— Вы, наверное, не верите в нашу искренность? Напрасно. Если бы мы не хотели помочь вам по-настоящему, вы сидели бы сейчас в камерах, как ваши друзья моряки. Комендант был немного обижен недоверием, но в то же время он понимал, что у ребят есть причины для сомнений, и поэтому не сердился. — Времени для раздумий и сомнений не осталось. Оставаться здесь уже нельзя, необходимо сейчас же уходить из города. Собирайтесь. Мария взяла кофту, лежавшую на постели, Митя сел на табурет и стал натягивать сапоги. — Дзаргу поселит вас в надежном месте, недалеко от Сухуми. Не забудьте, для посторонних вы чужие друг другу. Первое время вообще сторонитесь людей, понятно? — Он обвел их взглядом. — Понятно. Мы сделаем так, как вы говорите, — сказал Вася. — Но почему все-таки вы так заботитесь о нас? Сигуа улыбнулся. — Сейчас не время для объяснений. Потом всё узнаете. Готовы? Пошли. Комендант быстро вышел и исчез в темном коридоре. Дзаргу с ребятами пошел вслед за ним. Они вышли во дворик. Было темно. Улицу едва освещала крохотная лампочка. Дзаргу внимательно огляделся и дал знать, чтобы шли за ним. По ухабистой мостовой вышли к повороту, затененному огромным платаном, у которого маячил силуэт извозчика. Глава двенадцатая СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК Моряки «Чайки» уже месяц томились в подвалах тюрьмы особого отряда. За что их арестовали, в чем обвиняли, никто не знал. Антон написал три заявления, упорно требуя предъявления обвинения и угрожая в противном случае объявить голодовку, но все безрезультатно. Наконец его вызвали наверх. Он удивился. Дело было к вечеру, в это время в здании особого отряда следователя обычно не бывало. Допрос заключенных подвыпившие особоотрядчики обычно начинали поздно ночью, и тогда уже ни они, ни заключенные в камерах не спали до утра. Двое конвойных ввели Антона в кабинет. Комендант, нежившийся в кресле, даже не взглянул в его сторону. Но когда часовые вышли, его точно подменили. Он выпрямился, ободряюще улыбнулся Антону, подозвал к столу и указал на стул: — Садитесь, Гергеда! Вы, кажется, хотите объявить голодовку, не так ли? — До каких же пор мне кормить вшей, если я ни в чем не виноват? — громко ответил Антон и смело взглянул в глаза Сигуа. — Может быть, вы и невиновны, но должны понимать, — он оглянулся и едва слышно продолжал, — где вы, у кого находитесь и, вообще, какое сейчас время. Объявление заключенным голодовки — это протест против беззакония, и там, где закон, правосудие стоят на твердой основе, такие меры могут дать желанные результаты. Но здесь хоть подохни с голоду, никто не обратит внимания на твои протесты. — Комендант взглянул в глаза Антону и сказал: — Так что береги себя и сохраняй здоровье. Оно тебе еще пригодится, — он открыл папку с бумагами. — Тебя обвиняют в шпионаже. Пока что больше ничего не могу тебе сказать. — Он протянул руку к кнопке звонка, но его остановил возглас Антона: — Господин комендант... Сигуа с удивлением посмотрел на заключенного. — Тяжелые мысли замучили меня. Страшные сны снятся. Скажите, ради бога, что с Дата, как он? И я, если хотите, всю жизнь молча просижу в подвале. Сигуа молчал и не сводил глаз с осунувшегося бледного лица, потом сочувственно улыбнулся и тихо спросил: — Дата Букия ваш шкипер, не так ли? — Да, — ответил Антон с нетерпением. — Хорошо себя чувствует, хорошо. Не обращай внимания на дурные мысли, тем более на сны. Здесь всегда снятся плохие сны, ничего не поделаешь, такое уж место невеселое. Гергеда облегченно вздохнул и улыбнулся. Сигуа опустил глаза, нахмурил брови и снова протянул руку к кнопке звонка. Когда часовой открыл дверь, комендант, по-прежнему угрюмый, сидел в кресле и мрачно смотрел на заключенного. — Голодовкой угрожаете? — закричал вдруг Сигуа. — Можете голодать, сколько хотите. Босяки! — и вскочил с места, свирепея с каждой минутой. — Продались русским, явились на родину шпионить и говорите, что невиновны?! Протестуете? Я вам покажу, как протестовать! — Потом он обратился к часовому: — Передайте дежурному надзирателю, что если этот человек еще раз заикнется о голодовке, пусть он разденет его, бросит в карцер, и не только мчади, даже воды не подает. Понятно? Пусть себе голодает, сколько угодно! — Понятно! — Часовой вытянулся по-военному и толкнул арестованного к выходу. Гергеда удивленно глядел на Сигуа: что это с ним? Но потом понял, что комендант кричал для отвода глаз. «Мне и в первый раз показалось, что он неплохой человек. Видно, так оно и есть», — подумал, приободрившись, Антон. Глава тринадцатая ПОТОПЛЕННАЯ «ЧАЙКА» Начальник следственного отдела особого отряда Кондрат Арачемия, которому поручили дело «шпионов» с «Чайки», был мужчина крепкого сложения, лет сорока. Юридическое образование он получил в Московском университете, в течение десяти лет совершенствовался в Петербургском жандармском управлении по особо важным делам и был одарен многими качествами, которых не дает университетское образование. Серые, проницательные глаза его без особого труда распознавали каждое движение человеческой души. Он умело подбирал ключик к любому характеру, мог быть мягким и разговорчивым, настойчивым и беспощадным. Не жалел ни времени, ни энергии для того, чтобы разговорить молчаливого и замкнутого, и почти всегда достигал желаемых результатов. Бывали случаи, когда на заключенных или свидетелей не действовали ни добрые слова, ни угрозы. Тогда Арачемия менял тактику и, как искусный актер, мгновенно преображался. — Ты еще упираешься?! Да ты знаешь, кто перед тобой? Я Арачемия, — кричал он, стучал тяжелым кулаком по столу и с языка воспитанного, только что спокойно беседовавшего человека сыпался такой поток ругательств, что даже видавшему виды сквернослову с Шайтан-базара трудно было бы с ним состязаться. Если и это не приносило желаемых результатов, Арачемия снова становился мягким и добродушным. И нередко, ошеломленный такими метаморфозами, подследственный не выдерживал и давал нужные Арачемия показания. Ему доставляло наслаждение расставлять хитроумные ловушки и коварно заманивать в них свои жертвы, а опыт многолетней практики в жандармском управлении и на белогвардейской разведывательной службе был у него богатый. Он не брезговал никакими способами, не гнушался ничем для достижения цели и снискал себе славу отличного следователя. Правда, прибегать к физическому насилию он старался не часто и не раз говорил, что к силе обращаются лишь неопытные, бездарные глупцы. Пройдохе и фарисею Арачемия не в пример другим редко приходилось поднимать руку на арестованного, но если уж это было, по его мнению, необходимо, он становился безжалостным и жестоким. Во время «следствия» Арачемия часто видел людей замученных, забитых, но сердце его давно разучилось жалеть. Он готов был на все — сначала во имя «бескорыстной любви к царю и отечеству», потом — во имя создания «великой и неделимой России» и, наконец, — «независимой, демократической Грузии». Этому-то человеку и поручили вести следствие по делу матросов, которых обвиняли в шпионаже. Обвиненных в этом тяжелом преступлении без учета облегчающих вину обстоятельств приговаривали к смертной казни. Пошел уже второй месяц, а Арачемия по-настоящему еще не допросил матросов. Он ждал выздоровления Букия, чтобы возложить основную тяжесть вины на него. Пуская в ход испытанные средства, он старался убедить матросов, что Дата их одурачил, и если они не покаются, не расскажут всей правды, то им не избежать расстрела. В случае же смерти шкипера Арачемия думал отыграться на Антоне Гергеда, угадав в нем самого развитого и революционно настроенного члена экипажа «Чайки». Новые победы Красной Армии в России с каждым днем поднимали престиж большевиков в Закавказье. Чтобы удержать власть в Грузии, меньшевики пытались всячески подорвать веру народа в большевиков. В управлении внутренних дел меньшевистского правительства заседало множество опытных провокаторов, прошедших школу царской охранки, которые выискивали, или как это называлось, «раскрывали» группы террористов-диверсантов и шпионов, якобы по заданию красной Москвы действовавших на территории «демократической» Грузии. Провокаторы из контрразведки создавали «антиправительственные нелегальные группы» из молодых бездельников, искателей приключений и просто доверчивых людей, предсказывали им скорое падение правительства и обещали золотые горы. Потом руководитель «нелегальной группы» исчезал неизвестно куда, обманутые молодые люди оказывались в тюремных подвалах, а меньшевистские газеты под крикливыми заголовками сообщали о ликвидации очередной подпольной организации большевиков. Во дворах «ненадежных» лиц особоотрядчики «находили» зарытые в землю винтовки и ручные гранаты, и опять газеты кричали во всю мочь: патриоты родины вовремя раскрыли вооруженный заговор. Но высасывать каждый раз из пальца подобные истории было, конечно, нелегко, и вот тут-то особоотрядчикам улыбнулась судьба: как говорится, прямо в руки свалился экипаж «Чайки». Когда Арачемия предстал перед начальством со своим планом, его одобрили и в случае благополучного завершения провокации пообещали большую награду. Следователя огорчало лишь то, что остался жив Букия. Его смерть упростила бы задачу. Слишком уж популярной личностью был шкипер прославленной «Чайки». Боевой его характер, горячность и богатырская сила в сочетании с почти детским добродушием были известны любому моряку-черноморцу. Арачемия, мельком увидев матросов и выслушав краткий доклад о случившемся, сразу понял, какие возможности таит в себе этот случай, и заранее ликовал от радости, что нащупал дело, которое принесет ему удачу. «Чайка», приплывшая в Грузию из большевистского Туапсе! «Чайка», похищенная в 1914 году у законного владельца! «Чайка», которой завладела большевистски настроенная шестерка, создавшая коммуну и поровну делившая доходы. И, наконец, появление ее в Сухуми в такое смутное время. Факты таковы, что будет не так уж трудно доказать, что матросы «Чайки» — приверженцы большевиков и что они приплыли в Грузию для выполнения тайных шпионских заданий. Нужно только преподнести все это под определенным соусом. О другом таком случае Арачемия не мог и мечтать! И это внезапно родившееся дело было состряпано таким образом, что внешне выглядело вполне правдоподобно. Изложить ложь столь убедительно для Арачемия не представляло особого труда. В агентурном деле, которое шло под номером 226 и именовалось «Чайкой», говорилось следующее: «Шхуну обслуживает экипаж из шести человек. Его шкипер Букия и рулевой Гергеда еще с первого года мировой войны стали заядлыми сторонниками большевиков. Букия и Гергеда завербованы большевистским разведывательным органом, который готовил их для переброски в Грузинскую демократическую республику. Экипажу «Чайки» было дано задание — собрать сведения о расположении грузинских войсковых частей, об их боеспособности. На территории республики каждый из членов шестерки должен был создать группу диверсантов для «выведения из строя военных объектов». Эти сведения, якобы полученные Арачемия от личной агентуры из Новороссийска, подкреплялись другими доносами на «шпионов» со шхуны «Чайка». На шхуне были «найдены» прокламации, взрывчатые вещества и кой-какие другие материалы, разоблачающие «преступников». В агентурном донесении из Туапсе сообщалось, что «Чайка» везла к берегам Грузии больных чумой. Арачемия постарался, чтобы весть об этом распространилась по городу сразу же после ареста матросов «Чайки». Люди были напуганы, взволнованы. Расползались слухи, один другого тревожнее. Учитывая опасность, которую представляли ящики с «чумными крысами», «Чайку» решено было потопить. Население города выгнали на берег. От Келасури до маяка люди, стар и млад, стояли на берегу с палками в руках, напряженно вглядываясь в море: если хоть одна крыса останется в живых и попадет на берег, всю Абхазию ждет страшная эпидемия. Одураченные люди проклинали большевиков, а «Чайка» медленно шла ко дну. Вернувшись в свой кабинет, Арачемия достал из железного ящика тонкую папку агентурного дела и к названию «Чайка» добавил слово «потопленная». Глава четырнадцатая СЛЕДСТВИЕ НАЧАЛОСЬ Наступила ночь, когда в тюрьму особого отряда на извозчике доставили Дата Букия. В больницу за ним приехали четыре особоотрядчика. Начальник конвоя приказал идти пешком. Но Дата твердо отказался: «Пока не приведете извозчика и не свяжете руки, шагу не сделаю».