- Нет, в другой книжке, которую нам Людмила Николаевна читает. Библия называется. Как "библиотека", только короче. - Ах вот оно что, - хмыкнул папа. - Вам, значит, Людмила Николаевна Библию читает. Интересно. Сказал, что интересно, а выглядел недовольным - и явно не объяснением по поводу окна. Закрыл дверь, звук вышел громковатым. Вскоре с кухни донеслась возмущенная беседа родителей о несанкционированном религиозном воспитании в детском саду. Они вернулись уже вдвоём с мамой. Маша продолжала сидеть в той же позе и рассказывала Богу о взрослых, которые не только задают странные вопросы, но ещё и зачем-то говорят, что им интересно, а потом сразу же уходят и сердятся. - Не знаю, что там тебе наговорили в садике, но ты зря тратишь время, - сказал папа. - Бог слышит только крещеных. - Детка, тебя на небе не слышат, - подтвердила мама. - Но ты всегда можешь рассказать нам с папой то же, что Богу. Маша обиделась и замолчала. Кажется, она впервые в жизни поверила не родителям, а воспитательнице Людмиле Николаевне и той книжке, Библии. Что-то смутно подсказывало ей, что родители не знают, о чём говорят. Раз папа не понял, почему она сидела в направлении окна, значит, он и книжку эту не читал. А Людмила Николаевна читала, и Маша слышала: Бог Иисус Христос из Библии принял на себя грехи, то есть плохие поступки и ошибки всего человечества из огромной любви. А ещё там сказано, что Он друг всех детей. Друг - это хорошо. Друзья не ругаются, вместе играют и всегда радуются находиться рядом. Бог всегда рядом и всегда друг - это открытие оказалось очень радостным для Маши, у которой не было ни братьев и сестёр, ни домашних животных. Теперь это не имело такого значения, потому что у неё появился друг Бог, с которым всегда можно поговорить. А родители говорят, что Он не слушает Машу. Не может быть. Нет. Всё Он слышит - и слова родителей. В книжке сказано, Он любит людей и добрый, значит, не будет сердиться на папу с мамой и точно не послушается их, не исчезнет, не отвернётся и не перестанет дружить. Тем не менее, ближе к ночи, когда мама поцеловала Машу в щёку и укрыла одеялом, а комнату полностью залил лунный свет, девочка не сразу смогла уснуть. А вдруг папа всё-таки прав? Вдруг Бог действительно слышит не всех, а только крещёных? - Я хочу креститься, - заявила Маша за завтраком следующего дня, поедая гречневую кашу с молоком. Папа поперхнулся. Мама вначале замерла, а потом рассмеялась. - Ты сам виноват, Павлик, - сказала мама. - Сам ей вчера объяснил, что без крещения молиться бесполезно. А теперь наш четырехлетний ребенок жаждет креститься. Что мы теперь делать будем? - Подождем, пока передумает, - буркнул папа. - Ещё не хватало, чтобы в семье уважаемого биолога, атеиста и чистокровной татарки, у которой прадед мулла, кого-то крестили! - Причём здесь прадед мулла? - неожиданно обиделась мама. - У меня все в семье нормальные мусульмане, только ко мне имам не приходил, потому что моя мама тогда была убежденной коммунисткой и партийным руководителем. Ты так говоришь, как будто бы у нас только мой прадед был молодец, а мы все отщепенцы и ненастоящие татары. Папа закатил глаза. - Я совсем не это имел в виду! - воскликнул он, но супругу не убедил. Мама насупилась и встала из-за стола. Кажется, ей срочно понадобилось мыть посуду именно сейчас. - Видишь, Маша? - обратился к ней папа. - Нам тут только крещения не хватает. - Не хватает, - согласилась девочка. - Скажи мне, дочь, зачем тебе дался этот Бог? Опять эти взрослые задают странные вопросы. Маша закатила глаза (как папа) и всплеснула руками (как мама), а потом ответила: - Я хочу быть к Нему ближе. Прошло чуть меньше года, прежде чем родители сдались. "Уважаемый биолог и атеист" оказался бессилен перед отчаянным детским желанием - как, впрочем, и "нормальная мусульманка из настоящих татар". Правда, мама уступила легче. Помогла её почти девяностолетняя бабушка, дочь того самого муллы, ежедневно читавщая Коран. - Мать и дитя должны быть в одной вере, Венера, - категорично заявила прабабушка Маши. - Иначе вы не встретитесь в загробной жизни. Ребёнок сделал выбор и ощутил в сердце Бога - вы не имеете права препятствовать. - Но как же традиции нашей семьи, бабуля? - жалобно спросила мама. - Я же веру предаю, меняю... - Бог один для всех, - ответила та. - Пути к Нему разные. Маруся свой выбрала и вас с Павлом отведёт за ручку. За ужином мама пересказала разговор папе, и он вздохнул. Перед "пратёщей" папа искренне благоговел, глубочайше её уважал и всем друзьям говорил, что это "великая женщина, мудрая". - Ладно, - сказал он. - Я готов смириться с тем, что в создании первой живой клетки приняла участие некая внешняя сила. Все-таки, с чего-то все должно было начаться, и есть в этом элемент чудесного, не поддающегося логическому объяснению. - Да, папочка, да! - воскликнула Маша, поняв, что лёд тронулся. - Ты же сам говорил, что до сих пор ни разу не удалось повторить эволюционный процесс в лабораторных условиях! Это потому что Бог жизнь создал, без Него никак! На том и порешили. Никак без Бога - значит, никак. Тот ноябрь выдался на удивление тёплым. Пятого числа, в воскресенье, когда Машина мечта наконец-то воплотилась в жизнь, светило непривычное для этого времени года солнце. Купола Князь-Владимирского собора на Петроградской стороне города Санкт-Петербурга превращали его свет в ослепляющее золото. Маша сама выбрала этот собор. Ей он очень нравился, несмотря на то, что от дома далековато. Зато близко от музыкальной школы, в которую она совсем недавно стала ходить в подготовительную группу. В музыкальной школе педагог по специальности, Анна Львовна, очень напоминала воспитательницу Людмилу Николаевну. Она тоже любила Библию и держала в классе иконки. Когда Маша рассказала ей, что будет креситься в Князь-Владимирском соборе, Анна Львовна обрадовалась и сказала, что там служит очень хороший батюшка. Молодой. Он их и крестил, пятого ноября, в воскресенье, в золотых праздничных одеждах. Золота и солнца в тот день было очень много - иконных рамах, на торжественном алтаре, могучем кресте и огромной чаше со святой водой. Маше казалось, что сияющим золотом пронизан сам воздух, становившийся всё плотнее, так, что можно было рассмотреть человеческую фигуру в длинных одеждах. А в песнопениях слышался голос, обращавшийся ко ней одной, именно к Маше - хотя они совершаем таинство крещения разом, одновременно, всей семьей из трех человек. - Ты рада? - спросила мама, когда они вышли из храма. - Он рад, - ответила Маша, сияя самой светлой, искренней улыбкой, которую только можно вообразить. Конечно, она радовалась. У неё на шее висел настоящий серебряный крест. Большой. Свой собственный, специально для неё купленный, ею выбранный. А завтра она приду с ним в садик. Мама сказала, что крестик нельзя никому показывать, потому что он - личный, нательный, предназначенный только Маше. И она не будет его показывать - только Свете и, может быть, ещё Оле, но больше точно никому. А ещё она радовалась, что осталась со своим именем - ну, почти. Вот маму в крещении переименовали, из-за чего она всю обратную дорогу ворчала. Что это, говорит, за Анна, почему Анна, что же я теперь - Нюрка какая-то? Нюшка? Папа пожимал плечами: он остался Павлом, и мамина реакция его забавляла, потому что ладно бы в паспорте имя изменилось, а так-то - подумаешь! Было одно имя, стало два! Делов на копейку. Маша потеряла всего одну буковку от татарского имени Маргия, которым она официально звалась с рождения. Мама, говорят, тогда заявила, что назовёт дочь русским именем только через свой труп, папа настаивал на Машеньке. Сошлись на компромиссном варианте: целиком по-татарски, Маргия, дома, в садике, в музыкалке - Маша, Маруся. И вот, для Бога она тоже осталась Машей, с покровительницей святой Марией Магдалиной. Ей очень хотелось остаться Машей, хотя если бы пришлось, она приняла бы и любое другое имя. Но, пожалуй, будь это какая-нибудь Катька, она бы вполне разделяла мамино возмущение. Но Маша осталась Машей. А значит, Бог её услышал - и, видимо, слышал с самого начала, что бы там ни говорил папа. В любом случае, теперь связь с Богом больше не нуждается ни в каких доказательствах, убеждениях, обоснованиях, оправданиях, условиях и ритуалах. Крещение состоялось, на шее висит крестик, и дальше можно просто жить, каждый день радуясь другу, который всегда рядом и всегда слышит. А дома её ждал ещё один подарок. Та самая книжка, которую читала им Людмила Николаевна, именно такая же, с теми картинками на глянцевых страничках. Детская Библия. Теперь она принадлежала Маше - как и вера в Бога, которую больше никто не поставит под сомнение и точно никогда не отнимет. Фирни Этот десерт называется фирни. Индийское блюдо, состоящее из перемолотого риса, молока, корицы и арахиса. Вкус детства, неизменный символ праздника, редкое лакомство для ребенка, больного масштабной пищевой аллергией. В свое время у них не было кофемолки, и нужно было успеть съездить к бабушке с дедушкой до праздников, чтобы смолоть рис. Папа готовил нехитрую сладость без единого комочка, до студенистой массы, выкладывал ее в стаканчики из-под йогурта и украшал оставшимися орешками. А Женя не могла дождаться торжественного завтрака (или ужина, в случае дня рожденья) и нарезала круги вокруг холодильника, впитывая умопомрачительный запах корицы. Через несколько лет, уже в новом доме появились и кофемолка, и вазочка, и многое другое - а главное, как по мановению волшебной палочки прошла аллергия, отравлявшая существование Жени на протяжении долгих двенадцати лет. Открылась дверь в мир мороженого, шоколадок, фруктовых соков, пряностей, чая с сахаром и других удивительных радостей, до той поры совершенно для меня недоступных. Но ей по-прежнему хотелось фирни, несмотря ни на что, из праздника в праздник. - Далась тебе эта манная каша! - однажды проворчал отец, не отрываясь от очередного боевика по телевизору. Так индийский десерт исчез из ежегодного меню для семейного нового года. Спустя некоторое время исчезло и само меню, и семья, которая его составляла. Осталось только торжество, год за годом тревожившее теплые воспоминания. Много лет спустя, научившись готовить, Женя решилась воспроизвести и фирни, следуя простой, но тщательно выверенной технологии. Все вышло абсолютно правильно, красиво и ароматно. Любимый запах из далеких детских дней вкупе с елкой наполнял квартиру ощущением волшебства. Они с мужем ждали родственников в гости на Рождество, и в глубине души Женя надеялась положить этим вечером начало новым, замечательным традициям. Традициям её новой семьи. Гости хвалили еду - разнообразные салаты, чесночный суп по-лангедокски и свинину по-перуански - но до десерта дело так и не дошло. Все отказались, попробовал только свекр. - А что, вполне. Манная каша с орехами и корицей! - весело заметил он, отставляя ополовиненную вазочку в сторону. Действительно, так, мысленно согласилась Женя, машинально поедая свою порцию, которая сейчас, спустя годы совершенно не показалась ей вкусной. Видимо, теперь это и правда просто каша. Больше она никогда не готовила фирни. Дом на окраине "Это было рискованно: проникнуть в старый, заброшенный дом на опушке леса. Много лет человеческая нога не ступала туда, все тропки стерлись, и покосившееся строение окружала гигантская трава выше моего роста. Да, нога человека туда не ступала. В отличие от других «ног», или что там у них под плащами. Все члены союза были мертвы, кроме меня и Маргарет, но она едва дышала. Ранение неумолимо истощало ее, девчушка бледнела с каждым часом и ничем не могла мне помочь. Мы не должны были брать ее с собой прошлой ночью, но выбора не оказалось. «Спасайте ваши шкуры, пока еще можно! Отрекись, умоляю тебя!» - последние слова Джеральда, нашего лидера и защитника, звучали в моей голове постоянно с момента его жуткой кончины. «Только ты еще можешь…спасти остальных…еще можешь победить», - едва слышно прошептала Жюстина, умирая у меня на руках. И я должна была победить. Ради еще живой Маргарет, ради веры Жюстины, ради каждого жителя деревни и ради тебя, Джеральд, ради тебя в первую очередь. Я не прощу им тебя, как и всех нас! Если надо, я погибну, борясь во имя твоей памяти, дорогой брат. Что я могу найти в этом доме? О, знать бы наверняка! Да хоть что-нибудь, как раньше, когда мы все вместе, опрометчиво и безнадежно лезли в эпицентры опасности! Всё, вырванное нами с боем, было полезно и давало шанс зыбкого перемирия горстке уцелевших людей… но приходилось платить. Что ожидало меня сейчас? Если бы я только знала… Каждую ночь темные духи и создания Проклятой земли слетались, сбегались и сползались в этот жуткий дом, напоминающий остов древнего чудовища. Они не очень-то уживаются вместе, так что встречаются явно не ради совместного ужина. Днем в штабе нечисти было более-менее безопасно, большинство убиралось восвояси. Все, кроме «законных» обитателей дома… Так что нет, моя миссия не тянет на увеселительную прогулку. Джонатан погиб днем… Я долго продиралась сквозь высоченную траву. Она царапала мне ноги, колючки цеплялись за одежду, словно пытались удержать. «Остановись, человек, тебе там не место!», - слышалось в их тихом шелесте. Но во мне звучали другие голоса, в том числе и детские, а перед глазами стояло белое лицо Маргарет. Белое, но еще живое. Добралась. У порога свежее пепелище. Все-таки, выходит, у них вовсе не ноги... Или они сожгли очередного жителя деревни прямо здесь? Меня передернуло. Только бы не ребенка, их осталось так мало! Старая деревянная дверь, вся в трещинах, была насмешливо приоткрыта, словно приглашая внутрь. Нет, меня не могут ждать здесь. Надо обуздать воображение. Голоса в голове раздались совсем громко, перебивая, противореча друг другу. «Отрекись, умоляю тебя!» «Ты еще можешь спасти остальных…» Еще не хватало сойти с ума. Люди и так практически обречены. Я – их последняя надежда. Иди, Вирджиния, иди. Выбора нет. Черт возьми, можно подумать, он когда-нибудь был!