Со стороны и правда было сложно понять, на чем и как они сошлись. Вера была претенциозным классическим снобом, коренной уроженкой Северной столицы, блокадная Бабушка, голубая кровь, памятники пращурам, элитная школа, два высших образования, подержите пальцы и расступитесь, у нас тут туманы, меланхолия, философия и буря в стакане, но это все в тексте, а живьём она в сторонке посидит, как и положено интроверту. Наташа приехала из Владивостока. Самостоятельная, смелая и амбициозная, с таким жизненным и профессиональным опытом, который Вере и не снился. Ничего не боится, не лезет за словом в карман, говорит, что думает, не терпит, если что не по ней, задорная, дерзкая. Еще и младше Веры на пять лет. Это лишь верхушка айсберга. Были и более глубинные вещи. Например, она любила женщин, а Вера - мужчин, о чем при очередном расставании искренне сожалела, но поделать ничего не могла. Такая особенность биографии Наташи Веру более чем устраивала, она искала друга, а не соратницу по завоеванию противоположного пола. Но, как ни странно, с Наташей было совершенно невозможно сходить в бар так, чтобы ни с кем не познакомиться. Наташа была живой и общительной, люди тянулись к ней, толком не осознавая, почему, и она не отказывала им в смехе, разговоре и даже флирте, за которым почти никогда ничего не следовало. К Вере редко кто-то подходил, даже когда она сидела в баре одна, потому что на лбу было написано: если кто-то все же подойдёт, она скажу, что познакомиться нельзя, а если проявят настойчивость - встанет и уйдет. Вера всегда вставала и уходила, а Наташа всегда идёт следом. Один раз, когда Вера ушла, по-английски, ничего не сказав, у Наташи тем же вечером украли телефон, и она волновалась за подругу, а той даже в голову не пришло, что она могла заставить кого-то неврничать. У Веры была плохо выражена привычка думать о подобных переживаниях других людей, потому что она на уровне подкорки считаю, что всем плевать на всех и по большому счёту, и по маленькому тоже. Наташа была, пожалуй, единственным человеком из Вериного круга общения в нынешней фазе жизни, кто не заносил ее в черный список из-за такого подхода и пары-тройки подобных неприятных выходок. Неприятных - неправильное слово. Эгоистических. Равнодушных. Наташа почему-то принимала, что Вера такая, какая есть, и та, в свою очередь, старалась делать то же самое со своей стороны в адрес подруги. Вокруг Наташи всегда бурлила жизнь, как будто она сама жизнь и есть, активная, зачастую безбашенная, неугомонная. Она любила активные виды спорта и спортивные игры, была всегда открыта новому, пробовала и побеждала. Не было ничего удивительного в том, что в работе она состоялась как очень хороший "продажник", что называется, "сэйлз от бога". Наташа была азартна, порой - до весьма опасного. Игры, которые хоть немного любила Вера, были исключительно настольными, требующие проявить способности стратега и тактика, желательно с бизнес-уклоном, как и положено менеджеру с прошлым инженера-технаря. Они обе добивались нужного результата в том, чем занимались, на чем сосредотачивались, но совершенно разными путями. Наташа была напрочь лишена въедливой, скрупулёзной усидчивости, Вера - порывистой стремительности и энергичности, которая позволяет брать города и с лёгкостью преодолевать любые препятствия. Наверно, со стороны и правда было практически невозможно понять, на чем сошлись столь разные молодые женщины - на чем сошлись, почему подружились. Но у них было нечто общее, то, что скрыто от посторонних глаз, но совершенно очевидно обеим. Как-то раз Веру спросили, чем она любит заниматься в свободное время. Она выпалила, что думать - и коллега, которая задала этот вопрос, потом долго припоминала Верин ответ. По всей видимости, он показался странным. Может быть, прозвучал с вызовом, с превосходством или дерзостью. Сложно было сказать. Вера не особенно хорошо разбиралась, что чувствуют другие люди, особенно если эти люди совсем не были ей интересны. Так или иначе, она не стремилась ни дерзить, ни намекать, что другим тоже было бы неплохо больше думать на досуге. Она просто сказала, как есть. В свободное время Вера любила думать. Думать и созерцать, пропускать сквозь себя и анализировать. Отстраненно наблюдать за тем, как живут, движутся, функционируют другие. Те, кому это кажется странным. Наташе это совсем не казалось странным. Она всегда соглашалась: а как иначе, писатель не может и не должен по-другому. Она всегда подчёркивала, что Вера - писатель, гордо объявляя это всем, кто подходил знакомиться с ней, когда они вместе сидели в баре. "Писатель, писатель, тамбовский волк тебе писатель", - мысленно ворчала Вера, когда по указке Наташи незнакомые люди начинали искать ее творчество в интернете. Она в такие моменты выходила из бара под предлогом покурить и тихонечко вызывала такси, чтобы сбежать. Иногда удавалось, иногда Наташа шла следом и со смехом говорила, что сегодня сбежать не получится. Приходилось делать вид, что и в мыслях не было сейчас вызывать такси. Она гордилась подругой-писателем, а Вера категорически, принципиально, убеждённо не афишировала. Она не считала, что какая-то рандомная писанина, опубликованная на каких-то сайтах, давала право называть себя этим словом. Какой она, к черту, писатель? Менеджер она, менеджер по маркетинговым коммуникациям. По образованию инженер. Точка. Занавес. - Я, кстати, нашёл тебя в интернете и почитал твои стихи и рассказы, - сказал Вере на первом официальном свидании мужчина, которым она была сильно увлечена, и увлечение это ещё острее чувствовалось из-за холодного ноябрьского вечера в огромной столице. - Черт. Черт! Ни слова больше, пожалуйста. Черт! Ну почему, ну зачем, ну что же теперь делать? - искренне воскликнула Вера, простирая руки к потолку ресторана, в котором они сидели. - Я надеялась, что у меня с тобой есть шанс показать себя нормальной, без вот этого! Ты же знаешь мой стиль работы, знаешь ответственность, чёткость и адекватность, а теперь все правильное, хорошее впечатление полетело к чертовой бабушке!!! - Но мне понравилось твоё творчество. Ты здорово пишешь, и это не лесть - я тебе как математик говорю. Он говорил правду, и Вера это знала. Где-то в глубине души. Не знала бы - не выкладывала бы никуда, так и держала в столе. Знала сама, знала от читателей, из их отзывов. Но... часть нее в тот вечер пережила катастрофу, потому что знала: раз этот мужчина увидел ее с такой стороны, легко и просто между ними уже никогда не будет. А вот с Наташей творчество почему-то отношения не усложняло. Наоборот, первый год их дружбы пролетел на одном дыхании, так, будто они дружили долгие, долгие годы. При всей своей азартности и энергичности Наташа тоже любила думать. Читать. Осваивать новое, созерцать, анализировать, изучать человеческие психотипы и натуры. Она тоже была не лишена писательского дара. По крайней мере, то, что она писала, выходило хорошо. Вера даже не сомневалась, что Наташа способна создать объемные, осмысленные, завершенные и по-настоящему достойные вещи, если с годами хоть немного заразится усидчивостью. Кто знает, может быть, заразится чем-то Наташиным и Вера. С годами. Вдруг возьмет да и совершит какое-нибудь экстремально-спортивное безумие. А может быть, вообще сделает спорт неотъемлемой частью жизни, какой-нибудь интенсивный, жуткий спорт. Потливый. Порывистый. Быстрый. Принесет ему в жертву созерцание - если впитает энергичность и авантюризм своей подруги. Может же такое быть?.. Чем черт не шутит? Хотя смешно, смешно. Даже предположить смешно - и тем не менее, Вера предположила. Но даже если этого не произойдёт, ясно одно: они продолжат проводить долгие часы в лишь им двоим понятных разговорах, заливистом смехе, громких песнях нестройными голосами в три часа ночи и во всем остальном, что положено подругам. А со стороны останутся упитанной блондинкой и поджарой брюнеткой, которые просто вместе курят, потому и общаются. Замкнутый круг Шесть или семь утра. Он просыпается, тихо собирается и уходит работать, предварительно поцеловав на прощание. Вырванное из сна тело отвечает вполсилы - и вновь погружается в объятия сменяющихся бессмысленных картинок. Одиннадцать или двенадцать утра. Пробуждение, больная голова, заложенный нос. Кошка мяукает и жаждет забраться на живот. Душ, завтрак, грязная посуда. Безразличие. Огромный выбор действий - уборка, приготовление пищи, чтение, просмотр фильмов, изучение иностранных языков. Часы до его возвращения пролетают незаметно. Восемь или девять вечера. Он дома. Холодный, уставший, пахнущий уличным воздухом внешнего мира и грузом его забот, характерных для нормальных людей, не оказавшихся за бортом существования. Несколько следующих часов уходят на просмотр очередного фильма или разговоров на общие темы. Полночь или час ночи. Кровать, тишина, приоткрытая форточка. Беспокойный сон, прерывающийся то заложенным носом, то храпом, то неспособностью поделить на двоих огромное одеяло. Звонок будильника в шесть или семь утра запускает еще один круг. Круг, из которого нет выхода. Я люблю тебя Я разбиваюсь. Ноги в синяках, я столько раз задевала ими за все, что можно и нельзя - за острые углы, чемоданы, подлокотники каких-то кресел. Ерунда в сравнении с синяками на моем сердце. Там уже давно настоящие гематомы, которые никак не проходят, потому что по ним постоянно бьют снова. Я, ты, они - по ним бьет целый мир, и этому нет ни конца, ни края, ни прощения, ни спасения. Я хочу чувствовать. Хочу чувствовать тебя, себя, с тобой - прекраснее и живее этого в моей жизни не было ничего и ничего не будет. Я убеждаюсь раз за разом. Я давлю тебя. Борюсь с тобой. Топлю тебя в суррогате новых эмоций, в своём отрицании, в алкоголе, в конце концов - и всему этому суждено обращаться в прах, потому что мой дух хочет и жаждет только тебя. И было бы полбеды, если бы речь шла об обычной физической жажде обладания. Все гораздо хуже. В случае тебя это вовсе не имеет значения. Ничто в мире не имеет значения. Твои мысли, чувства, эмоции, переживания, настроения, беспокойства, блеск глаз, улыбка, смех и голос - вот, что имеет значение. Это - и только. Ты для меня ничто и весь мир одновременно. Я могу испытывать какие угодно импульсы, могу хотеть любых сиюминутных утех, могу даже пытаться выбить воспоминание о тебе другим мужчиной - все это меркнет перед тобой и твоей призрачной ролью в моей жизни, судьбе, во всем моем существе. Призрачной, потому что тебя нет. Я лишена тебя - и себя, своей самой важной, сокровенной сути. Я могу желать, стремиться, брать и частично отдавать все, что связано с моим телом - пусть даже речь идёт о смехе, блеске глаз и прикосновении рук, таком интимном, таком, на первый взгляд, чувственном и личном. Я буду делать это, потому что жива, потому что нуждаюсь в тепле и в искрах, потому что не могу без этого, как без воздуха. И потому что со мной рядом нет тебя. Что тело против духа, души, сознания, искренней, чистой силы, неподвластной ни пороку, ни каким-либо условностям! Мой дух твой, мой разум, моё проклятое сердце в гематомах - твоё, на нем нет живого места, а оно готово вновь и вновь подставляться под удары, зная, что обречено на одну сплошную боль. Я люблю тебя, люблю столь же страстно, сколь и нежно, столь платонически, сколь непристойно в одной мне ведомых размышлениях и фантазиях. Я люблю тебя такой любовью, какую даже на сотую часть не обретают те, кто любят или просто желают меня. Потому что я не властна над этим, не мне решать, кто достоин этого жара, этого светоча, этой вселенской, превосходной красоты, что само по себе является синонимом счастья. Я люблю тебя, несмотря на полное отсутствие ожидания взаимности, люблю, вопреки здравому смыслу, люблю, несмотря на понимание, что я для тебя в прошлом, покрывающемся тленом с каждой прожитой минутой. Я люблю тебя, и в жизни нет ничего прекраснее этого удивительного чувства, которое никак не хочет меня отпускать и не отпустит, пока отведённое ему время не будет сожжено дотла. Я люблю тебя, и ты никогда больше об этом не узнаешь, потому что ни одна живая сила не заставит меня внести помехи в твоё существование и смутить твою душу. Я люблю тебя, потому что я - это я, и именно по этой причине ты никогда не ответишь мне взаимностью. Я разбиваюсь об очередной угол не в тему подвернувшийся мебели, и ощущение удара не отдаётся ничем, кроме понимания, что наутро на моем нежном теле возникнет ещё один синяк. Синяк, который ничего не значит - как и я для тебя. Сердце, которое тебя любит, тщетно надеется получить лекарство от своих гематом. Оно не хочет принять, что новый удар вмиг изничтожит действие любого противоядия. От тебя нет лекарства. Я люблю тебя. День рожденья - Скоро мой день рожденья! - радостно заявляет одноклассникам Эля. В кои-то веки выдалась возможность поиграть вместе с ними на детской площадке после уроков. Мама бы этого не одобрила, но теперь ее из школы забирает бабушка, и так гораздо лучше. В хорошую погоду, если не нужно в музыкальную школу, Эля около получаса осваивает "лазалки" с другими детьми, пока бабушка общается с другими бабушками, а потом они вместе медленно идут домой через Смоленское кладбище, а потом через Смоленское Лютеранское. Наискосок, потом еще раз наискосок - с одной стороны войти, с другой выйти. Это самый короткий путь, в котором коренные василеостровцы - подвид коренных петербуржцев, максимально специфический - не видят ничего странного. Бабушка рассказывает Эле, что было в "Санта Барбаре" и других сериалах, которые они вместе смотрели летом, а на время учебного года в зрителях остается только бабушка - Эле приходится довольствоваться пересказом. Но это вполне подходящая замена: бабушка хороший рассказчик, а Эля прекрасно помнит лица актеров и обладает достаточно развитым воображением, чтобы соотнести слова с визуальным изображением в своей голове без помощи телевизора. А еще, пока они неторопливо двигаются пешком к дому, бабушка кормит Элю вкусными бутербродами с докторской колбасой и плавленным сыром "Янтарь". Путь с бабушкой домой занимает значительно больше часа. А с мамой они всегда бегут бегом, со всех усталых ног, потому что времени постоянно в обрез, и добираются в два раза быстрее. Папа водит Элю в школу по утрам, в среднем темпе, и их путь длится около сорока пяти минут.