— А вы не додумались получить этот долбанный qr-код, да? — тоже вскакиваю и ору в лицо придурку, надеясь, что вместе со словами до него долетит и плевок. — Э, харе, — Матвей встает и толкает друга в грудь, — Ветер, следи за языком, — а ты тоже утихни, — это уже мне. — Девку свою приструни, Мот, — Ветер обиженно плюхается на свое место, а я показываю ему средний палец. «Сука», — шепчет одними губами. «Пошел ты», — отвечаю ему. Наркоман тупой! Из всей группы Матвея я ненавижу только его — Ветра, а именно Севу Ветрова, мерзкого, скользкого наркушника, снабжающего ребят с младших курсов дешевой шмалью. Ненавижу его. Он постоянно меня цепляет. И мне не нравится, как он на меня смотрит. Удивительно, как Матвей с его гипертрофированной ревностью не заметил этого. Я знаю, что Мот тоже балуется травкой или чем-то покрепче. Но он клянется, что перед выступлением легкие экстази не помешают, придавая энергии и уверенности, а после выступления — помогают расслабиться. Он уверяет меня, что совершенно независим. Я хочу ему верить, но всё чаще вижу его таким: агрессивным, непредсказуемым, гиперактивным и фонтанирующим утопическими идеями, которые вряд ли возникнут у трезвого человека. Не слышу, о чем бубнит Ветер, потому что музыка в клубе разрывает мои перепонки, но всем телом ощущаю от него токсичные вибрации, и я уверена, что обсуждает он именно меня с очередной фанаткой-подружкой-на-вечер. Если говорить честно и отпустить всю мою ненависть к аборигену-Севе, то он прав. Но только он один умеет выплеснуть мне в лицо все то говно, о котором думают возможно все в группе. Ну кроме Бори-барабанщика. Потому что Боря-барабанщик — одуванчик! Он такой мииилый! Я до сих пор в шоке от того, как в этом парне сочетается поющий по выходным в церковном хоре боговерующий святоша и супер-барабанщик, матерящийся как сапожник и вытворяющий на установке такое, что любая самая богобоязненная монашка пустится во все тяжкие с задранным подолом под ритмичные удары Бори. Бориску я обожаю! А он меня! Ну мне хотелось бы в это верить! Но я реально сегодня подвела ребят. Они практически ничего не заработали из-за меня. Точнее из-за того старого жадного козла. Ну окей, он не старый…но ведь козел! И жадный! Ну что ему сложно было пару сотен подкинуть? Так у него не убыло бы. Я его приметила сразу. От него прямо за километр ароматило деньгами! Весь такой напыщенный породистый Петух — с — иголочки! Терпеть таких не могу! Самовлюбленных павлинов! Мой Мот тоже из этих самых «московских рублевских», но не кичится своим достатком, вернее положением его родителей, и ведет себя просто и без напускного пафоса, стараясь быть материально независимым от мамы с папой. Именно поэтому Матвей собрал команду талантливых ребят, студентов Института современного искусства, где учатся все парни из группы, в том числе и я. Только я заканчиваю третий курс хореографического отделения, а ребята — с эстрады. Я верно сказала, что участники группы талантливы, даже тот же наркушник Сева, черт бы его забрал, и тот считается лучшим клавишником потока. Groove-мейкер группы басист Саня Бергенен, он же Берг, — настоящий фундамент группы, является лауреатом многочисленных международных конкурсов и фестивалей . Соло-гитарист Илья, офигенный аранжировщик и композитор группы. Это его музыку играют ребята под слова, которые пишут все вместе. Ну и собственно отец группы — мой Матвей Свирский, хороший вокалист, но поступивший почему –то на инструментальщика, хотя, как гитарист, если честно, он такой себе. И я ему об этом говорила. — Моя доля, сдачи не надо, — абориген бросает на стол свои жалкие заработанные сегодня копейки и прищурено смотрит на меня. — Мы отдыхать. Сева встает вместе со своей мерзко хихикающей подружкой и протискивается между сидящими. От радости, что эта наркушная сволочь сваливает, расползаюсь в довольной улыбке, и пусть он это видит. — Погоди, Ветер, провожу, — Матвей убирает руку с моей коленки и прислоняется очень близко к уху, — не скучай, детка, я быстро. Беее! Ненавижу его эти «малышки», «детки», «киски». Обвожу взглядом каждого сидящего за нашим столиком: Илья откровенно обменивается слюнявыми бактериями со своей девушкой, Берг тискает какую-то девчонку, извивающуюся на его коленках, а Боря как обычно что-то чекает в своем телефоне. А мне скучно. Я не могу сидеть на месте и вечно ищу проблем на свою задницу. Так говорит Матвей. Подвигаюсь ближе к Боре и заглядываю в его телефон. — Что делаешь?— кладу голову ему на плечо и пытаюсь рассмотреть мерцающий экран. Стробоскопы ослепляют и проходятся по мне лазерными лучами. Неприятно. — Ммм? — не отрываясь от телефона, спрашивает друг. — Дай мне, — пытаюсь вырвать из рук Бори телефон, но он ловко увиливает от меня. — Отвали, у меня важная катка*, — отворачивается и прячет руки с телефоном под столом. — Ну Бооорь, — ною я, — мне скучно. Пойдем танцевать?! — толкаю кулаком друга в плечо. — Да блть! — орет Боря и поворачивается ко мне. Ессс! — Просрал из-за тебя. Победно улыбаюсь! — Танцевать, Боря! — вскакиваю с диванчика и тяну друга в самую кофейную гущу. На танцполе не протолкнуться. Мы здесь все, как селедки в банке с душком: потные, вонючие, мокрые и слизкие. Но это совершенно не мешает нам с Борей зажечь! Наши танцы — гибрид из моих профессиональных классических па и Бориного мужского стриптиза из какого-нибудь малоизвестного пригорода. Но выглядим мы всегда шикарно! Сельский Бурлеск на гастролях! Тремся с Борей попами, а руки друга незатейливо проходятся по моей груди. Такое я могу себе позволить только с Борей. Потому что мой парень — ревнивый собственник и мне не раз от него прилетало за такие откровенные танцы. Мне кажется, Матвей ревнует меня даже к балетному станку. А вот Боря имеет статус «неприкосновенности», потому что все в группе считают, что Бориска — гей. Ну скажите, что Боря мииилый?! Если честно, я бы хотела, чтобы так оно и было, уж больно нравятся мне наши с ним жаркие танцы! Танец — моя жизнь. Я не представляю себя настолько наполненной и цельной в чем-то другом, только в танце. Танец добавляет в мою жизнь новые ощущения, спрятанные глубоко внутри, дает возможность стать кем-то иным, свободным. Танец— это моя душевная музыка, а каждое движение — его нота. Любой танец звучит по-разному, с присущей только ему громкостью, ритмичностью, тональностью и ладом. Танец — мой наркотик и подсела я на него давно, еще в детстве. — Слишком нравится жопой крутить, да, киска? — дергаюсь, когда мою талию обхватывают руки Матвея. — Свободен, — нахально кивает Борису и прижимает меня к себе теснее. — Ты чего, Мот? — отшатывается Боря и непонимающе смотрит на парня. — Мне просто не нравится, как танцует моя женщина. — Если тебе не нравится, как танцует твоя женщина, возможно эта женщина не твоя? — продолжает Боря, а у меня опускается челюсть, как у скелета из кабинета биологии.