У Лены тоже захватило дух, но немного по другим причинам. "Мне придется здесь работать!" - то ли фантастическая, то ли отчаянная мысль бешено стучала в висках с неимоверной силой. Стало быть, ради этого они все и учились пять лет непонятным предметам, вот она - практика, для которой едва ли потребуется та нафталиновая аналоговая теория! Да какое там: ее можно сразу же отбросить. Как там звучит тема ее диплома? "Способы оцифровки аналогового контента"? Здесь все в цифре. Вообще все. А когда Лена спросила, где матрица коммутации, ее подвели к одному из компьютеров и показали окошко программы со словами "Вот она, выходы в левом столбике, входы - в правом". Коммутация производилась парой кликов "мышкой". Уж какие там электронно-лучевые трубки в телевизорах, мда. Пять лет учебы, мозгосушки и зубрежки коту под хвост. Здесь придется всему учиться заново - по-настоящему, без экзаменов и оценок, и очень, очень быстро. Ведь она будет работать на телевидении, готовить и выдавать материал в эфир, и от нее будет зависеть все. Тем более, это не простое телевидение, а режимное государственное учреждение с собственной студией, а еще с дресс-кодом, пиджаками и строгим внешним видом. Максимально строгим. Хотя зачем такая строгость в одежде человеку, который практически не будет покидать этот "космический корабль", одному богу известно. А еще там окна открывать нельзя. Секретный объект. Никогда. То есть, нет, как позже выяснится, дважды в год для уборки можно, но при этом присутствует ФСОшник с оружием. А еще когда в стенах проходят мероприятия с правительственными лицами, закрывают туалеты. Могут даже закрыть дверь аппаратной снаружи. Но об этом Лена, конечно, тоже не могла узнать на собеседовании. А если бы и узнала - что бы это изменило?.. - Ну как сходила? - спросила мама, когда Лена вернулась домой. Вопрос для вопроса: мама уже была по своей работе в этом учреждении, пришла в неописуемый восторг и, увидев аппаратную, собственно, "толкнула" дочку на предмет "имейте в виду, она у меня как раз университет по телевидению оканчивает". Понятно, что вопрос был предрешенным. На то, что не возьмут, оставался крайне хилый шанс - и то исключительно в Ленином воображении. Тем не менее, мама ждала ответа и буравила дочь взглядом. - Там все так серьезно! - осторожно подбирая слова, начала Лена. - Наши мальчишки многое бы отдали, чтобы там работать, наверное. Мальчишки. Друзья-ботаники, без помощи которых Лена бы не справилась ни с одной курсовой за все годы обучения. И ни с одной лабораторной. Да что там, они любезно давали переписывать и ксерить свои конспекты. Святые люди. Умные. Увлеченные. Понимающие в этом всем техническом. Да, они бы вряд ли молчали, попав в эту телевизионную аппаратную. Засыпали бы "местных" вопросами, что-нибудь бы захотели потрогать. Лене же хотелось только двух вещей: сбежать на свежий воздух и не показать себя абсолютной идиоткой. Кажется, не удалось ни то, ни другое. - Ой, это правда, все очень серьезно! - подхватила мама. - Все в костюмах, умные, приличные, интеллектуально развитые! И все делают важное, значимое, ответственное дело! Мама так выделила четыре последних слова, что будь они в письменном виде, наверняка были бы написаны с заглавной буквы каждое. "Важное, Значимое, Ответственное Дело". - Едва ли они возьмут туда девочку вроде меня, которая и за камерой-то ни разу не стояла и даже еще не защитила диплом, - вздохнула Лена. - Ты же знаешь, у меня даже практика всегда была тобой подмахнута. Я ничего не умею. - Тебя возьмут, - уверенно заявила мама. - У тебя умная голова, всему научишься. В этом была изрядная доля истины: за годы обучения тому, в чем она совершенно не соображала, как ей казалось, по факту Лена отлично навострилась убеждать всех вокруг в том, что дело обстоит ровно наоборот. Преподаватели говорили, что у нее есть мышление, и с удовольствием ставили на экзаменах "отлично". А она почти все и всегда списывала со шпаргалок, в которых шикарно набила руку, и умело ловила преподавательские интонации, чтобы на дополнительных вопросах они сами за нее начинали правильный ответ, а ей оставалось лишь убедительно договорить фразу. Значение которой выветривалось из головы сразу же, как только она покидала аудиторию. Конечно, права мама оказалась и в другом: Лену взяли. Не могли не взять. Маме ли было о том не знать. В тот вечер Лена встречалась с лучшей подругой, и они решили отметить такое изменение ее жизни бутылкой виски с колой на двоих. После пары таких "коктейлей" Лена созналась. - Алин, мне кажется, что я теперь в тюрьме. Ты себе не представляешь, что это за место. На входе рамка и ФСО. Они до всего докапываются. Все им, понимаешь ли, бренчит. Это значит, что чуть ли не до лифчика раздеваться придется. - Да брось, ну не до такой же степени, я думаю, - возразила подруга. - Ой, слушай, ну что у них за работа там? Террорист туда вряд ли зайдет поздороваться, одно развлечение - девок на входе терроризировать. И на выходе. Два раза в день вот такое вот. Я свихнусь. А еще окон нет. Вообще. Света солнечного нет. И холод в этой аппаратной просто жуть, для техники температуру нужно поддерживать градусов 18. И дышать пылью, кондиционеры же, знаешь, как эту пыль гоняют... - Может, еще есть шанс отказаться, а? Ну, не сошелся же свет клином на этой работе? - сочувственно поинтересовалась Алина. - Ой, зайчик мой, а то ты моих родителей не знаешь, - закатила глаза Лена. - Когда я и что им могла возразить... Ну то есть, могла. Но ты же помнишь, чем это заканчивалось. Скандалами. Отбиранием телефонов. Разрывом в клочья тетрадей, где она писала свои первые фентези-повести. Запретом общения с подружками. Выдергиванием шнура из компьютера, чтобы его было нельзя включить, и учись, мол, как хочешь. Правда, самое тяжелое было уже на первом курсе. В школе примерно до 11-го класса было более-менее нормально. Пока не выяснилось, что поступать можно только в технический ВУЗ, хочется или не хочется, потому что на другие подготовительные курсы и репетиторов денег выделять не будут, а без этого не поступить. Технический ВУЗ, потому что маме кто-то сказал, что у нее девочка с мозгами, а значит, поступит, и вообще, за инженерами мультимедийных технологий будущее. Либо туда, либо никуда - и значит, пока все будут учиться, пойдешь работать посудомойкой или уборщицей. Потому что без высшего образования больше никуда не возьмут. Алина-то Лену понимала - они слишком давно общались, класса с пятого плотно. А вот другие друзья искренне считали, что все это звучит глупо. Всегда можно, мол, топнуть ногой да и пойти туда, куда хочешь. Лена отчасти была с ними согласна и искренне считала себя трусихой. Временами она пыталась понять, откуда произросли корни этой трусости. Где-то, когда-то они тесно переплелись с непреложной верой в то, что родителям виднее. Может быть, это было, когда в пять лет ее отдали в музыкальную школу на фортепианное отделение, а ей играть на пианино не особенно нравилось, нравилось петь. Но мама с папой говорили, что у нее "северный придушенный голос", и вообще, идти на хоровое отделение, имея абсолютный слух - глупо. Так им сказали педагоги. Педагогам виднее. Им было виднее, какую давать программу - и это никогда не обсуждалось. Впрочем, нет, она как-то пыталась попросить из "венских классиков" не Гайдна, а Моцарта, но наткнулась на преподавательское "а зачем? Гайдн лучше". И еще этот Прокофьев. Странный композитор, которого было никогда не напеть, но всегда приходилось играть, потому что он нравился педагогу, а мнение педагога - закон. Когда в детстве Лена брыкалась, мама вытаскивала ее из класса и давала по попе. Лена возвращалась в класс в слезах и больше не перечила. Может быть, уже тогда она стала трусить. Потому что не хотела получать по попе, потому что не хотела, чтобы были родительские вопли. Папе-то до музыкальной школе дела было мало, но он "усердствовал" в направлении карате. Лена почему-то должна была сесть на все шпагаты, держать бой и удар, переворачиваться через голову, а если что-то шло не так, отец орал так, как матери и не снилось. Иногда, в детстве, она мечтала, чтобы было можно убрать и музыку, и карате из жизни - но так, чтобы родители не расстраивались. Они же расстраивались, когда у Лены получалось плохо. Очень расстраивались. А когда получалось хорошо, радовались. Поэтому она старалась. Очень старалась. Всегда старалась. Когда подросла, попыталась находить в этом плюсы. Музыка, все-таки, хорошо. Да, петь ее не научили, но она вот научилась подбирать любимые песни и аккомпанировать себе. Здорово же? А карате - это же полезно для здоровья, фигуры. Девочка же должна быть худенькой. И при случае уметь навалять всем, кому ни попадя. Правда, когда выяснилось, что Ленино зрение упало до минус 10, и каратэ запретили навсегда, она испытала облегчение. Даже несмотря на то, что очень быстро тело из тощенького приобрело округлые и, как мама говорила, кривясь, "неприличные" формы для четырнадцати лет, которые, как ни прискорбно, потом никуда не делись, несмотря на все подвиги в бассейне и спортзале. Конечно, в тот самый день, когда состоялось упомянутое собеседование, она должна была прийти и сказать что-то вроде: "Это самое отвратительное место, которое только можно вообразить. Каменный мешок с охраной, и вся эта техника, от которой меня давно воротит, и вся она шумит, пылит и излучает, а у меня зрение плохое, и нет уж, мам, спасибо, но я лучше спокойно допишу диплом, а там посмотрю, куда и кем меня могут взять на работу". Она могла так сделать, могла! Должна была! Но мама бы сказала, что Лена эгоистка, что она не собирается и не будет ее содержать, потому что отец не помогает деньгами со времен развода, а ей уже поперек горла сидят все Ленины запросы, и вообще, сколько можно ее позорить, и почему не войти в ее положение: она нашла дочке место, по специальности, да тут любой счастлив бы был, а она выросла дурой неблагодарной! А потом вопли, вопли, вопли, слезы, слезы, слезы, и "не подходи ко мне, ты мне не дочь". Как это часто бывало. И маму было жалко, потому что доля правоты в ее словах была. Мама говорила так из страха. Лена этот страх понимала: она еще с момента поступления в ВУЗ даже представить себе не могла, кем, как и где сможет с таким дипломом работать. Прошло пять лет - а представление так и не сформировалось. Возможно, этот шанс - единственный и уж точно хороший. Возможно, она для себя в этой работе что-то найдет, как в свое время находила в музыкальной школе и карате. В конце концов, надо пробовать. В конце концов, у нее вся жизнь впереди, годик поработает, а потом куда-нибудь уйдет. Денег подзаработает, на ноги встанет. И потом, всё опыт. Так ведь? Мама же права. Мама взрослая, и ей виднее. И она помнит, что такое безденежье. В "девяностые" фирмы, где она работала, лопались быстрее мыльных пузырей, и дома было очень много слез, родительских скандалов и страха. Страха, что денег больше никогда не будет. Слез после каждого собеседования, куда маму не брали, а брали "своего" человека. Скандалов... просто так, каждый день, то из-за денег, то из-за еще чего-то, то из-за того, что Лена сдала зачет по этюдам на четверку, а не на пятерку. Или разочаровала папу в занятиях каратэ по воскресеньям. - Нет, Алин, конечно, я туда пойду. Выбора нет, рисковать не стоит, - вздохнула Лена после еще одного "коктейля". - Это ведь не навсегда. Уже через месяц работы казалось, что не просто "навсегда", а что ничего другого в жизни и не было вовсе. - Работаете всего месяц, а позднее всех уходите, - как-то заметил сотрудник ФСО на выходе из здания. Этот ФСОшник к Лене не цеплялся с придирками, всегда здоровался и улыбался. Хороший мужик - не то, что большинство его сменщиков. Но Лена его все равно побаивалась, как боялась любых представителей власти и закона. Иррационально, неконтролируемо. Ей вечно казалось, что они могут ее за что-то оштрафовать или посадить в тюрьму. Пусть даже и за курение в неположенном месте. Она посмотрела на часы - времени девять вечера. Ровно двенадцать часов, как она здесь находилась. Видимо, так долго - подозрительно. - Много материала для освоения - скоро первый эфир, а я новенькая, - поспешила оправдаться Лена, не сразу сообразив, что вопрос был задан не в связи с нарушением протокола, а просто из любопытства. На самом деле ее "обучение" заканчивалось в шесть, как и положено. Дальше все "местные" покидали рабочие места, она же некоторое время закрепляла результат, а потом, когда уже точно все в телевизионном крыле расходились по домам, закрывалась изнутри, откидывалась на спинку кресла и просто сидела с закрытыми глазами, вдыхая пыльный технический воздух. Она наконец-то оставалась одна. Без людей, без освоения того, к чему не было никакого интереса, кроме как - никого не подвести и доказать всем, включая себя, что она не дура в технике - и без мамы за соседней стенкой. В эти несколько часов с момента ухода коллег с работы и до необходимости появиться дома ей даже казалось, что эта телевизионная аппаратная - ее долгожданный уголок радости и уединения, ее мир чудес, гармония, отдушина и реализация, истинный смысл, который наконец-то обрела ее жизнь. Ведь ради этого родители так старались давать ей образование, так? Ради этого же ребенок взрослеет - чтобы потом все свободное время работать и чувствовать себя значимым за какие-то деньги, которых всегда кошмарно мало и не хватает на то, что нужно, нравится, хочется? Когда это место принадлежало ей и только ей, она была здесь почти счастлива. Из тишины и покоя, нарушаемого только характерным шумом серверов, совсем не хотелось уходить. Домой почему-то не хотелось особенно сильно. Протест пошел уже через несколько месяцев и выразился тем единственным способом, который был ей доступен. Лена опять перекрасилась в блондинку. Плевать, что сразу начались шутки и обострился коллективный шовинизм. Она - не какой-нибудь там переключатель. Она человек. У нее есть свое “я”. Через год, выпивая с друзьями, она признавалась, что больше всего на свете хочет, чтобы с этой работы можно было уйти. Вроде всем работа хорошая: зарплата белая, медобслуживание - полный фарш, с учетом возрастающего количества ее болезней не пойми от чего, прямо то, что надо. И в пятницу даже можно уйти в 16-45, если никакой политикан не приедет, и в субботу выходить не так часто приходится... Но... хочется, чтобы это все просто закончилось. Просто взяло и закончилось. А самой уйти как-то неудобно. Родители не поймут. Они говорят, что это место - ее величайшее достижение, и что за него держаться надо. Потому что вряд ли ее куда-нибудь еще возьмут. И вообще, отсюда идеально уходить в декрет. Ну, вдруг пригодится. Скорее бы - ей ведь надо рожать, пока молодая. Так, на их взгляд, правильно. Проблема "решилась" сама собой только через еще два года, когда Лену оттуда просто выжили. Впрочем, когда потом ее все винили, что она сама довела ситуацию до того, чтобы против нее образовалась целая группировка, она была отчасти с этим согласна. Это все чертов блог, в котором она писала то, что думает - оказывается, в рамках ее работы не подразумевалось выражение никакого собственного "я", особенно письменно, особенно если не с восторгами в адрес окружения, в котором посчастливилось находиться. Нет, она не писала о политике. Она писала о кино, о книгах, о путешествиях, делилась своими размышлениями о тех или иных вещах, а еще позволила себе сильно проехаться по шовинизму и интеллектуальной ограниченности среды, в которой вынуждена обитать каждый будний день. Глупо, конечно. По-школьному. Честно говоря, некрасиво. Конечно, надо было просто уйти, когда осточертело, и будь, что будет - но, как всегда, не хватило смелости. Тем не менее результата добиться удалось - больше Лена не была вынуждена там работать. Мама была этим убита. Остальные родственники вообще отошли от Лены в сторону - как будто боялись, что ее безработица заразна. И все, как один, были уверены, что работу она себе больше никогда не найдет. Часть ее сознания была счастлива, что освободилась, и что имеет право на "каникулы", потому что у нее стресс, депрессия, нервный срыв и переживания. Но вторая часть винила себя за инфантильность, за то, что не хватило духу сделать все правильно - то есть остаться на этой работе. Что было недостаточно в периоды "тухляка" просто заниматься своими делами, как все - доучивать английский до свободного, писать произведения и пресловутые посты в блог. Что она опять на чужой шее - правда, теперь не у мамы, а у мужа. Муж "возник" как один давно влюбленный в нее студенческий друг - как раз из тех, что помогали с курсовыми. Возник он, во многом, потому что очень нравился родителям, и выйти замуж казалось на тот момент правильным. В том числе, потому что работа, на которой трудилась Лена, идеально подходила для декрета. А ведь уходить в декрет - логичное действие после того, когда выйдешь замуж. Иначе зачем вообще жениться. По идее. Так вот, муж от таких радикальных перемен в карьере Лены и от перспективы какое-то время оставаться единственным добытчиком в семье, мягко говоря, в восторге не был. А вся ее родня начала почему-то усиленно давить на заведение ребенка именно в тот период. Логика была простой: ты же не работаешь, муж есть, на новое место явно никуда не устроишься - значит, рожай. Пусть от тебя будет хоть какая-то польза в этой жизни, не все же пустоцветом жить. Лена вконец запуталась между облегчением и радостью от освобождения - и стыдом за то, что радуется, а должна сожалеть. Спустя полгода после ухода с той работы ей приснился сон. Во сне она вновь оказалась там. Поворот ключа, сначала отключающего противопожарную систему, потом открывающего замок, усилие, чтобы толкнуть тяжелую дверь вперед - и она внутри, окидывает взором полусонный комплекс, мигающий разноцветными огнями подсветки. Несколько мгновений Лена прислушивается к шуму серверной и обязательно вспоминает слова начальника. - Тут как с маленьким ребенком, - частенько повторял он, отец троих детей. - Если тихо, значит, что-то не так, есть повод беспокоиться. Щелчок выключателя - и телевизионная аппаратная наполняется светом. Лена переодевается и подходит к каждому компьютеру, чтобы "разбудить" и заодно проверить вчерашние загрузки в архив. Остаются последние минуты перед началом рабочего дня. Скоро здесь все заходит ходуном, дверь то и дело будет распахиваться, впуская и выпуская коллег, ставящих задачи или выполняющих их вместе с ней. Переносная трубка, персональный рабочий телефон, будет разрываться от звонков, и обязательно - в самый неподходящий момент вроде обеденного перерыва... Но пока это все - ее царство, безраздельное, драгоценное, величественное и уютное, порой давящее внеплановыми причудами, вынуждающее засиживаться допоздна или выходить в выходные, иногда слишком умное для женской головы и абсолютно не толерантное к слабостям, но всегда любимое в периоды, когда рядом никого. Ни мужа, ни мамы, ни коллег, которые утомляют своей бестолковой болтовней, ни подружек, которые уже давно не могут разделить ее переживания и поддержать, потому что им - по неясной причине - кажется, что у Лены идеальная жизнь. Стало быть, дело совсем не в той работе, не в самом каменном мешке телевизионной аппаратной и даже не в профессии телевизионного инженера. Во сне Лена снова оказалась там, будто возвращалась после длительного перерыва - или не уходила вовсе, как если бы ничего не было. Но она оказалась там не с людьми, не в эпицентре своих задач, не в круговерти подготовки к мероприятиям с участием правительственных лиц. Она оказалась там одна. В тишине. Наедине с собой. Во время, принадлежащее только ей, когда можно ничего не изображать, не стараться, не доказывать. Звонок будильника вернул ее в четыре стены под названием дом. В дом, из которого нет выхода, потому что вот уже полгода совершенно непонятно, куда идти. Понятно только, что уж во всяком случае не в роддом. Хотя бы по той причине, что не хочется стать матерью, которая не придумает ничего лучше, чем толкать детей туда, где у самой когда-то не сложилось, потому что к тому не было обстоятельств, элементарной смелости или усидчивости. Это мама хотела окончить музыкальную школу и играть на пианино, но не доучилась. Это папа хотел шпагаты и бить удары ногами по верхнему уровню, но так и не смог на них сесть, потому что начал заниматься в двадцать пять и уже не смог нужным образом растянуться. Это они оба учились с четверками и даже тройками, особенно по точным наукам, но хотели, чтобы их дочь была круглой отличницей и непременно с "техническими" мозгами. Лена сделала это все - шпагаты, музыку, пятерки, олимпиады, два высших образования и два иностранных языка. И даже три года исправно отработала по инженерной профессии, которую никогда не любила, не хотела, не понимала и не соотносила с ней себя. Все это было положено к ногам родителей, которые, впрочем, так и не стали ею гордиться, потому что в ней всегда находилась какая-то червоточина. Вот сейчас, к примеру, такой червоточиной было то, что она больше не работает в том месте. А когда она выйдет на следующее, червоточиной будет то, что должность не руководящая. А если должность окажется руководящей, то за нее будут мало платить. А если и платить будут нормально, то Лена окажется толстой. Не толстой - так курящей. Или бездетной. Или еще черт знает какой. За сыном сестры подруги мамы из того анекдота все равно никогда не угнаться.