— Матвей, да приди ты в себя. Ну же, давай, — с яростью толкаю Свирского в бедро. — Присаживаемся, товарищи отдыхающие наркоманы и бездельники. Этого пакуем, — совсем рядом доносится до меня этот неприятный голос. — Матвей, — хнычу и остервенело дергаю парня за рукав. — Утомился, наверное, бедолага, — слышу над головой и вздрагиваю. — Давай-ка я помогу, милая. Опасливо поднимаю голову и вижу возвышающегося крупного мужчину лет 55 с усами и заросшим густой щетиной лицом. Его взгляд полон безумия и ненависти, и мне становится невыносимо страшно. Он наклоняется над Матвеем, а я отползаю по дивану в сторону. — В отключке, сученыш, — сжав челюсти, говорит трем бойцам в камуфляже. Мое тело сковывает неподдельным ужасом, когда мужчина несколько раз бьет по щекам Матвея, а потом хватает со стола стакан, на половину заполненный какой-то янтарной жидкостью, и с особым удовольствием плескает в лицо Мота. — Подъем. Свирский дергается и начинает кашлять, отплевываясь жидкостью и заваливаясь на бок. — Сидеть, — шлепок по щеке. Мужчина хватает Свирского за шкирку и с остервенением припечатывает его обратно к дивану. Матвей закашливается, обтирая лицо рукавом испачканного бомбера. Не могу смотреть на весь этот ужас. Меня трясет мелкой дрожью. Судорожно втягиваю воздух, которого здесь нет. У меня всегда так, когда я нервничаю. Голова начинает кружиться, а перед глазами плывет. Еще один удар. — Что, блть… — открывает глаза Матвей и с огромным усилием обводит затуманенным взглядом присутствующих. Он ничего не понимает, его глаза налиты кровью, и я вижу, насколько ему плохо. — Проснулся? Доброе утро. А теперь подъем, — мужчина дергает Матвея за шиворот бомбера и стаскивает с дивана, швыряя тело Матвея, как тряпичную игрушку. — Да что вы творите? — не выдерживаю я. — Не видите, что ему плохо? Ему помощь медицинская нужна, — срываюсь к Матвею, который валяется на полу и надсадно стонет. — Убери ее, — усатый велит амбалу, у которого в руках оружие и маска на лице. — Защитница хренова. Меня вздергивают, точно я и не вешу ничего. — Не трогайте меня! Что вы делаете? — Сейчас мы гражданину-наркоману в отделении окажем медицинскую помочь, — издевательски скалится мужик, присаживаясь рядом с Матвеем на корточки. — Клизму поставим, а ребята мои всю дурь из него выбьют, правда, мужики? — поднимает лицо к амбалу и ехидно улыбается. — Сука, — грубо хватает Свирского за волосы и приподнимает лицо, из носа которого стекает темная кровь. Меня тошнит. — Забираем клиента, — кивает на Мота, брезгливо обтирает кровь о куртку Матвея, встает, с хищным прищуром осматривая притихший танцпол. Два бугая в спецовке поднимают под руки Свирского под его неразборчивую брань. Я вижу, как из кармана куртки Матвея выпадают два небольшие прозрачные пакетика с белым порошком. Всё внутри холодеет от понимания происходящего, и я обнимаю себя руками и пытаюсь удержать себя на ногах, чтобы не свалиться в обморок. — Ооо, да тут у нас 228-ая, мужики, — присвистывает усатый мужик и приседает, разглядывая пакеты, валяющиеся на полу. — Понятых зови. Он так искренне радуется, будто уже предвкушает, как будет пить из стакана с очередной присвоенной звездочкой. Боже, Боже… Что же ты натворил, Матвей? Я перестаю ощущать всё, кроме обжигающих слез, затопивших мое лицо, когда из внутреннего кармана Матвея извлекают еще несколько таких же пакетов с белым порошком. — Запротоколируй, Юрич, — усатый кивает непонятно откуда взявшемуся мужчине в очках с чемоданом в руках. — Попал ты, приятель, лет шесть тебе впаяют. — Я хххочу позвонить мммамме, — трясутся синие губы Матвея. Он слизывает стекающую кровь и закатывает глаза. — Сейчас всем позвоним, — согласно кивает мужчина, — и маме, и Президенту, и Че Геваре. — Как закончите, пакуйте, — останавливается рядом с бойцом, который закрывает меня своей мощной спиной от Матвея. — А с девчонкой что? — спрашивает амбал в камуфляже. Неприятный мужик проходится по мне острым, как пика, взглядом, и на ходу бросает: — В отделение. Слишком говорливая. 18. Константин — Доброе утро, — делаю два коротких предупреждающих стука и толкаю дверь с табличкой «Носов Сергей Алексеевич». — Позволите? — вхожу в довольно просторный кабинет. Профессионально обрисовываю взглядом сначала помещение, а потом, не отыскав ничего интересного, перевожу внимание на мужика в полосатом свитере с густой растительностью на лице и красными уставшими глазами. Высокие потолки с одиноко свисающей лампочкой, от которой толку, как с козла молока, широкий деревянный обшарпанный подоконник, выкрашенные бледно-голубой эмульсионнкой казенные стены, старый потертый линолеум — обычный среднестатистический кабинет государственного следака. Носов вопросительно смотрит, делая из алюминиевой кружки глоток дешевого кофе, отвратительный запах которого витает по всему периметру помещения. Задумчиво кивает и указывает на свободный стул рядом с рабочим столом, заваленным под самый потолок протоколами и бумагами. — Присаживайтесь. — Благодарю, — вынимаю из кармана пиджака удостоверение. — Романов Константин Николаевич, — раскрываю и представляюсь следаку. — Адвокат Свирского Матвея Павловича и Суриковой Юлии Владимировны. Я не собирался браться за новое дело. Я планировал разгрести оставшиеся и махнуть с дочерью на Кипр. Но некая Свирская Ирина Владимировна, как выяснилось чуть позже — Депутат Гос. Думы и супруга бенефициарного совладельца крупного холдинга по добыче и производству цветных металлов, была весьма убедительна, озвучив сумму, от которой я не смог отказаться, тем более за такое плевое для меня дело. Очередной богатенький выродок со своей такой же безмозглой подружкой, имеющий все, кроме мозгов, контроля и страха быть наказуемым. Малолетний наркоман, потерявший интерес и радость к жизни еще с детских обосранных подгузников, которому с младенчества дули в жопу обеззараженным воздухом, порождая вседозволенность и равнодушие. Сладкая, легкая жизнь, целью которой практически всегда выступает мгновенное удовлетворение любого желания, а когда хотеть становится нечего, наступает состояние пресыщенности и смертной скуки. И вот тогда на помощь приходят они: наркотики, азартные игры и запреты, которые так хочется нарушить, чтобы получить чистое удовольствие. — Оперативно вы, — хмыкает Носов и делает громкий глоток из чашки. — Майор Сергей Алексеевич Носов, — протягивает руку, и я пожимаю ее. — Кофе? — Спасибо, но откажусь, — мне от одного запаха блевать хочется. — Я так понимаю, что успел до начала допроса? — перехожу к делу, я здесь не для того, чтобы яйца чесать. Я ему не нравлюсь. Это заметно, по вибрирующим желвакам на его скулах и постукивающему большому пальцу по рукоятке алюминиевой кружки. Он изучает меня точно так же, как и я его, только мотив у нас разный. Ему совершенно не на руку мое стремительное появление, потому что, как здесь работают, я не понаслышке знаю. Самый удобный прием следаков — допросить задержанного без адвоката сначала в качестве свидетеля, и только потом, зафиксировав протоколом так, как им надо, перевести в статус обвиняемого. Я прекрасно знаю, что происходит с человеком за то время, когда он остается на отсутствующей совести сотрудников МВД, и я знаю, как двухграммовый пакетик гашиша волшебным образом превращается в 6 грамм изъятого вещества, мне известно, как вдруг появляются странные свидетели и очевидцы, и как с помощью «психологической» и физической обработки подозреваемый соглашается на всё, что ему предлагают подписать, усугубляя свое и так не завидное положение. — Недавно привезли из наркологии, — не охотно отвечает майор, обтирая рукавом свитера мокрые от кофе усы. — Тогда я попрошу для ознакомления протокол досмотра, протокол задержания и заключение судебно-наркологической экспертизы. Носов смотрит на меня, постукивая пальцами по столу подушечками пальцев, явно о чем-то размышляя. Стойко принимаю его психологическое давление, не отводя глаз. Когда в мои руки попадает экспертиза, мне хочется присвистнуть, потому что в пацане наркоты столько, что его самого можно скрутить и скурить. А вот девчонка чиста, и я благодарно выдыхаю, радуясь, что повозиться мне придется только с пустоголовым наркотом.