— Вы-до-ве-де-те-ме-ня-до-безу-у-умия, юноша! Близнецы закатились в своем неразличимом хохоте, но вспомнили тьму и кое-что другое, осеклись и стали беспокойно озираться, а потом снова уставились в принявшееся уже за шалашик пламя. Эрик разглядывал мечущихся букашек, лихорадочно и безнадежно пытавшихся выбраться из огня, и вспомнил тот, первый костер — там, на круче, где теперь было черным-черно. Вспоминать про это ему не хотелось, и он перевел глаза к вершине. Жар приятно бил в лицо. Сэм развлекался тем, что, подбрасывая ветки, наклонялся к самому костру. Эрик держал ладошки над костром как раз на таком расстоянии, что еще чуть-чуть ближе — и обожжешься. Его праздный взгляд блуждал поверх огня и наделял сведенные тьмой к плоским теням ночные глыбы их дневной объемностью. Вон там та большая скала, и три камня, и еще расщепленная скала, а дальше щель, а там… — Сэм! — А? — Нет, ничего. Пламя пожирало ветки, корчилась и отваливалась кора, трещало дерево. Шалашик рухнул, разметав над вершиной широкий круг света. — Сэм… — А? — Сэм! Сэм! Сэм раздраженно глядел на Эрика. Застывший, уставленный взгляд Эрика ужаснул Сэма, потому что Эрик смотрел на что-то у него за спиной. Сэм перебрался к нему, сел на корточки рядом, тоже посмотрел. Оба вцепились друг в дружку и замерли — четыре немигающих глаза, два разинутых рта. Далеко внизу лес охнул и загремел. На головах у них забились волосы, пламя подсеклось и сломалось. В пятнадцати ярдах от них хлопала вздутая ткань. Ни один не вскрикнул, только крепче вцепились друг в дружку, и у них отвисли челюсти. Так сидели они секунд десять, пока огонь окатывал вершину искрами, дымом и прерывистым, хлещущим светом. Потом сразу оба, будто в нераздельном ужасе, они перебрались через скалы и бросились наутек. Ральфу снился сон. Он уснул наконец, бог знает сколько времени шумно проворочавшись в сухих листьях. Даже стоны и выкрики из других шалашей не достигали его, потому что он был далеко, он был там, где раньше, и он кормил сахаром пони через садовый забор. А потом кто-то затряс его за плечо и сказал, что пора пить чай. — Ральф! Проснись! Листья загремели, как море. — Ральф! Проснись! — А? Что? — Мы видели… - …зверя… — Совсем близко! — Кто тут? Близнецы? — Мы видели зверя! — Тихо! Хрюша! Листья все гремели. Хрюша наткнулся на него, потому что он уже кинулся навстречу засматривающим в шалаш потускневшим звездам, но его не пустили близнецы. — Не ходи! Там ужас! — Хрюша, где наши копья? — Ой, слышите… — Тогда тихо! Ложитесь. Они лежали и, не веря, а потом ужасаясь, слушали шепот близнецов, то и дело перемежавший оторопелые паузы. Тьма полнилась неизвестным и грозным, когтями, клыками. Рассвет томительно долго стирал с неба звезды, и наконец в шалаш поползло унылое серое утро. Они зашевелились, хотя у входа стерег неотступный страх. Путаная тьма уже расслаивалась на даль и близь, и затеплели подцветкой облачка в вышине. Одинокая морская птица взвилась с хриплым криком, эхо перехватило его, и что-то засвистело в лесу. Лоскуты облаков у горизонта пропитались розовостью, и снова стали зелеными верхушки пальм. Ральф встал на колени у входа и осторожно выглянул из шалаша. — Эрик, Сэм. Зовите всех на собрание. Только тихо. Живей. Близнецы, дрожа и жмясь друг к дружке, ползком одолели расстояние до следующего шалаша и там выложили страшную новость. Ральф заставил себя встать и пошел к площадке, достоинства ради держась очень прямо, хоть по спине у него бегали мурашки; Хрюша и Саймон шли следом, сзади пробирались остальные. Ральф взял рог с отполированного ствола и поднес к губам; но раздумал и не подул, а вместо этого только поднял раковину и показал всем. И все поняли. Лучи, пучком расходившиеся над горизонтом, теперь пластались уже вокруг, на уровне глаз. Ральф глянул на взбухаюшую золотую дольку, которая озаряла их справа и будто подбадривала. Кружок мальчиков перед ним ощетинился копьями. Он передал рог Эрику, потому что тот сидел ближе Сэма. — Мы видели зверя своими глазами. Нет, не во сне… Сэм его перебил. Рог служил обоим близнецам сразу, так повелось, ввиду их совершенной нерасторжимости. — На нем шерсть. И сзади у него что-то — вроде крылья. И он шевелился… — Ой, жуть. Он, что ли, сел… — Костер горел вовсю… — Мы его как раз разожгли… — Веток подложили… — У него глаза… — Зубы… — Когти… — Мы ка-ак побежим… — Прямо по скалам… — Натыкаемся… — А он за нами… — Я видел, он за деревьями прятался… — Чуть меня не сцапал… Ральф с испугом показал на лицо Эрика, в кровь исполосованное ветками. — Как это ты? Эрик пощупал лицо. — Весь покарябался. И кровь? Мальчики, сидевшие рядом с Эриком, в ужасе отпрянули. Джонни, еще не переставший зевать, вдруг разразился слезами, и Билл хлопал его по спине, пока он не затих. Яркое утро было полно угроз, и кружок мальчиков стал меняться. Взгляды уже не устремлялись к центру, все озирались по сторонам, из-за своих деревянных копий, как из-за ограды. Джек заставил их вспомнить, что они не в засаде, а на собрании. — Вот это будет охота! Кто со мной? Ральф заерзал на месте. — Копья у нас — деревянные палки. Не болтай. Джек ухмыльнулся: — Ага! Боишься? — Да, а что? Ты, что ли, не боишься? И в отчаянной, обреченной надежде он повернулся к близнецам: — Вы же нам головы не морочите? А? Протест был такой пламенный, что в его искренности никто бы не мог усомниться. Рог взял Хрюша. — А может… может, нам тут остаться? Глядишь, зверь к нам и не сунется.