— Для этого ты едешь в Харьков? — Он не давал мне покоя, просил: приезжай, мол, хоть на день, дважды присылал деньги на дорогу... Раиса лгала мне. Она не поднимала глаз, губы ее пересохли, щеки пылали. Все это радовало меня: значит, по натуре она не испорченный человек, значит, совесть мучит ее. Кто знает, какие обстоятельства — страх или нужда — принудили ее совершить злополучный шаг. — Ты долго думаешь пробыть в Харькове? — спросил я. — Может быть, завтра же придется вернуться назад. Когда мы открыли дверь купе, Пиртахия, запрокинув голову, глотал какие-то капли. — Опять лекарство? — спросила Раиса. — Опять, — мрачно ответив он. — Какой-то черт забрался ко мне в желудок и вертится там, словно кинжал. Жжет и горит. — Уполномоченный скорчил гримасу, словно от невыносимой боли, и покачал головой. Увидев его расстроенное лицо, я понял, что ему не удалось обнаружить икону в чемоданах. Случилось то, чего мы опасались, что мы допускали лишь как маловероятное предположение. Холодный пот залил мне виски. Пришлось прислониться к стене. — Эти капли мало помогают. Придется обратиться к какому-нибудь иному лекарству, — сказал Владимир. Тайный смысл его слов вернул мне надежду. Я молча вышел в коридор. Немного погодя ко мне присоединился Пиртахия. Став у соседнего окна и глядя на пробегавшие мимо телеграфные столбы, он еле слышно прошептал: — В чемоданах ничего нет. Предполагаю, что икона под чехлом маленького чемоданчика, но на ощупь определить не удалось. — Предполагают гадалки, — сердито ответил я. — Наши работники должны знать. Владимир обиженно посмотрел на меня. — Чехол снять я не решился — она обязательно заметила бы это. Почувствовав, что действительно был несправедлив к нему, я примирительно спросил: — Почему ты думаешь, что икона там? — Крышка чемодана показалась мне толще обычной. По коридору протискивался какой-то толстяк. Я кивнул Владимиру и зашел в свое купе. Раиса дремала, полулежа на полке. Осторожно взобравшись наверх, я лег и отдался мыслям. Надо было снова пройтись по всей цепочке известных нам фактов, еще раз взвесить и проанализировать каждую мелочь, чтобы убедиться, что мы идем по верному следу и никакой ошибки не совершали. Положение осложнялось. Мы подъехали к харьковскому вокзалу в два часа ночи. Весь последний вечер Раиса заметно нервничала, беспокоилась, лихорадочно поеживалась. Пиртахия постоянно вертелся поблизости. Когда поезд замедлил ход, Раиса мне сказала: — Сегодня в восемь часов вечера я буду ждать тебя возле памятника Шевченко. Я скажу тебе точно, когда решу вернуться в Тбилиси. И еще кое-что хочу рассказать. Только об одном умоляю тебя — не выходи на перрон вместе со мной! Он так ревнив... — Ясно, — коротко проговорил я и взял свой чемодан, — ровно в восемь у памятника. Поезд дернулся и стал. Встречающих было совсем не много. Я и оперуполномоченный направились к деревянному киоску, откуда доносился, перекрывая запах угля и дыма, привлекательный аромат горячих пирожков. В руках мы держали кожаные перчатки и поигрывали ими. Мимо нас прошел какой-то носильщик и улыбнулся как старым знакомым. Он подбежал к тому вагону, из которого мы только что вышли, и стал внимательно разглядывать приехавших. Увидев Раису с зачехленным чемоданом, он схватился было за ее вещи, но женщина решительно отстранила его. Носильщик не отставал, не желая терять заработок. Раиса что-то проговорила, как видно, наотрез отказываясь от его услуг, и отвернулась. Тогда носильщик достал из кармана скомканный платок и отер лоб. Я и Пиртахия следили за этой сценой, не отрывая глаз: мы знали, что «носильщик» — наш харьковский коллега и платком он сигнализировал своим товарищам, чтобы они взяли Раису под наблюдение. Носильщик отошел от освещенного вагона и сразу же растворился в темноте. Раиса стояла возле ступенек и растерянно оглядывалась вокруг. Народу становилось все меньше и меньше. Когда на перроне уже никого не оставалось, моя «кузина» сердито схватила чемоданы и направилась к выходу. Дождавшись, пока она подойдет поближе, я выступил из тени киоска и удивленно спросил: — Как, ты одна? — Да, меня не встретили, видно, с ними что-то случилось. — Женщина замолкла, испугавшись, чтобы случайно оброненное слово не выдало ее тайны. — Должно быть, мой жених заболел или, может, затерялась телеграмма. «Должно быть, так, милая Раиса, — подумал я, — не то, конечно же, тебя бы встретили — либо один преступник, либо другой». — Ничего, мы тебя проводим. — Но я не знаю его адреса... Он только что поменял квартиру... «Не знать адреса своего жениха — это уж слишком», — пронеслось у меня в голосе, и я взглянул на Владимира. Женщина продолжала вглядываться в лицо каждого, кто появлялся на перроне, и, казалось, не слыхала ни одного слова из того, что мы говорили. — Тогда пойдем вместе с нами, — решил я. — Сегодня отдохнем в гостинице. А с утра приметесь за поиски — или ты его разыщешь, или он тебя, наконец! — Я схватил в свободную руку ее большой чемодан и зашагал к выходу. — Пойдем, — обреченно согласилась женщина и, словно тень, последовала за нами. ...Мы заняли две комнаты во втором этаже гостиницы «Интурист». В одном номере устроилась Раиса, в другом — я с Пиртахия. «В маленьком чемодане икона не обнаружена». «Раису никто не встречал». «Может, Стась и Саидов «раскрыли» нас на тбилисском вокзале и сообщили в Харьков об опасности?» «А вдруг и наши тбилисские «клиенты», почуяв угрозу, сумели скрыться?» «Но если здешние члены банды «засыпались», тогда, естественно, встреча не могла состояться». «Маловероятно, чтобы так вдруг попались бы все сразу и некому было бы пойти на вокзал за иконой...» Сотни головоломных вопросов не давали мне покоя. Я поднялся с постели. — Что случилось? — спросил Пиртахия. — Нельзя ждать утра, надо идти. — Куда? — В областное отделение угрозыска. Надо переговорить с Тбилиси. Если у них все в порядке, тогда еще ничего, но если они упустили Стася и Саидова... — Я накинул пальто, сорвал с вешалки шапку. Когда я сбегал по лестнице, услышал звук захлопнувшейся двери. Вслед за мной, поскрипывая новыми туфлями, спешил Пиртахия. ...Дежурный отделения немедленно соединил нас с Тбилиси. Я позвонил на дом к начальнику секретного сектора. — Наши «друзья» чувствуют себя преспокойно, — сообщил он, — совсем недавно ребята проводили их на улицу Орджоникидзе, чтобы по пути с ними ничего не случилось. Я облегченно вздохнул, словно с плеч моих свалился тяжелый груз. Но сразу же возникли новые опасения: «Может, Раиса и не думала увозить икону богородицы?» «Может, все очень просто: в нее влюблен какой-нибудь хороший, честный парень, а мы...» Тем временем дежурный по моей просьбе созвонился с адресным бюро. Сведения, полученные оттуда, оказались неожиданными для меня: в Харькове действительно оказался Бернард Каврига, но он был... семидесятипятилетним педагогом-пенсионером, который, конечно, в этот час преспокойно спал в своей постели, не помышляя ни о какой невесте. Где уж влюбляться в столь почтенном возрасте! Тогда я попросил дежурного — исполнительного и вежливого молодого украинца — соединить меня с начальником отделения. К счастью, он оказался в своем рабочем кабинете, не то пришлось бы будить его ни свет ни заря. ...Высокий светловолосый человек средних лет радушно заспешил нам навстречу, как только мы открыли дверь его кабинета. — Михаил Петрович, — по-домашнему представился он. Я подробно рассказал обо всех обстоятельствах нашего дела и о тех осложнениях, которые возникли в последний момент. Михаил Петрович внимательно слушал, нервно потирая лицо. Я давно обратил внимание, что человек нашей профессии не может спокойно слышать подобные истории. В таких случаях он уподобляется горячему скакуну, мимо которого стремительно пронесся табун. Когда я упомянул Бернарда Кавригу, начальник отделения хитро сощурил глаза и мягкая улыбка скользнула у него по губам. Но он не прерывал меня, пока я не закончил. — Все ясно, друзья. Вы прекрасно поработали, но, к сожалению, — он сочувственно покачал головой, — к сожалению, вашего Бернарда уже нету... — То есть как нету? — Он и его дружок, некто Галан, убиты в перестрелке с нашими работниками в Киево-Печерской лавре. — Он посмотрел на нас с таким выражением, словно хотел сказать: «Нравится вам это, друзья, или нет, но это так». Новость не обрадовала меня. След терялся, цепочка грозила оборваться. — Двое убито... Живыми никого не взяли? — Никого. Третьему удалось скрыться. — Кто этот третий? — Не знаем. — Начальник с сожалением пожал плечами. — А с какой целью проникли они в лавру?