Когда тебя любят, но не любишь или не очень сильно любишь ты, это не дар. Это груз, и с каждым годом он становится все весомее и ощутимее, и от чувства вины нет спасения. А когда любишь ты, то все, чего хочется - чтобы точно так же любили тебя. А если это невозможно, то пусть лучше все исчезнет как можно скорее, перегорит, потухнет, обратится в память. И нет ничего хуже, чем понимать, что тот самый мужчина, способный на чувства, к тебе их не испытывает даже на одну треть, а только отражается в тех, что излучаешь ты сама. "Как ты?" Это она. Странный подарок взрослой жизни, когда уже теряются всякие надежды на душевную близость и искреннее взаимопонимание. Ей не нужны отписки из "все в порядке", не нужно и длинное полотно о бессоннице, ощущении полностью выбитой из-под ног почвы. Она знает и так, без слов, знает, что вот сейчас - особенно, и поэтому пишет глухой ночью. - Как ты? Мне вот пусто. Все нормально, просто мне пусто. Это следующая стадия боли. - Знакомо, милая. Сейчас я, кажется, там же. - Ты пишешь. Ты не можешь быть пустой. Ты же знаешь разницу между потухшим огнем и почти потухшим? - Знаю. Но это не может длиться вечно. - Вечно - нет. Мы все сдохнем в постоянной попытке разжечь то, что потухло. Кто-то тухнет значительно раньше смерти, но он мертв. Лучше пытаться найти в себе силы разжигать заново, чем жить потухшим окончательно. - В силах-то все и дело. Каждая травма все сильнее, опустошает больше. Я заканчиваюсь, мне кажется, меня еще от силы на пару таких разжиганий хватит. Я сейчас четко начинаю ощущать приближающийся финиш. Не фатально, как в юности, без надрыва и отчаянного желания бороться с роком... Просто спокойное такое понимание, что дело идет к логическому завершению. Мои эмоциональные силы истощаются, и где-то вдалеке показалась кромка берега. - Ну, у меня так. Кажется, мы окончательно стали взрослыми. Это бесповоротно, и в этом нет ничего хорошего. - Да. - Раньше я еще во что-то верила. В себя, например. - Вот и я искренне верила, что смогу своими руками изменить свою жизнь и вырваться. - Странно, что тебе это удавалось после двух лет депрессии. - Странно. Я так ожила... Поверила, что обрела свое место. Господи, ноги же несли. Летела. Горела. Я была так счастлива - в этой бессоннице, в этом отсутствии аппетита, в аврале, командировках. А теперь... - Теперь просто пришло осознание, что ничего не изменилось и не изменится. И надежды, что есть даже шанс на изменения, исчезли. - Именно. Была работа - нет работы. Опять будет со временем. Только я уже не вложу туда душу, не буду верить, что это Мое Место, То Самое, Которое Искала, и что такое место вообще есть. Все одинаково, все временно. И самое любопытное, что это осознание не пугает, согласна? Не огорчает. Так спокойно - и так обреченно. - Скажи, если бы у тебя было два ярда евро, твоя жизнь заиграла бы новыми красками? - Ну... можно было бы топить эту чертову жизнь в ярких местах и ярком алкоголе. - Например, на Бали. - Мы бы колесили по всему миру. Я бы увидела Северный полюс. А там и уходить не жалко. - Ага, по всему миру, и на полную катушку! - Да, сестра! И померли бы где-нибудь красиво, как у Булгакова, в разгар пира, с кубком в руке и окруженные хмельными красавицами... Красавцами. - Вот поэтому у нас и нету двух ярдов евро. - Зато мы есть друг у друга. - Помни, что я всегда рядом. Просто знай. - И я, рядом с тобой. - Я несколько лет назад потеряла надежду на человека, близкого мне по духу, и не надеялась, что кому-то смогу стать подобным. Особенно тебе. Ты же практически людей в себя не впускаешь. А скажи, чего ты хочешь от этой уходящей, обреченной жизни? - Честно? Написать все, что хочу. Мне не важно, как воспримут люди, я просто хочу это прожить. Для этого нужно многое реализовать, в том числе и некую карьерную лесенку. Чем больше опыта, чем шире кругозор - тем достовернее образы. Но главное... Банально прозвучит. Я хочу один роман с сильными взаимными чувствами. Один. Пусть недолгий, пусть без какого-то приемлемого результата. Но взаимно. Вот чтобы совсем. Я должна узнать, как это. - Для творчества? - Для себя. Будет грустно умирать, так и не узнав, как это. Каково, когда к тебе относятся, как в том стихотворении, а ты при этом относишься к этому же человеку так, как пишешь сама. И все это не теория, не мысли в голове, не текст, а живьем, по-настоящему, и потрогать можно. - Понимаю, почему это для тебя важно. Во многом из-за того, что не впускаешь в себя людей. - Не впускаю. Но порой, "мои люди" сами каким-то образом подбирают ключ и открывают дверь. Она и правда никого не впускает. Годами общаясь с людьми, остается для них практически неизвестной, при этом принимая искреннее участие в них и их судьбах. Ей всегда казалось, что во взрослой жизни практически невозможно обрести доверительные отношения, потому что люди получают тебя в готовом варианте, они не видели твоих перевалов, поисков, трансформаций, и вряд ли ты что-либо расскажешь. Ан нет, во взрослой фазе жизни, когда поезд неумолимо двигается к тридцати, таких людей появилось двое, разом, людей, которым она поверила моментально, без логики и здравого смысла. Может быть, все плохое должно было случиться, чтобы было вот это, настоящее? По крайней мере, одно из них настоящее точно. Она останется. Она уже есть, и к ней не страшно повернуться спиной. Она не только делится - она делит, принимает, и главное не то, что ей хочется взять часть души, истины, даже горькой, на себя - главное, что ей хочется это ДАТЬ. Доверить. Она не играет, ей это не нужно. Она не ставит эксперимент. Она не использует, не затащит в постель и не выкинет после, ей вообще не нужно никакой выгоды. Она не боится правды, плохого настроения, слез, страхов, сомнений, боли, злости, даже опухшей от слез физиономии. Она не лишит своей душевной близости, если успешная, благополучная картинка затрещит по швам, и не потребует ни оправданий, ни заверений, что на самом деле все иначе. Поэтому ей не страшно говорить правду. На ее вопрос "Как ты" всегда будет предельно честный ответ. И, может быть, когда-нибудь там будут слова "Я счастлива"? Почти потухший огонь от потухшего отличается, пока горим - живем, а живому свойственно стремиться к счастью, где и в чем бы оно ни было. "Как ты?" "Жить буду". Пятничный хедж Они давно не виделись, хотя периодически разговаривали по телефону. И вот, встретились. В пятницу. Вечером. В питейном заведении. Его дома ждут жена и дети, ее - гора немытой посуды. Заказать клининг. Не забыть в эти выходные про клининг, именно в эти - мысль совершенно фоновая, бьется где-то на заднем плане ее сознания. Они радуются друг другу. Очень. Как и всегда. И две трети вечера упоенно говорят про хедж. И про банк Пересвет. Оставшаяся треть посвящена тяготам семейной жизни, и на этом месте она вновь признает: слава богу, я развелась. Так это была твоя инициатива? Разумеется, а чья ещё?.. Ты когда-нибудь жалела о разводе? Ни разу. Но я не раз жалела о браке. Нет, я не могу сказать, что не любила совсем. Привязана была. Тепло относилась. Ответственно. Ты же меня знаешь. Просто все закончилось. И фактически задолго до того, как я полюбила другого человека. Ух ты. Полюбила? Ты? Ему повезло. Спорное утверждение... Я не знаю, даёт ли ему что-то хорошее моя любовь. Не выясняю. Слушай, а я действительно мужик в юбке? Да ну что ты, нет, конечно, ты совершенно замечательная и красивая женщина. Просто слишком деловая. Не выключаешь это. Кстати о делах. Я думаю, что тебе, в первую очередь, надо проглубить те статьи и федеральные законы, в которые планируют предложить поправки и вообще пообщаться с кем-то из юристов, что они об этом всем думают. Хочешь, я для тебя узнаю? Прямо сейчас? Время позднее? Ой, я тебя умоляю. Ну занят сейчас, ответит потом. Я же тоже так делаю... Вот об этом я и говорю. Ты совсем не выключаешь деловую женщину. Вообще не могу тебя представить домохозяйкой, кстати. Я ею была год! Что? Да. Пришлось. Я серьёзно болела. Я научилась всему этому домашнему дерьму и окончательно это возненавидела. И к браку своему внимательно присмотрелась. И тоже его возненавидела? Я устала. Захотела всего нового. Вот к вопросу о новом. Не знаю насчёт полноценной конференции, но круглый стол попробовать замутить точно можно. Тут действительно есть, о чем и кому поговорить. Попробуй! Что ты на меня так смотришь?.. Я рад за тебя. Ты потрясающе вовлечена в то, чем занимаешься. Мой руководитель считает, что это исключительно от моей женской несостоятельности. Так и сказал? Да. Видимо, в его картине мира я могу выйти замуж, родить пяток детей и отойти от дел. Смешно же? Смешно. Ты - отойти от дел? Вот уж смех, да... Они курят, глядя на ночное небо. Звёзд не видно. Он пропустил все возможные электрички. Она, как человек такси, редко выбирающийся в Замкадье, эгоистично жмёт плечами, не видя большой проблемы. В этом городе же не разводят мосты. А значит, доехать можно всегда. Его дома ждёт скандал. Её - гора немытой посуды, которая так и останется немытой. По крайней мере сегодня. И пепельница из Болгарии на лоджии, где она будет курить в кресле, завернувшись в плед и потягивая ламбруско из бокала, пока за окном не начнёт светать. Такая разная жизнь - но такая замечательная. Ноябрьская вёрстка Шла вторая половина ноября. Выпускающему де-юро и главному де-факто редактору финансового журнала, по совместительству директору департамента пресс-службы и информации одной компании, очень сильно хотелось закурить сигару и выпить коньяка. Вообще редактор коньяк никогда не пил. Сигары тоже курил лишь раз, разделив это крепкое удовольствие с коллегой на одном профессиональном мероприятии. Но вот сегодня - очень хотелось. Сегодня пошла последняя неделя вёрстки, и редактор сделал невозможное. Собрал новости с вечно тормозящих партнёров, подсказав им темы, о чем писать. Продал, неожиданно для себя, ещё одну рекламную позицию. Отредактировал прорву материала до финального состояния и все согласовал. Оставалось всего две статьи, одна из которых не требовала согласования, ибо писалась лично редактором, и приветственное слово, которое тоже писалось лично им. Это все вполне можно было сделать завтра, а сегодняшний день мог быть признан очень удачным. Но редактору нечеловечески хотелось коньяка, сигару и основательного секса без разговоров и высоких материй. И то, и другое, и третье в моменте взять было неоткуда. Поэтому редактор захлопнул ноутбук, закрыл кабинет на ключ и поехал домой. Войдя в квартиру, он снял с себя брючный костюм, принял душ и переоделся в мягкую пижаму, не забыв тапочки в виде единорожек с радужными хвостиками. Он налил себе горячий чай, улёгся на кровать и молча уставился в одну точку. Мысль не шла. Он встал, надел халат с капюшоном в виде овечки и отправился на лоджию. Закурил. Отрешенно смотрел на то, как дым неровно (или нервно?) тает в пространстве. Не сигара. И чай не коньяк, хоть и похож по цвету. Он вздохнул, затушил окурок, покинул лоджию и открыл ноутбук, возобновляя работу.