Оставив их в назначенном месте, мы въехали в город, договорившись встретиться в отделе угрозыска. Вечер был сырой, промозглый. Северный ветер обрушивал на город мокрый снег. Редкие прохожие спешили по улицам. — И что мы здесь потеряли, — буркнул недовольно Владимир и зевнул. — В такую погодку умные люди сидят в кругу своей семьи и попивают холодную «изабеллу»... — Спать хочется? — спросил я. — Нет, сейчас не до сна, — услышал я ответ Пиртахия. Потом он добавил вполголоса: — Меня волнует другое... — Что? — Сегодня мне исполняется тридцать. Жена уже давно готовилась к этому торжественному дню, купила в подарок серебряный портсигар, а я... — А ты предпочел встрече с друзьями и родственниками отправиться на свидание с Саидовым, — закончил я за него. Сквозь боковое стекло «газика» была видна снежная сумятица, поднятая ветром на неширокой улочке. — А сейчас я злюсь на свою дорогую супругу, — продолжал ворчать Владимир. — Она-то чем виновата? — Зачем раздразнила зря — день рождения! Гости! Праздничный стол! Пожалуй, никогда еще я не видел Владимира таким злым и ворчливым. Но ничего, это пройдет, и мой друг снова будет веселым и бодрым, дисциплинированным и жизнерадостным. У меня порою тоже бывает такое настроение. — Можешь не расстраиваться, — успокоил я его, — не вышло в этом году, отпразднуешь в будущем. — Разве что в старости доведется... Машина резко затормозила. Шофер, обернувшись, спрашивал, куда ехать дальше. Сняв с руля покрасневшие от холода руки, он потирал их, согревая. — Может быть, имеет смысл с ходу, не откладывая, ехать на Тургеневскую, чтобы не упустить времени? — поделился я с Пиртахия. Он сразу же согласился. — Разумеется, на квартиру Зубиной. Владимир подался вперед, как гончая, идущая по горячему следу. Я тотчас же умерил его пыл: — Мы в чужом городе. Не предупредив местных товарищей, мы не имеем права делать подобный шаг. — Кроме этих соображений, если говорить откровенно, меня удерживало и то, что встреча с двумя отчаянными бандитами нам, усталым, с дороги и плохо знающим обстановку, не сулила ничего хорошего. — Не имеем права! — передразнил меня Владимир. Теперь это была сама решительность и энергия, от его недавних настроений не осталось и воспоминания. — А пока мы будем испрашивать себе по кабинетам права, их и след простынет... — Я видел, как нетерпеливо ерзал Пиртахия, как сверкали его медово-карие глаза, как потирал он ладони и облизывал пересохшие губы. — А что, если они перебьют нас, как цыплят, — иронически проговорил я, — и некому будет в чужом городе проводить нас в последний путь. Но Владимиру было не до шуток. — Встретиться бы с ним лицом к лицу, а там — будь что будет. — Юношеская безоглядная отвага Владимира пришлась мне, откровенно говоря, по душе. Я видел, как он подталкивал в спину водителя: «Езжай, мол, чего раздумывать!». Шофер вопросительно поглядывал в мою сторону, чувствовалось, что он поддерживает Пиртахия. И тогда я сдался. — Что ж, давайте проедемся по Тургеневской, посмотрим, что и как, уточним обстановку и отправимся дальше. Шофер выключил мотор и вышел из машины. Владимир замер, словно бы заснул, — видно, боялся, как бы я не передумал. Шофер разузнал у прохожих, в какую сторону надо было ехать, и вернулся. «Газик» остановился в начале улицы Тургенева. Мы с Пиртахия вылезли из машины и медленно направились вдоль слабо освещенного тротуара. Владимир пошел вперед. Разглядев над железными воротами цифру девять, он остановился, заглянул в темный двор. Долго оставаться на безлюдном тротуаре было нельзя — нас могли заметить. Сойдя на мостовую, я подал знак Владимиру следовать за мной. Высокая каменная ограда скрывала маленький дворик от чужих глаз. Настороженную тишину нарушало лишь журчание воды из небольшого фонтанчика. Я вошел во двор. Огляделся. Налево от угла сияли два освещенных окна, свет белым прямоугольником падал сквозь застекленную дверь, отделенную от двора лесенкой в две или три ступеньки. «Второго выхода не должно быть», — отметил я и обернулся к Владимиру. — Оставайся здесь, следи за дверью, — шепнул я. Сквозь первое от угла окно я ничего не смог увидеть. Плотная занавеска скрывала комнату. Матовое стекло двери тоже было совершенно непроницаемо. Миновав входную дверь, я заглянул во второе окно. Оно было занавешено, но в одном углу занавеска зацепилась за что-то. Обрадовавшись удаче, я прильнул к стеклу. Комната освещалась небольшой лампочкой. На противоположной стене равномерно покачивалась тень. Приглядевшись, я понял, что это было отражение подвешенной к потолку колыбельки, раскачиваемой чьей-то рукой. Мне показалось, что для женщины рука была велика. «Ольга Зубина в прошлом году ждала ребенка от Саидова. Может, это он и есть», — мелькнула у меня мысль. Ничего удивительного, что отцовское чувство привело сюда Бориса, и теперь он сам убаюкивает сына или дочь. У меня появилась отчаянная решимость: зайти в комнату. Времени для размышлений не было. Внезапность могла сказаться незаменимым союзником. Я сознавал, что поступаю неправильно, опрометчиво, но интуиция столько раз помогала мне в моей практике, что я и в этом случае решил довериться ей. Выпрямившись, я уверенно направился к двери. Я чувствовал, что Владимир здесь, он следит за каждым моим шагом и в любую минуту готов прийти на помощь. Я постучал. — Войдите, — послышался густой бас. Я почувствовал легкий озноб, как бывает на охоте, когда приближается решительный момент. А сейчас мне предстояла встреча с опасными преступниками, которые ограбили собор, убили человека. Отплатить им за все было делом профессиональной чести. Перешагнув порог, я нащупал в кармане револьвер и опустил предохранитель. — Кого надо? — снова прогудел бас. Передняя комната была пуста. Я направился к двери, которая вела в глубь квартиры. Нужно спешить, не дать им времени оправиться от неожиданности. Передо мной оказался плотный, коренастый мужчина, с черными усами и рассыпавшимися по лбу черными вьющимися волосами. «Борис Саидов», — пронеслось в голове. Рука мужчины соскользнула с колыбели и медленно, неприметно для глаз стала красться к поясу. Он не сводил с меня глаз. Напряженное безмолвие, воцарившееся в комнате, нарушалось лишь равномерным поскрипыванием вделанного в потолок кольца, к которому была привешена колыбелька. Сначала я хотел как ни в чем не бывало спросить Ольгу Петровну. Но, увидев крадущуюся к карману руку и злой огонек, загоревшийся в глазах Саидова, я невольно отступил на шаг назад и выхватил револьвер. Саидов был стреляным воробьем: убедившись, что дела плохи, он уронил руку на колено и на мгновение прикрыл глаза. Мне даже показалось, что я услышал скрежет зубов, словно из стены вытащили искривленный ржавый гвоздь. Но Борис тотчас же пришел в себя, открыл глаза и, перехватив мой взгляд, устремленный на его руки, сжал их в кулаки. Но было уже поздно — я заметил, что на правой руке не хватает пальца, и убедился, — передо мной действительно тот, кого я искал. Подняв револьвер на уровень его лба, я негромко, но решительно приказал: — Руки на затылок! Саидов вздохнул, переплел пальцы поднятых вверх рук и заложил за голову. Подчинившись моему приказу, встал и приготовился идти впереди меня к выходу. Как раз в эту минуту открылась дверь и в комнату вошел Пиртахия, — бездеятельное стояние во дворе было пыткой для него. Обыскав Бориса, он вытащил спрятанный на бедре с правой стороны «столыпинский браунинг». Арестованный попросил разрешения переодеться и уложил в небольшой чемоданчик смену белья, полотенце, и кое-какие необходимые мелочи. Постояв с минуту неподвижно, он наконец вздохнул, словно разрешил какую-то сложную задачу, и обернулся ко мне: — Ну, пошли. — Пошли, — ответил я и знаком велел Владимиру остаться на месте. Когда мы уселись в машину, я спросил: — Где Стась? — Стась? — засмеялся Саидов. — Неужели вы воображаете, что я выдам сейчас же визитную карточку с последним адресом Стася! Его вам не видать, как собственных ушей. Теперь надо было действовать без промедления. Узнав об аресте Саидова, Стась и его приятели могли скрыться. План действия был прост и очевиден: надежно «пристроить» Саидова, вернуться на квартиру Зубиной и устроить засаду. Эта квартира должна стать своеобразным неводом, мимо которого не смогут пройти ни Стась, ни его сообщники. Я был уверен, что ловушка окажется безотказной: арест Саидова мы провели так, что об этом не узнала ни одна живая душа. Шофер остановил машину на перекрестке и расспросил у постового милиционера дорогу до угрозыска. Саидов, услышав это, повернулся ко мне: — Может быть, вы скажете, наконец, кто вы и что вам от меня нужно? Этот вопрос был подобен запоздалой попытке утопающего ухватиться за соломинку. Видавшие виды преступники обычно в подобных обстоятельствах лихорадочно выискивают способ удрать до того, как попадут в угрозыск: им хорошо известно, что оттуда уже не выбраться. — Вы хотите узнать, кто мы? — тихо переспросил я. — Ну, конечно же! Врываетесь в мой дом, хватаете, везете бог знает куда, — и все молчком! — Мы родственники Зинаиды Николаевны. Саидову удалось скрыть удивление, только дыхание, ставшее прерывистым, выдало его волнение. — Какой Зинаиды Николаевны? — преувеличенно ровным голосом спросил он. — Зинаиды Николаевны Кантакузен. Впрочем, подробности потом. Сейчас следует поторапливаться, — обратился я к шоферу. Поглядывая на своего соседа краешком глаза, я явственно увидел, как он сжался, съежился, словно лопнула туго натянутая струна. Я ждал этого, — услышав фамилию Кантакузен, Борис понял всю безвыходность своего положения. Настало время, когда с него спросят ответ за кровь и преступления. Наш «газик» резко затормозил у подъезда угрозыска. Из машины первым выскочил шофер, за ним медленно вылез Саидов. Потянувшись, будто только что встал ото сна, он зашагал к большой дубовой двери, с трудом волоча ноги. — Что ты тащишься, словно тебя прокляла Сионская богородица! — прикрикнул я на него. Борис жалко улыбнулся, пробормотал: «Ладно, ладно, вам все известно — тем лучше для вас!» — и тяжело затопал по широкой лестнице. ...Получив ордер на обыск квартиры Зубиной, я в сопровождении двух здешних сотрудников вновь отправился на Тургеневскую улицу. Остановили машину за углом и с соблюдением всех предосторожностей приблизились к дому номер девять. Один человек остался у ворот. Подойдя к застекленной двери, я прислушался: в комнатах не было слышно ни звука. Потом я осторожно заглянул в окно — лампочка по-прежнему лила свой неяркий свет, но тень от колыбели не шевелилась. Судя по всему, хозяйка еще не приходила. Ребенок спал. «Надо сделать все, что в наших силах, чтобы черная тень его отца не отравляла ему жизнь», — подумал я. — Как нам располагаться? — спросил Пиртахия, прерывая мои размышления. Я огляделся. Один угол комнаты, тот, в котором висела колыбель, был отгорожен раздвижной ширмой. За этой ширмой укрылись Владимир и орджоникидзевский товарищ. Я сам собирался спрятаться за шкафом, который стоял в передней комнате. Но едва я перешагнул порог, как открылась входная дверь и показалась высокая русоволосая женщина с фарфоровым молочником в руке. Увидев меня, она удивленно подняла брови, молча поставила молочник на маленький столик в углу и недоуменно уставилась на меня. Потом, все еще не произнося ни слова, поглядела в другую комнату. Не увидев там Саидова, она обеспокоенно спросила: — Где Борис? — Потом, видимо, чтобы исправить неловкость, смущенно улыбнулась. — Вы одни здесь, а где Борис Данилович? — Она медленно прошла во вторую комнату.