Петро испуганно поежился и, понурив голову, сказал: — Ты помнишь, дядя иногда брал меня с собой. Мы шли на дело. Я боялся отказываться. — Значит, мы с тобой — преступники, Петро?! — Так получается. Завтра придется и тебе начать работать на Игоря. Я в ужасе вскочила с места и закричала: — Никогда! Этого никогда не будет!.. Петро ласково обнял меня одной рукой и тихо сказал: — Как хочешь, дорогая. Но послезавтра мы оба будем мертвы — и ты, и я... ...Раиса провела рукой по глазам, словно пытаясь отряхнуть страшные видения. Я не торопил ее. И она сама заговорила — ей надо было выговорить все, что накипело на душе. — На другой день я сидела в партере местного драматического театра. Я была в роскошном вечернем платье, на шее и на руках у меня сверкали драгоценности. На меня обращали внимание — я тогда была совсем молода, красива. — В кресле рядом со мной сидел невысокий мужчина средних лет, — продолжала Раиса. — Он не сводил с меня своих больших, беспокойных глаз, подернутых страстью. Ясно было, что он был горячим поклонником женского пола. На сцене шло действие, но он, по-моему, вообще забыл о спектакле. В антракте он решился заговорить со мной. Сперва попросил программу, потом мимоходом отпустил какое-то замечание об авторе, об актерах. Во время второго антракта мы уже беседовали, как старые знакомые. Его серые глаза засияли от удовольствия, когда на его осторожные расспросы я ответила, что у меня нет ни мужа, ни поклонников. Он стал чуть не клясться, что одинок в жизни. Я знала, что он говорит неправду, впрочем, как я ему. «Я не женат, — заявил он, — по специальности горный инженер». А мне сообщили, что у него были и жена и дети, и работал он директором крупного ювелирного магазина. Известно было, что он всегда носил с собой ключ от магазина. Именно этот ключ и интересовал Игоря. Потому и очутилась я в театре, рядом с этим влюбчивым ювелиром. После спектакля он пригласил меня поужинать. Но я предпочла в этот теплый осенний вечер прогуляться вдоль берега Лопани. Он покорно последовал за мной, как бычок, которого тянут за привязанную к рогам веревку. Заметив две тени, преследовавшие нас по пятам, я в ужасе закрыла глаза, прильнула к каменному парапету. И тотчас же услышала короткий удар, нервные, приглушенные голоса Игоря и Петро. Потом что-то с плеском упало в реку. В ту же ночь я с Петро уехала из Харькова. Игорь приказал нам вернуться в Ростов, но я сказала мужу, что наотрез отказываюсь подчиняться Таманову. Долго уговаривал меня Петро, убеждал, что от всевидящих глаз Игоря не скрыться, что он будет мстить, и мстить жестоко. Но я настояла на своем. Мы, минуя Ростов, направились прямо в Тбилиси. Поселились в Надзаладеви, в семье знакомого железнодорожника. Я думала отсидеться здесь год-два, а за это время Игорь может забыть о нас или же злость у него пройдет, и он пощадит нас как родственников. Но беда и здесь настигла нас. — Раиса отпила воду из стакана и продолжала: — Однажды, вернувшись с базара, я не застала мужа дома. Хозяйка сказала мне, что заходил какой-то неизвестный мужчина и увел его с собой. Не пришел Петро домой и к обеду. Прошло время ужина. Я разволновалась, сердце предчувствовало недоброе. Было уже часа два ночи, когда в дверь кто-то постучал. Я вскочила, бросилась отпирать, с языка готовы были сорваться слова упрека мужу... Но за дверью стоял Игорь. Он не двигался, словно окаменев, не произносил ни слова. Вдоволь насладившись моим ужасом, он наконец произнес: — Одевайся, возьми с собой все, что у вас есть, и идем за мной. — Я подчинилась этому холодному голосу. — Где Петро? — решилась я спросить, когда мы прошли двор. За калиткой к нам молча присоединились два незнакомца. — Там, куда мы идем, — бросил в ответ Игорь. Мы долго блуждали по каким-то темным, извилистым улицам. Потом мы вслед за Игорем взобрались на какой-то подъем. В конце неосвещенного переулка я с трудом различила на черном фоне ночного неба смутные контуры надгробных камней. Игорь уверенно обошел невысокий могильный холмик и спустился в небольшую лощину. Мы следовали за ним. Там лежал завернутый в черное полотнище труп. — Вот и Петро, осчастливленный своей женой, — услышала я скрипучий голос Игоря. — Вообще-то и тебя следовало отправить вслед за ним. Но я дарю тебе жизнь. Разумеется, если ты будешь слушаться меня, не то... Короче, можешь попрощаться с покойником. Я упала на холодную грудь своего несчастного мужа. На следующий день поезд мчал меня в Москву. Я стала покорной рабой Игоря. Он приказал мне перевезти в Тбилиси мою мать. — Раиса упиралась локтями в мерно покачивающийся столик, лицо спрятала меж ладонями и тихо, ровным голосом притерпевшегося к горю человека, рассказывала свою историю. — С того дня Игорь командовал мной, как ему заблагорассудится, и я не смела ослушаться его. Я боялась... — Она замолчала, будто не хотела произносить больше ни слова. — А дальше что? — спросил я, чувствуя искреннее сострадание к ней. — Ты не поверишь, может быть, но потом он оставил меня в покое, присылал каждый месяц деньги. Но сам не показывался. Ни он, ни его дружки... — Раиса выпрямилась, посмотрела мне в глаза и глубоко вздохнула: — Поверь, я не видела никого из них, пока в начале этого месяца... — Этого месяца? — прервал я ее удивленно и замер. — До начала этого месяца, пока в цирке не начались гастроли нового хора. Тогда ко мне пришли двое мужнин и передали поручение Игоря. Не поручение, а приказ... — снова вздохнула Раиса. — Какой приказ? — Они собирались похитить какую-то драгоценную икону из Сионского храма, и я должна была помочь им. — А потом что? — Икону-то мы взяли. Я ее везла в Харьков, чтобы передать там человеку Игоря. Но в Харькове меня не встретили... Теперь ты знаешь все. — А где икона? — продолжал я свои вопросы, уже не заботясь о том, что проявляю любопытство, чрезмерное для родственника женщины, только что завершившей свою страшную исповедь. — Икона?.. Она была в маленьком чемоданчике, который у меня украли в Харькове, — обреченно проговорила Раиса. — Я не знаю, что меня ждет теперь. Если я избегну угрозыска, то уж мести бандитов мне не избежать. — Но ты ведь не виновата?.. — Кто поверит, что я и впрямь потеряла икону... — Раиса рывком опустила окно. В купе ворвался холодный воздух. Она расстегнула воротник, словно он душил ее, подставила лицо ветру. Ее широко открытые глаза были устремлены вдаль, в покрытые снежным пологом просторы полей. ...Утром, когда наш поезд приближался к Тбилиси, за окном царила весна. Солнце беззаботно смеялось с высоты, словно только что проснувшийся ребенок. Я и Раиса стояли у открытого окна и смотрели на медленно приближающийся перрон, забитый встречающими. Она с надеждой глядела на людей, как будто мое присутствие вселяло в нее веру и силу. Правда, до самого конца я остался для нее юристом Миндиашвили, и она не подозревала, что похищенная икона лежит в моем чемодане. Тбилиси встречал нас многолюдной толпой, и Раиса молча приветствовала его синим сиянием своих повлажневших глаз. ...Теперь, когда вы заходите в Сионский собор, можете увидеть на южной колонне, над иконой Марткопского Спаса, висящую на своем старом месте спасенную икону: на ней с исключительным мастерством изображена молодая прекрасная женщина с румяным младенцем на руках. Эта икона известна под названием Сионской богородицы. Под ней на небольшой серебряной табличке можно прочитать: «Икона богородицы, называемая также Сионской, более известна под именем иконы Саванели. В сентябре 1795 года, после ухода из Тбилиси войска Ага-Магомет-хана, в храм Сиони пришла старая женщина по имени Мариам Микелашвили, которая чудом спаслась от угона в плен вместе со всеми. Увидев в храме золу и мусор, она стала разгребать их и случайно обнаружила под ними икону богородицы и взяла ее с собой. Эта икона до 1899 года хранилась в семье Александра Ивановича Саванели, родственника Мариам Микелашвили. А в указанный год с согласия и одобрения А. И. Саванели икону обрядил в драгоценный оклад из позолоченного серебра Георгий Димитриевич Шервашидзе и с соответствующей надписью вернул ее храму. Оклад сей 23 февраля 1934 года был потерян, но сама доска с изображением (икона) была спасена и водворена на место». Так кончилась история похищения богородицы. Пожалуй, и с Раисой Миндиашвили все было ясно — она вернулась к жизни. Но на этом не кончалась наша задача: опасные преступники разгуливали на свободе, их предстояло выявить и обезвредить. Следствие продолжалось. Исповедь «последнего барона» У подъезда угрозыска я встретил Пиртахия. Он стоял со скучающим видом и оживился, увидев меня в машине. Пока я провожал Раису Миндиашвили с вокзала домой, Владимир успел зайти на работу. Вид у него был довольно мрачный. — Как дела? Что-нибудь случилось? — спросил я, вылезая из машины. Он успокоительно улыбнулся, но я чувствовал, что на сердце у него неспокойно. — Что случилось... Чтоб им... — Он, не сдержавшись, выругался и махнул рукой. «Новые заботы», — подумал я, пока мы подымались в свой отдел. — Что же все-таки произошло? — спросил я. — Эти ротозеи упустили Стася и Саидова. — Что ты говоришь! Как их угораздило? — Вчера, говорят, проводили до самого дома. А сегодня на рассвете птички уже улетели. Целое утро их прождали впустую. — В филармонии справлялись? — В филармонии тоже не знают, куда они девались. Я молчал, стараясь осмыслить происшедшее. Потом спросил: — А где икона? — В сейфе, — коротко ответил Владимир. Вот так так! Мы искали их сообщников на Украине, хотели взять всех сразу, а упустили преступников здесь, из-под носа! Да, наши наблюдатели удружили нам! На лестнице нам навстречу спускался начальник отдела. По его сдержанному приветствию и кислой улыбке я догадался, что ему уже известно обо всем. «Слышали новости?» — спросил он на ходу, торопясь к машине. Я последовал за ним. — Слышал, как же, — начал я. — Мы боремся с преступниками. — Ради бога, не философствуй, — резко прервал он меня. Я замолк, увидев его усталые от бессонницы глаза, которые, казалось, укоряли меня: «Тебе, брат, хорошо возмущаться, а ты нас спроси...» Я повернул обратно и уже медленно подымался по лестнице, как вдруг услышал снизу знакомый голос: начальник звал меня. Я помчался вниз, перескакивая через две ступеньки. Он стоял на пороге, слегка улыбаясь и засунув руки в карманы своей черной кожаной куртки. «И ты давай с нами», — кивнул он Пиртахия и пошел к нетерпеливо фыркавшему «фордику». Зябко передернув плечами, он взялся за ручку двери. — У меня и так кошки на душе скребут, а тут еще твои упреки выслушивай, — улыбнулся он. Потом обернулся к Владимиру. — Садись вперед, рядом с шофером, а мы, старики, сзади устроимся. — Куда мы едем? — спросил я, когда машина завернула на площадь Свободы. — Мы едем к месту преступления. — Он снова стал сосредоточен, даже мрачен. — Весьма серьезного преступления. Но прежде о вашем путешествии.