– А ты с кем живешь? – он взял ее руки в теплые ладони. – Холодные. Замерзла? – Нет. Я одна живу. Но у меня там сегодня Марина. – Анохина? С мальчиком? – С зайчиком! С одним мерзким женатым прозаиком. Он как-то к нам приходил несколько раз на семинар. – А, такой с аристократичным лицом. – Ага, он. Только никому не говори! Хотя и так все знают… А ты с кем живешь? – она подозрительно уставилась ему в лицо. – Когда ты так прищуриваешься, мне даже страшно. Я живу один. Но ты не поверишь, у меня сегодня Лешка Комов, однокурсник. – С девушкой? – Нет, он приехал на конференцию по Сумарокову. – Да? Ну ладно… Красивый дом. – А ты знаешь, что его сюда переносили с первой линии? Когда Тверскую расширяли, все дома вместе с коммуникациями перенесли на несколько метров. – Ха-ха, дом переехал! Хотела бы я на это посмотреть! – А это еще не все. Пойдем! – А «Амбра»? – Вот там будет «Амбра». Они прошли под аркой дома. – О! – восхитилась Надя и остановилась, увидев внутренний двор, окруженный стенами. С внутренней стороны дом оказался светло-желтого цвета, окна были украшены наличниками и пилястрами, в центре над аркой выделялось углубление на четыре окна – два небольших по бокам, высокое четырехстворчатое центральное и тоже четырехстворчатое выше, над карнизом, но уже полукруглое. Все окна обрамляли фигурные наличники, а над боковыми находились украшения в виде больших раковин. – Какой модерн, а? – улыбнулся Лялин и посмотрел на Надю. – А это модерн? – Вообще все это эклектика, тут и неорусский стиль, и барокко, но вот эти окна – чистый модерн. Но это еще не все. Идем! Они прошли в арку и очутились в небольшом дворе-колодце. Центральная стена с другой стороны имела вид башни, опиравшейся на две невысокие круглые колонны. Здесь стояла оглушительная тишина, трудно было поверить, что всего в нескольких метрах от них шумит, гудит, сигналит и переливается огнями многолюдная Тверская улица. Надя подняла голову: в небесном прямоугольнике медленно плыли предзимние облака, верхние окна мягко светились, провода висели неподвижно. Стены дома укрыли их от посторонних взглядов, словно ладони доброго сказочного великана. – Ты, кажется, хотела «Амбру?» – услышала она голос Андрея Мстиславовича. – Хотела, – Надя посмотрела на него и потянулась к его губам. Когда золотая фляжка наконец оказалась у нее в руках, Надя, отпив немного, сказала: – Не знала, что в Москве есть дворы-колодцы. – Есть. Их не очень много, но есть. Мне кажется, время здесь идет несколько иначе. – Как на часах преподавателя? – улыбнулась она. – Именно. – Подпишешь мне свою книгу? – Конечно! Лялин достал из пакета коричневую обложку с названием «История семантики. Мифы и были». «Надежде с надеждой на неизбывность», – прочитала Надя и улыбнулась. Она протянула руку к почти пустой фляжке, когда дверь подъезда, выходящего во двор, открылась. Из нее вышла пожилая женщина. – Здравствуйте! – сказал Лялин. Посмотрев сначала на них, потом на пакеты с книгами, местная жительница завязала беседу и за несколько минут рассказала все, что помнила об истории дома, включая переезд. – Это очень интересное место, – говорила она, поправляя красный берет. – Здесь еще был дом Ханжонкова. А недавно тут снимали фильм про Гоголя, как же он назывался, голова, голова… – Профессора Доуэля? – пошутил Андрей Мстиславович. – Нет, не помню, в общем, про тридцатые годы. Здесь все забросали сеном, повесили веревки с бельем и снимали. Ну ладно, молодые люди, побегу. Книги свои не забудьте, я сначала подумала, там бутылки, а нет, гости приличные. Приходите еще! – Какая милая женщина, – заметила Надя. – Да, – согласился Лялин, – она сказала про бутылки, и я вспомнил, когда сразу после института работал корректором, и во время пьянок меня, как самого молодого из редакции отправляли сдавать бутылки. И начальник учил, что можно сдать горлышко с щербинкой – нужно прикрыть пальцем, когда отдаешь. Но мне было стыдно так делать, и я добавлял двенадцать копеек, а бутылку выбрасывал. – У вас были пьянки? – А что ж, мы не люди? – Ну просто немного странно звучит: бутылки, двенадцать копеек. Хотя я помню тоже ящики, куда их сдавали… Смутно. Допивая «Амбру», она снова посмотрела в небесный прямоугольник: ночь наступала, и время здесь на самом деле текло иначе. Домой Надя ехала на машине, пойманной Лялиным, и всю дорогу корила себя за то, что у нее сегодня ночует Маринка. И так странно, что у него именно в этот вечер тоже был гость. Словно жизнь давала им возможность подумать, остановиться, опомниться. Дурацкий Ветров! Но подруга так просила ключи… Когда они помирились, Марина вынырнула из мертвенного оцепенения, снова начала замечать жизнь вокруг и радоваться ей. В конце концов у них с Андреем Мстиславовичем еще все впереди, решила Надя. 15. Пожилой дом Их первый поцелуй был похож на высоковольтный разряд, после которого Надя почувствовала мир иначе. Жизнь обрела новый трехмерный объем, и в этой новой жизни Наде все дороги были открыты. Ведь она – женщина, под ноги которой стоит бросить весь мир. Да что там поцелуй, с самого первого прикосновения, когда Лялин дотронулся до нее, и Надя уловила силу его ответного чувства – она изменилась, и уже тогда понимала – это навсегда. Надя могла поклясться – когда они первого сентября всего лишь пили «Амбру» в сквере: их сближение уже было неизбежным. И она это знала. Глубинная уверенность за пределами рассудка и здравого смысла, но это была та уверенность, в которой невозможно сомневаться. Утром Надя рассказывала Марине про вчерашнее свидание. – Я не знаю, что делать с безумием огромной силы и красоты. Помнишь семинар перед моим обсуждением? Тогда от него так прекрасно пахло, я не знала, что это за духи, и когда мы стояли рядом, втягивала запах, не могла надышаться. На следующий день проснулась в пять утра, а после института поехала мотаться по городу, чтобы время прошло быстрее и следующий вторник стал еще ближе. Поверь, я бежала от мыслей о нем и специально заходила в обычные магазины, чтобы никаких книг, никакой литературы. Но представь – захожу в «Рив Гош», первое, что увидела – стойки с мужскими духами. Я подошла и наугад взяла пузырек… Марина, такого не может быть просто так! Это был его запах! Мне стало радостно и страшно: нет, таких совпадений случайно не бывает. Это был «Фаренгейт» от Диора. А потом я купила идеальное платье на мое обсуждение. И еще нашла восхитительные ботиночки, и чтобы их купить, мне не хватило девяноста рублей. Я отложила ботинки на кассе, слетала домой, взяла деньги, вернулась. И осталось еще сто рублей на еду. – Коготок увяз, всей птичке пропасть? Но ты же ничего толком про него не знаешь. – Я знаю его. Слишком поздно, чтобы отступать. Не думала, что так бывает. А любовь пришла, словно беременность – я вдруг начала замечать, что мир стал каким-то другим, и я другая, люди другие, и все это уже происходило, когда я еще не знала, не догадывалась, что она во мне. Марин, я даже не представляла, что может быть – вот так! Хочу видеть, слышать, целовать, дотрагиваться до него! Готова просто рехнуться от радости, когда он берет меня за подбородок вот так – и я вся переливаюсь от нежности! Маринка, я непоправимо счастлива! – А он точно живет один? Странно, что у него вдруг какой-то друг, и к нему нельзя ехать, – нахмурилась подруга. – Ветров мне тоже говорил, что один. – Повелитель меня не обманывает! – Повелитель? – округлила глаза Марина. – Кто-кто? – Ну Лялин, конечно, кто же еще! Я иногда думаю, если он скажет на семинаре – Надя, а выпрыгни в окно, я пойду и прыгну. Да и вообще… – Да ну что ты ерунду говоришь! – А у тебя разве не так, разве в начале у тебя было не так? – У меня нет. Меня трясло как в лихорадке, и казалось, не увижу его – сойду с ума. Но чтобы куда-то прыгать… – А еще я как будто захлебываюсь от счастья, улыбаюсь все время, мне что-то говорят, а я слов не понимаю. Зачем вообще в мире происходит что-то, кроме любви? – Слушай, а может, в их поколении так принято? – Что принято? – Ну, не знаю, робко ходить вокруг девушки, прежде чем… Да и вообще, как там это у них происходит? – Ты так говоришь, словно он средневековый человек! И потом Мишка твой не намного младше, и что? – Да в общем ничего. Хотя специалист по Серебряному веку, это уже… Ладно. А мне все-таки трудно поверить, чтобы у тебя – и повелитель. Как в каком-то турецком сериале. – Да я тоже не думала, что может так быть. А вот. – Чего не может быть? – спросил лохматый Ветров, заглянувший к ним. – Ничего, – ответила Марина. – Собирайся, мы опаздываем. В институте после первой пары они встретили Абашеву, когда та что-то оживленно рассказывала Ларичеву и Виноградову. У заочников началась сессия, и теперь они встречались во дворе каждый день.