Я поднимаю брови. Она одна из его любовниц или работает в одном из его предприятий? Я очень мало знаю об ирландской мафии и ее подразделениях, но видела достаточно, понимая, что Конмак очень влиятелен. Мы входим в комнату, похожую на кабинет, большую часть стен которой занимают пустые книжные полки. Конмак сидит за большим письменным столом из красного дерева в центре, сгорбившись над ноутбуком. Он поднимает голову, когда мы входим, окидывает взглядом мою фигуру, а затем останавливается на Мэйв. — Оставь нас, — говорит он низким голосом. — Мистер Конмак, — говорит Мэйв. — Я думаю, нам следует... — Иди. С визгом Мэйв поворачивается на пятках и выбегает из комнаты. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как она уходит, и нахмуриваю брови. Он даже не повысил голос. Когда я поворачиваюсь лицом к Конмаку, он уже отодвинул свое кожаное кресло и повернул его в одну сторону. Там достаточно места, чтобы кто-то мог проползти по полу, устроиться между его ног и достать огромный член. Разряд возбуждения проникает прямо в мою киску, и я подавляю стон. Я не должна думать о том, как он раздвинул мои бедра и вылизывал меня до тех пор, пока я не кончила, или как он трахал меня своим языком только для того, чтобы оставить меня в состоянии агонии по его члену. — Ну что? — говорит он. — Я не понимаю, что происходит. Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить. Разве я не должна думать о путях спасения, а не об объяснениях? Он поднимает брови в знак того, что я должна продолжать. — Сегодня утром ты должен был пытаться меня оплодотворить, но передумал и ушел. Конмак поднимается, вызывая стаю бабочек. Сама того не желая, я делаю шаг назад к двери. Это на меня не похоже. Обычно я сосредоточена и точно знаю, чего хочу. А то, что меня продали боссу мафии, — это просто непредвиденные обстоятельства. Он такой непредсказуемый. Я не знаю, чего ожидать. — Я думал, ты почувствуешь облегчение, — говорит он. — Смущение. — Смущение, — повторяет он, как будто думает, что я лгу. — Или ты пришла сюда, чтобы попросить меня закончить то, что я начал? Жар вспыхивает на моих щеках, спускается по шее, груди, животу и оседает между бедер. Я делаю еще один шаг назад, сердце колотится так сильно, что его отголоски заставляют пульсировать мой клитор. Как же так получилось, что все так закрутилось? Я не хочу трахаться с Конмаком. Он даже не кажется мне привлекательным. — Вообще-то, я пришла сюда, чтобы спросить, не можешь ли ты что-нибудь сделать с едой. — С едой? — он движется ко мне с грацией лигра16 или какого-нибудь другого гигантского хищника. Я отпрыгиваю в сторону, пока не упираюсь спиной в одну из пустых книжных полок. — Да, — прохрипел я. — В каждом приеме пищи три тарелки, иногда четыре. А когда я не могу все доесть, меня обвиняют в том, что я привереда. Он загоняет меня в клетку, обхватив обеими руками полки, и стоит так близко, что я чувствую вкус соли на его коже. Пот выступает у меня на лбу и стекает по спине. Должно быть, это запоздавшая реакция на утреннюю пробежку. — Что сказала Мэйв? — спрашивает он. — О чем? — пискнула я. — О твоей жалобе, — отвечает он. Все ответы испаряются из моего сознания, оставляя его пустым. Отличный вопрос. Я прошлась с женщиной по коридору и спросила только о ее связи с Конмаком. Эта короткая прогулка дала мне достаточно возможностей для получения информации о том, как сбежать, но я упустила их. — Хочешь знать, что я думаю? — спросил он. — Нет. — Я оставил тебя умолять о моем члене. Моя челюсть сжимается. Я даже не могу отрицать этого, потому что это правда. — Я ничего такого не делала. Конмак смеется, звук низкий и глубокий. — Признайся. Ты хочешь, чтобы я перегнул тебя через стол и трахал, пока ты не выкрикнешь мое имя. — Ты ошибаешься. Я бы никогда... Он хватает меня за подбородок. — Никогда. Не. Лги. Мне. Мои ноздри раздуваются. Кем, блять, этот человек себя возомнил? Божий дар для пленных женщин? Он думает, что может дразнить и отказывать мне до тех пор, пока стокгольмский синдром не заставит меня наброситься на его член, но он ошибается. — Любая похотливая женщина будет нести всякую чушь, когда у нее между ног находится мужская голова, — говорю я. — Это не так уж и сложно. — Похотливая? — спрашивает он с усмешкой. — Ты даже не притворяешься девственницей. Эти слова ударили как пощечина. Я понятия не имею, почему это так задевает. Моя рука поднимается, чтобы оттолкнуть его, но Конмак хватает меня за запястье и прижимает к книжной полке. Я хочу выкрикнуть миллион вещей в его ненавистное лицо. Что я не продавала себя как девственницу. Что я не его кобыла, но боюсь, что меня вышвырнут и продадут тому, кто не станет тратить время на игры разума. Следующий мужчина может взять все, что захочет, включая мою жизнь. — Отпусти меня, — говорю я. — Нет, пока ты признаешься, зачем ты сюда пришла, — рычит он. — Я говорила о еде. Я хочу порции поменьше. — Что еще? Он прижимает свою эрекцию к моему животу, и моя кровь кипит от возбуждения. — И... Перед глазами пляшут пятна, а по краям зрения ползет темнота. Я не могу понять, что это — начало панической атаки или мой организм перегревается, но мне нужно вырваться из этого безумия. — И? — спрашивает он. Мое горло наполняется стоном. Его член кажется еще больше. Мышцы моей киски сжимаются и болят, больше не пугаясь его размеров. Я облизываю губы, и Конмак следит за этим движением. — Ночнушка викторианской эпохи просто ужасна. Мне нужна своя одежда и косметика. — Что еще? Сама того не ведая, рука, не прижатая к книжной полке, поднимается к груди. Губы Конмака кривятся в высокомерной улыбке. По моим венам разливается жар, который расцветает на внешней стороне кожи. Это в равной степени раздражение и возбуждение. Этот ублюдок точно знает, чего я хочу. Глава 10 Я думаю, как, черт возьми, я оказалась зажатой между книжной полкой и огромным телом Конмака, и чувствую себя настолько возбужденной, что зрение фокусируется лишь на нем. Мои соски настолько твердые, что болят, и я почти уверена, что Конмак чувствует, как они вдавливаются в его грудь. — Отстань от меня, — говорю я без всякого укора. — Ты не ответила на мой вопрос. — На какой? Он толкает свою длинную, толстую эрекцию мне в живот. — Что. Ты. Хочешь? Свое достоинство. Свою свободу. Самоуважение. Потому что я не могу реально хотеть, чтобы меня оттрахал одноглазый гигант, настолько свирепый, что его называют Зверем. Рука на его груди опускается вниз. Конмак ослабляет давление, давая мне возможность ощутить стену мышц, составляющих его пресс.