Часть 34 из 46 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В моей картине мира есть место только фактам, а они упрямо талдычат о том, что у тебя никогда не было ко мне чувств, даже близко сравнимых с моими.
Мне не нужно, чтобы ты любил меня так, как умею я.
Мне было нужно, чтобы ты любил меня хоть как-нибудь. Хоть чуточку. Хоть немного. Мне так было нужно это маленькое, земное, но колоссальное, осязаемое чудо.
Чудес не бывает.
Память - удивительная вещь, особенно, когда она окрашена чувствами. Я не могу забыть ничего из того, что меня ранило - и хорошее тоже не могу. И странным образом то, из-за чего я обычно чувствовала и чувствую себя грязной, предстаёт совершенно прекрасным, искренним и безмерно романтичным, когда речь идёт о тебе.
Твои руки на моих бёдрах - знаешь, как я это ненавижу, какой непотребной, дешёвой, похабной и вульгарной вещью чувствую себя от этого жеста? Не знаешь и не узнаешь, потому что с тобой было иначе.
Твои руки были на своём месте настолько, словно они там и должны были быть, всегда, с самого начала и до конца.
Кроме тех моментов, когда они находились между.
И вот это, называемое мной не иначе, как "грязь" и "мерзость" в любых других обстоятельствах, было одним из самых романтичных моментов на страницах моего прожитого.
Мне за это не стыдно.
Не стыдно за всплески эмоций - как со знаком плюс, так и со знаком минус. Не стыдно за то, что была перед тобой всякой, от женщины-вамп до потерянной плачущей девочки, от жестокого, агрессивного существа без половой принадлежности, которое может поднимать на другого руку, до безудержного подростка, не имеющего тормозов в желании веселья и вседозволенности, от сухого, чёрствого, прагматичного аналитика, не нуждающегося в ком-либо на этом свете, включая себя саму, до нежной, полной чистой созидательной любви девушки, больше всего на свете мечтавшей заботиться о тебе во всем, будь то даже ручная стирка твоих носков хозяйственным мылом.
Эта девушка со временем сможет забыть звук твоего голоса, но точно не забудет запах твоего тела и то, как всем своим существом отзывалась на каждое твоё прикосновение, будь то даже твой приветственный поцелуй щеки, на который она никогда не отвечала.
Эта девушка - я - ни секунды не обольщалась по поводу твоей натуры, хорошо понимая, с кем, с чем имеет дело, с какими неизменными, даже непомерными, глубокими, глубинными сложностями это сопряжено - и была бы счастлива иметь это дело всю оставшуюся жизнь.
И за такие желания мне ни капли не стыдно.
Мне никогда и ни в чем не было стыдно рядом с тобой. И не было бы стыдно от куда более наивных, нелепых, бессмысленных, неуместных, неприличных или безумных вещей, которые мы так и не сотворили.
И не сотворим.
Я больше не прочитаю, не услышу, не вдохну, не прикоснусь и не увижу тебя...
Дорогой".
Это письмо при перечитывании тоже ей понравилось, но выкладывать его куда-либо уже не хотелось. Оно было слишком грустным. Предыдущее, пожалуй, больше винило его и красиво живописало ее переживания, это же было... горьким, да. В нем было слишком много хороших воспоминаний. Впрочем, было бы странно, будь иначе - в любых отношениях есть то хорошее, во имя которого долго закрываешь глаза на плохое.
Иногда слишком долго.
Это письмо она решила обязательно показать психотерапевту, выделив маркером особенно важные места. Вот здесь, например, где написано, что не стыдно. Это хорошо. Стыд - самое страшное чувство, самое разрушительное для психики, так считается.
Не то, чтобы ей совсем не было стыдно за эти отношения и всю их историю - но она хотя бы уже смогла написать, что нет.
В последующие дни было очень много работы, и она добиралась до дома еле живой. Было не до написания больших писем от руки, и блокнот на время превратился в краткий дневник, ну или журнал истории болезни. "Думала о нем, когда увидела веселый мем", "в пятницу вечером идем с Пашкой из той УКшки в бар, где сидели с Н.", "Сегодня практически о нем не думала, пока Инга не написала, что из всех моих мужиков Придурошный был самым красивым, и смотрелись мы с ним, конечно, просто ах".
Придурошный - такое кодовое имя ему было присвоено в диалогах с лучшей подругой. Придурошный или, если хорошо себя вел, удостаивался первой буквы фамилии. Н.
Субботним утром, когда организм наслаждался прелестями похмельного синдрома после пятничной пьянки в том самом баре, она решила перечитать свои записи от самого начала - и письма, и краткие дневниковые заметки из одного-двух предложений. Перечитала. Несколько раз. Задумалась. Взялась за ручку.
Получилось так:
"...Иногда я думаю, изменилось бы что-нибудь, скажи я тебе, уходя, что люблю тебя? Ответы всегда одни и те же.
Нет - потому что ты не воспринял всерьез мое решение уйти из твоей жизни.
Нет - потому что ты едва ли заметил мой уход, а заметив, не счёл его окончательным.
Нет - потому что я говорила тебе это миллион раз. Не только в порывах тяжелейшего буквенного отчаяния, не только живьём, вооружившись литрами выпитого алкоголя, как будто они могут в случае чего стать оправданием. Я говорила тебе это каждым своим взглядом, каждым стихотворением, каждым прикосновением своей руки к твоей, что, как выяснилось, тебе даже не было приятным.
Я говорила это, отменяя все свои дела, срываясь с другого края города, когда тебе вдруг хотелось меня видеть. Города, в который я переехала, в том числе и ради возможности быть к тебе ближе. Этим я тоже сказала тебе, что люблю.
Я говорила это тебе столько раз, столькими способами, а ты так и не смог ничем мне ответить, не желая, впрочем, прекращать круглосуточную прямую трансляцию моих признаний.
Я никогда не пойму, чего ты хотел. Обладать мной? Нет. Любить меня? Нет.
Стать лирическим героем моего творчества? Что ж, если так, ты обрёл желаемое даже в больших масштабах, чем можешь представить, ибо те немногие Настоящие Герои, затронувшие глубины моей души - и особенно, те, кто вольно или невольно разодрал ее на части - остаются в моем творчестве навсегда. Они, меняя ипостаси, поворачиваясь разными гранями и оказываясь в разных ситуациях, кочуют из романа в роман, появляясь, хочу я того или нет, не спрашивая разрешения.
Если такова была твоя цель, она достигнута. Ты можешь радоваться, ибо распахнул мою душу более, чем кто-либо другой.
К сожалению.
И герои, похожие на тебя, будут не раз увековечены в буквах, выходящих из-под моих пальцев.
Это ли не самое сильное признание в любви?..
Оно должно сполна и на долгие годы компенсировать мое исчезновение.
И, кажется, в перечне "нет" на вопрос, изменили бы что-нибудь мои слова о любви перед уходом, я чуть не забыла самое главное.
Нет - потому что ты меня не любишь".
Перечитала, усмехнулась. Закурила.
Психотерапевт говорила, что в зависимости от степени чувственной зависимости, активный период ломки будет длиться по-разному, но точно полегчает через 21 день, это первый трехнедельный цикл формирования привычки.
У нее же прошла всего одна неделя, а уже никакой особой ломки не наблюдалось. Кажется, это письмо последнее. Больше писать не о чем. Вот, значит, он какой - разрыв эмоциональных связей. Будем знать.
Психотерапевт могла бы сразу сказать, что дело пойдет быстрее, если помимо блокировок и выписываний оперативно подыскать какого-нибудь условного Пашку и, когда совсем приспичит, отправлять ему мемчики. Грубо говоря, заменить отработанный материал и проблемный объект на новый, неизведанный и потенциально взаимный. Ну ведь правда, безответная любовь хорошо смотрится только на страницах художественных произведений, а в жизни роль вздыхающей у окна страдалицы - да еще по психопату-алкоголику, весь эмоциональный фон которого остался с курткой Армани - так себе приключение, прямо скажем. Есть вещи и поинтереснее. Например, общаться с тем, кто хочет с тобой общаться по-нормальному и не напивается до белой горячки.
Она захлопнула тетрадь и забросила поглубже в шкаф вместе с ручкой. Наверно, спустя какое-то время будет занятно все это перечитать и не сразу вспомнить, кто именно в той фазе жизни скрывался под кодовым именем "Дорогой" во втором письме. Слава богу, она не какой-нибудь там писатель и нигде это не публикует - а то все бы считали, что она сидит и страдает, и что это был единственный и неповторимый мужчина в ее личном спектре, и теперь без него все, тираж, утиль, свалка.
Нет уж, спасибо. Обойдемся как-нибудь без этой вашей лирики.
И вообще, пора уже ответить вчерашнему компаньону по барной посиделке на его "Как самочувствие? Ты жива после вчерашнего?"
Живее всех живых. Вот сейчас - особенно.
Дочки, матери и женское мышление
В гости к Оле приехала мама и первым делом взялась с упоением готовить на кухне. Блины, мясо, суп. Параллельно, естественно, с разговорами обо всем подряд.
Оля любила, когда мама приезжала и хозяйничала. В этом было что-то странное и даже маниакальное - мама занималась домашними делами будто бы на скорость, как если бы участвовала в соревновании, где жюри должно выставить максимально высокую оценку. Но Оле все равно это нравилось, потому что привносило в ее холостяцкую жизнь уют, подзабытое ощущение семьи и заботы, а также обновляло связь с миром нормальных людей.