— Цель, мне кажется, была та же, что и в Тбилиси, — охота за древними иконами. Вы ведь знаете, лавра — старейший памятник православной церкви — относится к одиннадцатому столетию. — Вы уверены, что один из убитых — Каврига? — Мы обнаружили у него три паспорта. Один — на имя Бернарда Самуиловича Кавриги. Так что этот человек с тремя фамилиями, должно быть, вас и интересовал. Я окончательно растерялся. Новые обстоятельства полностью меняли ход дела, все планы, разработанные нами, оказались ненужными. Что было делать? Поехать в Киев и там на месте ознакомиться с агентурным материалом по этому делу? Или же продолжать последовательно «разрабатывать» линию Раисы — по моему глубокому внутреннему убеждению эта женщина могла принести следствию наибольшую пользу. Спокойный голос Михаила Петровича прервал мои размышления: — Я бы советовал вам немедленно доложить обо всем в Тбилиси. Преступник, которому тогда удалось бежать, может из Киева направиться именно туда. Во всяком случае, он обязательно даст знать своим тбилисским коллегам о провале банды. Поэтому надо удвоить наблюдение за преступниками в Тбилиси, чтобы перекрыть все их связи или же, при крайних обстоятельствах, не дать им скрыться и своевременно задержать... Что касается Раисы, то здесь ей наверняка не удастся наладить связи, и вы можете увезти вашу «родственницу» обратно! Михаил Петрович взял телефонную трубку и попросил соединить его с начальником следственного отдела тбилисского угрозыска. Вскоре указание было получено: действовать сообразно с обстоятельствами, как найдем нужным. Часам к восьми утра мы, распрощавшись с Михаилом Петровичем, вернулись к себе в гостиницу. Разумеется, было уже не до сна. Раиса, конечно, охотно согласится вернуться с нами в Тбилиси — другого выхода у нее нет. Но вдруг икона не у нее? Мы так и будем кататься зря туда и обратно. Подозрения опять охватили меня. «Если даже богородица и спрятана в чемодане Раисы, здесь, в чужом городе, не встретив своих и охваченная предчувствием опасности, она может уничтожить это вещественное доказательство. Что тогда?» Арестовать Раису и обыскать? Рановато. Преступные связи необходимо проследить до конца, чтобы узнать, кто именно оказался вдруг столь заинтересованным в исторических реликвиях наших народов. Тем более, что выясняется широта и разносторонность симпатий неизвестного ценителя искусства — его, оказывается, интересуют памятники древней иконографии не только в Грузии, но и на Украине. — Владимир! — позвал я. — Есть! — Пиртахия сел на кровати и уставился на меня красными от бессонницы глазами. — Пойдешь к Михаилу Петровичу и доложишь, что мы решили... Слышишь? — Все слышу. — Владимир уже был одет и готов выполнять любое поручение. — Решили выкрасть маленький чемоданчик. Для чего и как — объясню потом. — Все ясно. Дальше? — Пусть часам к двум пришлют сюда оперработника, чтобы вынести чемодан из комнаты Раисы. — А Раиса?.. — Владимир недоуменно таращил глаза. — А Раиса вместе со мной будет в кино. — Не выйдет, — отрезал Пиртахия. — Подозрение сразу же падет на меня. — Не беспокойся за свою репутацию — ты тоже будешь с нами! — Я буду здесь и в то же время — я буду с вами! Ничего не понимаю. И для чего нужен еще оперработник? — Пусть предупредит дежурную по этажу, чтобы молчала, когда Раиса подымет шум. Об остальном — позже. А сейчас — иди к Михаилу Петровичу. Пиртахия молча вышел из комнаты. К десяти часам утра, когда Раиса постучалась к нам, Пиртахия успел вернуться. Я взглянул на свою «родственницу» — у нее были грустные и усталые глаза. Она молча кивнула и села в кресло у окна. А я с большим возбуждением говорил своему собеседнику, словно бы продолжая уже начатую фразу: — Так вот, братец ты мой, столько времени потеряно, сколько денег потрачено, и все — впустую?.. — Почему же они не сообщили, что арбитраж откладывается? — сочувственно спросил Владимир. Я махнул рукой. — Они-то показали мне копию телеграммы, еще двадцатого февраля послали. Но я ничего не получал. — Арбитраж отложили? — спросила Раиса, хотя видно было, что ее это сейчас совершенно не интересовало. Не отвечая ей, я мрачно пробормотал себе под нос: — С кого спрашивать за всю эту путаницу?.. — Почта, телеграф, Наркомсвязь, — назвал виновных на выбор Владимир и вышел из комнаты. Раиса грустно улыбнулась. — Нет худа без добра: если бы ты вовремя получил телеграмму — не поехал бы сюда, и мы бы не встретились, может, никогда. — Она взглянула на меня, будто видела во мне свою последнюю надежду. — Что ж, пожалуй, и так, — согласился я. Подойдя к зеркалу, причесался, поправил галстук и предложил Раисе: — Пойдем позавтракаем. — Пойдем. — Она быстро поднялась с кресла, улыбнулась своему отражению в зеркале и направилась к двери. — А твой друг? — Он, по-моему, уже завтракал. К тому же он спешит по своим делам. — Я закрыл дверь на ключ и внезапно обернулся к Раисе: — Приглядываюсь я к тебе и поражаюсь... — Пока я выдерживал паузу, женщина замерла на месте. — Отчего ты такая грустная? Что тебя беспокоит? Ну, не встретил тебя твой жених на вокзале, так ведь не ты в этом виновата? К тому же, ты сама говорила, что хочешь порвать с ним. Пожалуйста, прекрасный повод, лучше не надо. Сегодня же вечером возвращайся в Тбилиси, и пусть он пеняет на себя! Раиса со страхом смотрела на меня, как будто боялась, что кто-нибудь может услышать мои ужасные речи. Потом наконец произнесла: — Ты не знаешь, что это за человек. Я боюсь его, Сандро. — Боишься?! — Я засмеялся. — А я здесь на что? Если раньше ты была одна на белом свете, то теперь у тебя есть брат и друг. И можешь не бояться — я никому не дам тебя в обиду. — Я решительно шагал, нахмурив брови, а Раиса, уцепившись за мой рукав обеими руками, едва поспевала за мной. В час дня мы взяли два билета на городской железнодорожной станции — она после недолгого колебания согласилась уехать сегодня же вечером. Оттуда мы медленно шли по многолюдной улице. Было тепло. Солнце разорвало завесу истрепанных облаков и глядело на землю, будто предвещая людям близкую весну. — Как хорошо! — проговорила Раиса, подставляя лицо солнечному теплу, и взяла меня под руку. — С тобой мне покойно и не страшно. — Чего ты боялась без меня?.. — Я бы сказала тебе, но... — Она замолкла, потом улыбнулась, но в этой улыбке было больше грусти, чем радости и веселья. Я не подгонял ее, чувствуя, что рано или поздно Раиса чистосердечно расскажет мне все, что у нее на сердце. Нужен был только повод. Эти мысли сменились опасением: не обострит ли положение потеря чемодана, не усилит ли подозрительности и без того запуганной женщины? Когда мы приближались к кинотеатру, я издали увидел в толпе Владимира, — он был точен. — Что ты здесь делаешь? — закричал я ему. — Или и у вас тоже отменили совещание? — Нет, у нас все в порядке. Просто я свободен до восьми часов вечера, — он весело и беззаботно прищурился: — А вы куда путь держите, друзья мои? — Мы решили уехать вечерним поездом. А путь держим в кино. Владимир, заговорщицки подмигнув нам, молча скрылся в вестибюле кинотеатра. Через несколько минут он вернулся, размахивая тремя билетами. Раиса поразилась расторопности и всемогуществу Цхакая, но тот скромно потупился: — К сожалению, билеты в разных местах. Два рядом, в партере, третий — наверху. Я выхватил у него два билета и сказал: — Мы с Раисой люди не гордые, можем и внизу посидеть, а ты — человек дворянского происхождения, хоть и весьма сомнительного, твое место — в амфитеатре! И все втроем мы с шутками и смехом прошли в фойе. ...Когда картина кончилась, мы подождали у выхода спускавшегося с верхотуры Цхакая. Он еле заметно улыбнулся мне. Это должно было означать: как видишь, все в порядке и я снова здесь. — Как вам понравился фильм? — поинтересовалась Раиса. — Фильм ничего, вполне приличный, — ответил Владимир. — Вы что, в самом деле решили сегодня уезжать? — в свою очередь спросил он, очевидно, чтобы не допустить дальнейших расспросов о содержании картины, которую ему так и не пришлось посмотреть. — Уже даже билеты взяли, — ответил я, беря под руку Раису. — Так-так, оставляете меня одного в чужом городе, — с сожалением проговорил Владимир. Мы быстро дошли до гостиницы. Подымаясь по лестнице, Раиса тихо сказала мне: — Я давно не чувствовала себя так хорошо. Наверно, меня ожидает какая-нибудь неприятность. — Глупости, с чего это вдруг? — успокоил я ее, расставаясь с ней возле ее номера. — Как дела? — нетерпеливо спросил я оперуполномоченного, входя в свою комнату. — Она в твоем чемодане, — шепотом ответил он. Мы сняли пальто и уселись в кресла, ожидая, когда прибежит к нам Раиса, обнаружив пропажу. Мы сидели напряженные, не шевелясь и не двигаясь, словно вот-вот должен был грянуть гром. — Что ты застыл, как истукан, — сказал я Владимиру. — Надо держать себя естественно, пой, смейся... — Я скинул пиджак, закатил рукава сорочки и пошел умываться. Пиртахия взял газету и прилег на диван. Я в четвертый раз мылил себе лицо, когда дверь распахнулась и показалась бледная как смерть Раиса. Она не была похожа на человека, которого обокрали и который жалеет о понесенном ущербе. Нет, ее охватил ужас, самый настоящий ужас. Посеревшие, бескровные губы дрожали, глаза стали еще больше, руками она теребила ворот платья, явно не сознавая, что делает. — Я погибла, погибла, украли... — с трудом пролепетала она и пошатнулась, словно ноги не держали ее. Я подбежал к ней, усадил в кресло. Владимир схватил стакан воды, стал брызгать ей в лицо. Раиса открыла глаза.