— Хочу в шалаш… — Я устал… — Нет! Ральф содрал кожу на пальцах. Но не чувствовал боли. — Я главный. Надо все выяснить точно. Гору видите? Сигнала там нет. А вдруг корабль? Да вы все чокнулись, что ли? Мальчики, ропща, затихали. Джек первый пошел вниз, потом по перешейку. Глава седьмая. Большие деревья и тени Свиной лаз бежал вдоль скал, нагроможденных у самой воды, и Ральф был рад, что первым идет Джек. Если бы в уши не лез медленный свист отсасывающих отяжелевших волн и шипенье их при возврате, если бы не думать о стерегущих с обеих сторон глухих пасмурных зарослях, тогда бы можно, наверное, выбросить из головы зверя и немного помечтать. Солнце подобралось к зениту, и остров душила полуденная жара. Ральф передал вперед указание Джеку, и, как только дошли до фруктов, сделали привал. Когда они уже сели, Ральф почувствовал, как палит жара. Поморщившись, он стянул серую рубашку и стал обдумывать, не пора ли ему, наконец, решиться ее выстирать. Жара показалась ему сегодня особенно несносной, редкая жара даже для этого острова. Было бы хорошо привести себя в порядок. Сюда бы ножницы и постричься (он откинул волосы со лба), состричь эти грязные патлы, совсем, сделать прическу ежиком. Хорошо бы вымыться, по-настоящему, поваляться бы в пенной ванне. Он внимательно ощупал языком зубы и пришел к выводу, что и зубная щетка бы не помешала. Да, еще ведь ногти… Ральф перевернул руку ладошкой вниз и посмотрел на свои ногти. Он их сгрыз, оказывается, совсем, хоть не помнил, когда вернулся к постыдной привычке. — Так еще палец сосать начнешь… Он украдкой огляделся. Нет, никто не слышал. Охотники набивали животы легкой едой, стараясь себя уверить, что вкусней бананов и еще других каких-то студенистых, оливково-серых фруктов нет ничего на свете. Меряя на себя, прежнего, чистенького, Ральф оглядел их всех. Они были грязны, но не так очевидно и лихо, как мальчишки, извозившиеся в грязи или плюхнувшиеся дождливым днем в лужу. Срочно тащить их под душ не чесались руки, и все же, и все же — слишком длинные лохмы, и в них колтуны, и позастревали листья и прутики, лица вымыты потом и соком около ртов, но в более укромных местах будто тронуты тенью; одежки драные, как у него самого, задубели от пота и не надеты ради приличия или удобства, а напялены кое-как, по привычке; и кожа на теле шелушится от соли. Вдруг он понял, что привык ко всему этому, притерпелся, и у него екнуло сердце. Он вздохнул и отпихнул ветку, с которой сорвал плод. Охотники уже углублялись в лес, забирались за скалы — по неотложной надобности. Он отвернулся и стал смотреть на море. Здесь, с другой стороны острова, вид открывался совсем другой. Дымный миражный морок не мог выстоять против холода океана, и горизонт взрезал пространство четкой синей чертой. Ральф спустился к скалам. Тут, чуть не вровень с водой, можно было следить глазами, как без конца взбухают и накатывают глубинные волны. Шириною в целые мили, не какие-то буруны, не складки на отмелях, они без препятствий катили вдоль острова, как будто заняты делом и им некогда отвлекаться. Но они никуда не текли, не спешили — это вскидывался и падал сам океан. Упадет, взметнув брызги, разденет скалы, облепленные мокрыми прядями водорослей, вздохнет, помедлит, и снова набросится на оголенные скалы, и запустит, наконец, над глубью руку прибоя, чтоб совсем близко, чуть не рядом, взбить щедрой пастью пену. Ральф следил за раскатами, волна за волной, соловея от далекости отрешенного моря. И вдруг смысл этой беспредельности вломился в его сознанье. Это же все, конец. Там, на другой стороне, за кисеей миражей, за надежным щитом лагуны, еще можно мечтать о спасении; но здесь, лицом к лицу с тупым безразличием вод, от всего на мили и мили вдали, ты отрезан, пропал, обречен, ты… Саймон заговорил у него чуть не над самым ухом. Ральф спохватился, что обеими руками обнял скалу, что он весь изогнулся, что шея у него онемела и разинут рот. — Ты еще вернешься, вот увидишь. Саймон кивал ему из-за скалы чуть повыше. Он стоял, держась за нее обеими руками, на одной коленке, а другую ногу спустил и почти дотянул до Ральфа. Ральф вопросительно вглядывался в лицо Саймона, стараясь прочесть его мысли. — Очень уж он большой, понимаешь… Саймон снова закивал: — Все равно. Ты вернешься, вот увидишь. Ну, просто я чувствую. Тело у Ральфа почти расслабилось. Он глянул на море, горько улыбнулся Саймону: — У тебя что — в кармане кораблик? Саймон ухмыльнулся и покачал головой. — Тогда откуда ж тебе это известно? Саймон все молчал, и тогда Ральф сказал только: — Ты чокнутый. Саймон отчаянно затряс головой, так что заметалась густая черная грива. — Да нет же. Ничего подобного. Просто я чувствую — ты обязательно вернешься. Оба примолкли. И вдруг улыбнулись друг другу. Роджер крикнул из зарослей: — Эй! Идите сюда! Скорей! Там была взрыхлена земля и лежали дымящиеся комья. Джек склонился над ними, как влюбленный. — Ральф, мясо-то нам все равно нужно, хоть мы охотимся за другим. — Ну, если по пути, можно и поохотиться. И снова они двинулись, охотники жались в кучку из-за зверя, которого опять помянули, Джек рыскал впереди. Шли гораздо медленней, чем ожидал Ральф, но он был даже рад, что можно плестись просто так, поигрывая копьем. Вот Джек наткнулся на что-то непредвиденное по своей части, и вся процессия остановилась. Ральф прислонился к дереву и сразу задумался, замечтался. Собственно, за охоту отвечал Джек. Правда, надо еще подняться на гору — но это успеется. Давно, когда еще они переехали вместе с папой из Чатема в Девонпорт, они жили в доме на краю вересковой пустоши. Из всех домов, где они жили, этот больше всего запомнился Ральфу, потому что сразу потом его отослали в школу. Тогда еще с ними была мама, и папа каждый день возвращался домой. Дикие пони подходили к каменному забору сада, и шел снег. Прямо рядом с домом стоял такой сарайчик, и на нем можно было лежать и смотреть, как валят хлопья. И разглядывать мокрые пятнышки вместо каждой снежинки; и замечать, как, не растаяв, ложится первая и как все выбеливается кругом. А замерзнешь — иди домой и гляди в окно, мимо медного блестящего чайника и тарелки с синими человечками… А в постели дадут тебе сладкие кукурузные хлопья со сливками. И книги… Они клонятся на полке оттого, что две или три лежат плашмя поверх остальных, ему лень их поставить на место. Растрепанные, захватанные. Одна блестящая, яркая — про Топси и Мопси, но он ее не читал, потому что она про девчонок; и еще одна про колдуна, эту читаешь, замирая от ужаса, и двадцать седьмую страницу пролистываешь, там нарисован жуткий паук; и еще одна про людей, которые что-то раскапывают, что-то египетское. «Что надо знать мальчику о поездах», «Что надо знать мальчику о кораблях». Так и стоят перед глазами; подойти, протянуть руку. Руке запомнились тяжесть и гладкость тяжело соскальзывавшего на пол тома — «О мамонтах для мальчиков». …Все было хорошо; все были добрые и его любили. Впереди треснули кусты. Мальчики шарахнулись со свиного лаза с визгом, на четвереньках, под лианы. Джека оттолкнули, он упал. По свиному лазу, прямо на них скакало что-то — и хрюкало страшно, и блестело клыками. Ральф, как ни странно, холодно прикинул расстояние и прицелился. Кабан был уже всего в пяти ярдах, и тут он метнул свою дурацкую палку, и она попала прямо в огромное рыло и на секунду там застряла. Кабан взвизгнул и бросился в заросли. Все снова повысыпали на тропку, прибежал Джек, заглянул в кусты. — Сюда… — Он же нас прикончит! — Сюда, я говорю! Кабан продирался по зарослям, уходил. Они нашли другой лаз, параллельный, и Джек побежал впереди. Ральфа распирала гордость, и страх, и предчувствия. — Я в него попал. Копье даже застряло… И вдруг прямо перед ними сверкнуло море. Джек кинулся вперед, рыская всполошенным взглядом по голым скалам. — Ушел. — Я в него попал, — снова сказал Ральф. — Копье даже подержалось. Ему требовались свидетельские показания. — Ты же видел, правда? Морис кивнул: — Ага. Ты ка-ак ему в морду! У-у-х! Ральф уже совершенно захлебывался: — Здорово я его. Копье застряло. Я его ранил. Он грелся в лучах вновь завоеванной славы. Выяснилось, что охота, в конце концов, даже очень приятное дело. — Надо же, как я его! Это, наверное, и был зверь! Но тут подошел Джек: — Никакой не зверь. Кабан обыкновенный. — Я в него попал. — Чего же ты на него не бросился? Я вот хотел… Ральф почти взвизгнул: — Это на кабана-то! Джек вдруг вспыхнул. — Чего же ты орал — он нас прикончит? И зачем тогда копье бросал? Подождать, что ли, не мог?