не хочу об этом говорить. А описать свои чувства попросту не могу. Я смотрю на Бена: он теперь стал совсем другим человеком, ничуть не похожим на моего Бена. Знание опасно. – Вот почему никто тебе не говорил, – произносит он. – Чтобы ты не сбежал отсюда. – Разве вы бы не защитили меня? – спрашиваю я. Ах, черт, опять это мяуканье! Заткнись! – Мы защищаем тебя, Тодд. Ты должен бежать. Вот для чего мы учили тебя выживанию – охоте и всему прочему. Тодд, тебе пора… – Почему вы ждали так долго? Все должно случиться уже через месяц! Зачем тянули? – Беда в том, что мы не можем пойти с тобой, Тодд. А бросить тебя на произвол судьбы… Это невыносимо! Ты еще так мал… – Бен опять гладит обложку дневника. – Мы надеялись на какое-нибудь чудо, что нам не придется… …тебя терять, продолжает за него Шум. – Но чуда не произошло, – вздыхаю я. Бен качает головой и протягивает мне дневник: – Прости нас. Прости, что все вышло именно так. И в его Шуме столько искренней скорби, столько тревоги и невыносимой грусти, что я понимаю: он говорит правду, – и поделать ничего нельзя. Я неохотно беру книжку, кладу ее обратно в пакет и прячу в рюкзак. Больше мы ничего не говорим. Да и что говорить? Все или ничего. Всего не скажешь, остается ничего. Бен вновь притягивает меня к себе, задевая воротником разбитую губу, как Киллиан, но на сей раз я не отшатываюсь. – Всегда помни, – говорит он, – когда твоя ма умерла, ты стал нам сыном. Мы с Киллианом очень тебя любим. Всегда любили и будем любить. Мне хочется промямлить что-то вроде «Никуда я не пойду…», но я не успеваю. Раздается БАХ!!! – такого грохота я еще никогда не слышал в Прентисстауне, как будто что-то взорвалось, взорвалось прямо в небе. И звук мог раздаться только на нашей ферме. Бен сразу меня отталкивает. Хотя он ничего не говорит, в его Шуме бьется одно слово Киллиан!