Пока я слушалa его речь, грубая рука схватила меня за плечо, а другая отстегнула зажим, закрепленный на ошейнике. Я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с огромной женщиной, похожей на бульдога, которая ведет меня по выложенному черно-белой плиткой мраморному полу. Болтовня стихает, и в комнате становится тихо, только в ушах шумит кровь. Глубоко вздохнув, я наконец набираюсь смелости и осматриваю окружающее пространство. Слева от меня - около шести рядов стульев, заполненных самыми разными людьми. Многие из них имеют крупное телосложение боксеров или телохранителей, а меньшая часть одета в дизайнерские костюмы. Полагаю, что это и есть настоящие мафиози, которые будут проводить торги. Мой взгляд останавливается на одиноко сидящем сзади мужчине, который крупнее остальных, но ничто в нем не говорит о том, что он сотрудник. Вся его масса, кажется, занимает два кресла, и он излучает такое властное присутствие, что у меня волосы на руках и шее встают дыбом. Левую сторону его лица закрывает черная повязка, заслоняя густую черную бороду и единственный голубой глаз выглядит жутко зловеще. — Лот номер триста шестьдесят два. Голос аукциониста пронзает меня насквозь, как удар кнута, и я бросаюсь к сцене. — Быстрее! — крупная женщина усаживает меня за стол прямо перед подиумом. — Фигуристая, не спортивная, черноволосая красавица, двадцать один год, примерно пятый размер груди, редкая девственница, — говорит аукционист. Стоп... Что, блять, Сайлас сказал этим ублюдкам? Как он мог соврать о моей девственности? Он даже на три года сократил мой истинный возраст. Я качаю головой из стороны в сторону, но женщина хватает меня за волосы у основания черепа и дергает. — Веди себя хорошо, — шипит она. — Всех девушек, которых мы не продадим, отправим на изъятие органов. У меня сводит живот, и все попытки сопротивляться заканчиваются вздохом. — Давайте начнем торги с десяти тысяч. Сидящий впереди мужчина поднимает пластиковую лопатку. Его заостренный нос и тонкие черты лица слишком напоминают животное ласку, но кольца на пальцах придают ему сходство с сутенером. Черт. — Пятнадцать, есть пятнадцать, — говорит аукционист. На торги выходит еще один мужчина, крепкий, как гигант. Он темноволос, одет в белый костюм, который контрастирует с его острыми глазами и еще более острыми скулами. Я наклоняю голову и изучаю его черты. Не тот ли это Морис Танатос, мафиози, которого судили за убийство любовницы? Он демонстрирует мне оскал золотых зубов. Точно такой же золотой оскал, который украсил заголовки газет о жестоком насилии, фальсификации показаний свидетелей и ошибочном судебном разбирательстве. Мой желудок опускается на каменный пол. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Танатос поднимает лопатку. — Двадцать. Блять. Сердце колотится так сильно, что закладывает уши. Несмотря на то, что я голая в комнате с кондиционером, пот струйками стекает по моей шее, когда ставка поднимается до тридцати. — Тридцать пять. Мои колени подгибаются, и женщина-бульдог крепче сжимает свою хватку. Сейчас она — единственное, что помогает мне стоять на ногах. Предложений поступает все больше и больше, пока мой разум не перестает справляться с ними. Что они сделают, когда узнают, что я не девственница? Я содрогаюсь при мысли о каком-то ужасном наказании. Стиснув зубы, я молюсь о том, чтобы что-нибудь случилось. Чтобы в дверь ворвалась группа быстрого реагирования и спасла меня, чтобы начался пожар - что угодно, лишь бы вытащить меня из этого дерьма. — Триста, — говорит Танатос. У меня перехватывает дыхание. Триста тысяч? Зачем человеку, только что освободившемуся по УДО за жестокое убийство, покупать меня? В голове всплывает воспоминание о женщине, которую он убил. У нее были черные волосы, оливковая кожа, плотное телосложение и зеленые глаза. Прямо как у меня. — Триста раз... Пока аукционист колеблется, мое внимание привлекает движение в левой части зала. Мафиози, убивающий любовниц, снова ухмыляется, похоже, что он вот-вот станет моим хозяином. Пот струится по моему лбу. Я не могу позволить им продать меня Танатосу. Я бросаю взгляд на проныру-сутенера, умоляя его купить меня, но он пожимает плечами. Видимо, я стала слишком дорогой для его борделя. Я знаю о Морисе Танатосе. Он один из самых защищенных людей в греческой мафии. Одни говорят, что он младший брат главаря, другие - что незаконнорожденный сын, но все, включая газеты, сходятся в одном: Он пытает и калечит женщин, которые потом исчезают навсегда. У меня сжалась грудь. Даже сбор органов лучше, чем продаться ему. А вдруг это моя карма за то, что я разрешила мафии пользоваться разделочным цехом? — Триста - два... Паника ударяет в сердце, как молния, вызывая бомбу нового ужаса. Я бросаюсь вперед к выходу, но женщина прижимает меня к своей груди. Я поворачиваюсь к другим мужчинам, сидящим в зале, пытаюсь подобрать слова, но все, что я говорю, выходит не так, как надо, из-за кляпа. Кто-нибудь, кто-нибудь, помогите! Одноглазый гигант, сидящий сзади, сдвигается со своего места. Мое сердце колотится. Я издаю еще один звук, уже настоятельный, умоляющий, просящий его сделать ставку. Его брови нахмуриваются от универсального взгляда, спрашивающего, с ним ли я говорю. Я судорожно киваю, пытаясь передать дюжину просьб, начиная с мольбы купить меня, чтобы я не оказалась с известным убийцей. — Прода... — Четыреста, — буркнул гигант. В комнате воцаряется тишина, Танатос поворачивается и бросает на гиганта ядовитый взгляд. — Я слышу пятьсот? — спрашивает аукционист, его голос звучит задорно. — Четыреста пятьдесят, — отвечает Танатос. — Пятьсот, — рычит гигант. Танатос оскаливает свои золотые зубы, заставляя меня вздрогнуть. — Шестьсот. Повернувшись к гиганту, я расширяю глаза в безмолвной мольбе. Он должен купить меня, даже если это означает пожизненное рабство. Все лучше, чем медленная смерть под клинком этого маньяка. Гигант поднимается со своего места с таким видом, будто собирается уходить. — Стой, — кричу я, но звук получается приглушенным. — Снимите с нее кляп, — говорит он глубоким голосом. Танатос кривит губы. — Что это значит? — Позвольте мне поговорить с ней, — говорит гигант, не сводя с Танатоса взгляда. Крупная женщина отпускает мои волосы и расстегивает пряжку кожаного ремешка на затылке. Она выдергивает кляп, отчего я вздрагиваю. — Скажи мне свое имя, — говорит гигант. — Хелен, — хриплю я. — Хелен Кардеа. Танатос смеется. — Ты что, совсем? Кому какое дело до их имен? Гигант даже не удостаивает его взглядом. Он теребит свою бороду, его взгляд греет мою кожу. — Скажи мне, чего ты хочешь.