— Роджер? — Ага. — Ну, значит, нас трое. И снова они стали взбираться по склону. Тьма накрывала их, как волной. Джек шел молча, вдруг он начал кашлять и задыхаться; ветер заставил их отплевываться. Глаза Ральфу заволокло слезами. — Зола. Мы на сожженное место зашли. Шагами и ветром взметало пепел. Снова они остановились, и Ральф, закашлявшись, успел окончательно сообразить, какую они сморозили глупость. Если зверя там нет — а его, наверное, нет, — тогда еще ладно, пусть. Ну, а вдруг он там, подстерегает их наверху — что толку тогда от них от троих, скованных тьмой, вооруженных палками? — Дураки мы все-таки! Из тьмы донеслось в ответ: — Дрейфишь? Ральфа трясло от обиды. Все, все из-за этого Джека. — Еще бы. Но мы все равно дураки. — Если тебе не хочется, — сказал саркастический голос, — я и сам могу пойти. Ральф уловил насмешку. Он ненавидел Джека. Зола щипала ему глаза, он боялся, устал. Его взорвало: — Пожалуйста! Иди! Мы тут подождем. И — молчанье. — Что ж ты не идешь? Испугался? Пятно во тьме, пятно, которое было Джек, отодвинулось и начало таять. — Ладно. Пока. И пропало пятно. И вместо него всплыло другое. Ральф наткнулся коленкой на что-то твердое, качнул колкий на ощупь обгорелый ствол. Шершавым обугленным краешком бывшей коры его мазнуло по ноге, и он понял, что это на ствол сел Роджер. Он пощупал дерево и, колыхнув его на невидимом пепле, сел тоже. Роджер, вообще необщительный, и тут не стал разговаривать. Не стал распространяться о звере или объяснять Ральфу, что понесло и его в эту нелепую экспедицию. Сидел себе и покачивал ствол. Ральф различил частое-частое, бесящее постукиванье и догадался, что Роджер стучит по чему-то деревянным копьем. Так и сидели: стучащий, раскачивающийся, непроницаемый Роджер и кипящий Ральф; а небо вокруг набрякло звездами, и только черным продавом в их блеске зияла гора. Высоко наверху заскользили звуки, кто-то размашисто, отчаянно прыгал по камням и золе. Вот Джек добрался до них, и он прохрипел таким дрожащим голосом, что они еле его узнали: — Там кто-то есть. Я видел. Он споткнулся о ствол, ствол ужасно качнулся. Минуту Джек лежал тихо, потом пробормотал: — Осторожно. Может, он пошел вдогонку. На них посыпался пепел. Джек сел. — Там, наверху, я видел — что-то вздувается. — Тебе просто почудилось, — стуча зубами, выговорил Ральф. — Что же может вздуваться? Таких не бывает существ. Роджер сказал — и они даже вздрогнули, они совсем про него забыли: — Лягушка. Джек хихикнул и вздрогнул: — Да уж, лягушечка. И хлопает как-то. А потом вздувается. Ральф даже сам удивился — не столько своему голосу, голос был ровный, сколько смелости предложенья: — Пошли — посмотрим? Впервые с тех пор, как он познакомился с Джеком, Ральф почувствовал, что Джек растерялся. — Прямо сейчас? И голос Ральфа сам ответил: — Да, а что? Он встал со ствола и пошел по звенящей золе в темноту, и остальные — за ним. Теперь, когда его голос умолк, стал слышен внутренний голос рассудка и еще другие голоса. Хрюша говорил, что он как дитя малое. Другой голос призывал его не валять дурака; а тьма и безумие этой затеи делали ночь немыслимой, как зубоврачебное кресло. Когда достигли последнего подъема, Джек с Роджером подошли ближе, превратясь из чернильных клякс в различимые фигуры. Не сговариваясь, все трое остановились и припали к земле. За ними, на горизонте, светлела полоса неба, на которой вот-вот могла проступить луна. Ветер взвыл в лесу и прибил к ним лохмотья. Ральф шевельнулся: — Пошли. Двинулись вперед, Роджер чуть-чуть отстал. Джек с Ральфом вместе повернули за плечо горы. Снизу сверкнули плоские воды лагуны, и длинным бледным пятном за нею был риф. Их нагнал Роджер. Джек заговорил шепотом: — Дальше — ползком. Может, он спит… Роджер и Ральф поползли, а Джек, несмотря на все свои храбрые слова, на сей раз отставал. Вышли на плоский верх, где под коленками и ладонями были твердые камни. Что-то вздувается… Ральф попал рукой в холодный, нежный пепел и чуть не вскрикнул. Рука дернулась от неожиданного соприкосновенья. На миг мелькнули перед глазами зеленые искорки дурноты и тотчас растаяли во тьме. Роджер лежал рядом, и губы Джека шептали в ухо Ральфу: — Вон там, где раньше щель была. Бугор — видишь? Пепел угасшего костра посыпался Ральфу в лицо. Он не видел щели, вообще ничего не видел, потому что опять всплыли зеленые искорки и разрастались, и вершина горы вдруг поползла вбок и накренилась. Опять, уже не так близко, он услышал голос Джека: — Испугался? Нет, он не то что испугался, у него отнялись руки и ноги; он висел на вершине рушащейся, оползающей горы. Джек отодвигался от него все дальше, Роджер наткнулся на него и, пошарив, сопя, прополз мимо. Он слышал — они шептались. — Видишь? — Это же… Перед ними всего в трех-четырех ярдах был взгорок там, где прежде взгорка не было. Ральф услышал какой-то тихий стук — кажется, это у него у самого стучали зубы. Он взял себя в руки, весь свой ужас обратил в ненависть и встал. И сделал два натужных шага вперед. Позади них лунный серп уже отделился от горизонта. Впереди кто-то, вроде огромной обезьяны, спал сидя, уткнув в колени голову. Потом ветер взвыл в лесу, всколыхнул тьму, и существо подняло голову и обратило к ним бывшее лицо. Ноги сами понесли Ральфа по пеплу, сзади он услышал топот, крик и сломя голову, не разбирая дороги бросился вниз, в темноту; на вершине остались только три брошенные палки и то, что сидело и кланялось. Глава восьмая. Дар Тьме Хрюша перевел несчастный взгляд с рассветно-бледного берега на черную гору. — Ты это точно? То есть наверняка? — Я тебе повторяю десятый раз, — сказал Ральф. — Мы его видели. — А сюда-то он не придет?