– Такое не каждый день увидишь! – сказал с интересом наблюдавший за процессом Лялин, поднимая свой. – Я даже забыл, за что мы хотели пить. – Давай выпьем за французский метод! Pour la méthode française! – повторила она для бармена. Бокалы звякнули, и она сделала маленький глоток. На вкус абсент оказался пряным, в меру горьким, с легким травяным привкусом. – Как думаешь, тут совсем нет полыни? – задумчиво произнесла Надя. – А ты хочешь галлюцинаций? – Хочу! Чтобы все как у французской богемы! Полет, вдохновение… – Безумие… – продолжил Лялин. – Ты, похоже, забыла, какие лица у любителей абсента на полотнах художников. Лотрек, Пикассо, Дега – помнишь его «Абсент»? В Орсе должна быть эта картина. Может, завтра в Орсе? – А на башню? – И на башню. Пешком дойдем по набережной. – И выпьем вина у реки! – Можно вина, а можно еще что-то традиционное попробовать. – Я бы этот фонтан унесла! – А ты спроси у него, какие напитки французские нужно пробовать, он же разбирается. Пока бармен готовил вторую порцию, он рассказал, что нужно попробовать в Париже. Многих названий Надя никогда не слышала. Арманьяк, вермут «Нойли Прат», монашеский ликер «Бенедиктин», пастис, кальвадос, «Сюз» – травяной ликер на основе горечавки, и, конечно же, было упомянуто вино и шампанское. – Я хочу попробовать все! – заявила Надя, когда они вышли на улицу и весенняя парижская ночь окружила их звонким ветром, укачивая светом фонарей и небесной синевой. Они медленно шли по маленькой безлюдной улице, и их тени, сливавшиеся в одну, плыли по тротуару. 22. Город любви Время в Париже летело слишком быстро, дни мелькали один за другим, словно весенние стрижи. Наде очень хотелось его замедлить, может быть, даже остановить – жить на пределе счастья, и бесконечно гулять с Повелителем по улицам города, не расставаясь. Музей Орсе под сводами бывшего железнодорожного вокзала, или бесконечные залы Лувра в стенах замка-крепости, парки, мосты, набережные – все это она могла бы изучать бесконечно. В Орсе Надя и Лялин долго ходили по залам от картины к картине, внимательно рассматривая холсты. «История мира, застывшая в мазках высохшей краски. Искусство – это тоже бессмертие, – думала Надя, всматриваясь в натюрморт с луком Сезана, – тот же лук, что и сейчас, та же посуда, те же люди. Чем мы отличаемся от них, если точно так же приносим домой и съедаем зеленые луковые перышки…» И тут она поняла, что ей нестерпимо хочется зеленого лука. – Андрюш, – Надя дотронулась до его руки, – я хочу зеленого лука. – Прямо сейчас? Вряд ли в музее есть лук… А посмотри, какие блики! – Лялин отошел на несколько шагов от картины. – Я бы еще добавил сала и черного хлеба. И водки! – Андрей, какая водка! Я серьезно. Ужасно хочу зеленого лука. – Ну купим, что за проблема. Однако, как выяснилось вечером, зеленый лук в Париже встречался двух видов: совсем тоненькие ростки, сладковатые, с еле заметной горечью, и мощные, ядреные пучки толстых зеленых побегов, в изобилии лежавшие на прилавках овощных лавок. Зеленый лук, продававшийся в Москве, представлял собой нечто среднее между этими двумя видами. К тому же они не нашли черного хлеба, а соль в ближайшем супермаркете продавалась лишь в килограммовых пачках, но Надю это не смутило. Вечером, закусывая зеленые хрусткие стебли багетом, посыпанным солью, она была на седьмом небе вкусового блаженства. К луку Лялин и Надя купили монашеский ликер «Бенедектин», созданный как эликсир на основе трав, продлевающих жизнь – как сказал им бармен из L’eau heureuse. Лялин разлил янтарный напиток в маленькие фиолетовые рюмки, которые Надя купила в магазине посуды, заметив их в витрине, проходя мимо. У ликера оказался сладкий медовый вкус с еле заметной горчинкой. – Не уверен, что его нужно закусывать луком, – сказал Лялин, макая в соль маленький пучок нежных зеленых перьев. – Вот водка было бы идеально. – Никакой водки в Париже! – заявила Надя. – Ликер отличный! Монахи знали толк в маленьких радостях. У меня на языке будто поле со скошенным сеном, которое посыпали пряностями… Стой, ты куда! – закричала она, когда Лялин взялся за ручку входной двери. В номере он почему-то путал вход в ванную комнату и выход, а в первый день даже вышел в коридор голым, Надя не успела его остановить. Его никто не увидел, и они как следует посмеялись, но путать двери Лялин не перестал. Надя тоже не была уверена, что «Бенедектин» подходит к луку, но пить ликер хотелось до дна, ощущая пряное послевкусие после каждого глотка. Словно самая маленькая его капля была счастливой, добавляя в чувство города особую, неповторимую ноту. Париж, в котором она путешествовала, двигаясь по страницам книг, теперь наконец-то проявлялся, наполняясь вкусом, запахом и цветом. Когда они смотрели на улицы с Эйфелевой башни, городское море под ними двигалось непрерывно: пешеходы, машины, велосипеды… Надя с самого первого дня отметила бесконечное движение горожан: то митинг, то велопробег, то массовый заезд на роликах. Вот и сейчас Лялин и Надя наблюдали внизу большую группу людей, едущих вместе на мопедах и мотоциклах. В целом от парижан у нее остались лишь хорошие впечатления – к кому бы они ни обращались, все им помогали, подсказывали, как пройти, а когда Надя и Лялин немного заблудились, отыскивая кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, местная бабушка чуть ли не за руку вела заплутавших туристов, пока они не пришли к повороту, после которого сбиться с дороги было невозможно. Кладбище произвело на Надю огромное впечатление. Они ходили вдоль могил русских людей, потерявших свой дом и свою страну, тех кто никогда не сможет вернуться в Россию. Ухоженные могилы и тропинки, белые, черные и серые кресты, цветы или небольшой кустарник. На могиле Бунина цвели садовые фиалки и лежал свежий букет гвоздик. У Георгия Иванова, напротив, не было ни одного цветка, но росли небольшие кусты шиповника и сирени. Здесь они открыли бутылку арманьяка – Лялин решил, что виноградное бренди из Гаскони подходящий напиток для такой прогулки. Потом дошли до Мережковского, Гиппиус, Ремизова. Навестили и художников: Коровина, Серебрякову и Сомова. Лялин и Надя и дальше продолжили бродить между знакомыми и неизвестными именами, если бы не начало темнеть, а они хоть и по московским меркам находились недалеко от Парижа, но все же до ближайшей станции метро нужно было ехать на RER около получаса. На одной из остановок в вагон вошел темнокожий мужчина средних лет с бутылкой виски. Он встал возле двери и, периодически отхлебывая из бутылки, что-то возбужденно говорил, обращаясь к сидящим пассажирам. Через пару остановок он достал сигарету и снова отчаянно заговорил, указывая ей на людей точно указкой. – Чего он хочет? – спросил у Нади Лялин. – Он жалуется. Что он обычный трудяга, у него был тяжелый рабочий день, и теперь он хочет выпить виски, и почему кто-то должен делать ему замечания за это, ведь он весь день как собака работал. Он устал. И что он вообще сейчас возьмет и закурит и пусть все идут к черту. – И нельзя сказать, что парень сильно неправ. Уставшего мужчину успокоила седая француженка со стильной стрижкой, попросив не курить, так как у нее астма. Он убрал сигарету в карман и замолчал, опустив голову, и вскоре вышел. Следующий день был посвящен собору Нотр-Дам, и именно здесь Надя полностью и безоговорочно ощутила, что любит этот город всем сердцем. Она не могла объяснить, почему, но разве можно объяснить любовь. Как и кому могла она рассказать про зеленый мох на серых камнях, весну, ледяной ветер и разноцветный свет от витражей, под которыми вдруг налетевшая сердечная тоска становилась счастьем. Про химер, делающих вид, что они – неживые. Про смотрителя, который рассказал им о колоколах, звонящих по большим праздникам. Про то, как Надя фотографировала внутри Нотр-Дама долго, и никто ей это не запрещал. Про деревья в розовых цветах, детскую площадку, лавочку и голубей. Про то, как они стояли на другом берегу Сены, смотрели на серый каркас стен, которые держат небо, и – ее сердце билось иначе. Лишь Повелителю можно было рассказать об этом. Мощный и одновременно ажурный Нотр-Дам де Пари, чьи строгие линии башен устремлялись в небо, принимал прихожан и туристов. На площади возле западного фасада, где находился главный вход, прогуливались и фотографировались туристические группы и одиночные путешественники. Надя и Лялин по очереди рассмотрели порталы над каждым из входов. Своды над дверями в храм можно было рассматривать бесконечно. В путеводителе Надя прочитала, что это скульптурные панно с разными эпизодами из Евангелия, над центральным входом – изображение Страшного суда. Там же она узнала про галерею ветхозаветных царей, расположенную выше, статуи которых во время Великой Французской революции скинули и обезглавили, приняв за французских королей. Западная роза, чаще всего упоминающаяся в литературных и кино-произведениях, была центральной точкой, соединяющей две башни. Напротив нее стояли скульптуры Святой девы с Младенцем в окружении двух ангелов. – Когда вода очень холодная, мышцы сводит от холода. А сейчас у меня сводит сердце, я чувствую что-то на грани боли и покоя, это какая-то внеземная, внечеловеческая красота… – пробормотала Надя, и Лялин, нежно прижав к себе, поцеловал ее в макушку. Когда они зашли внутрь, в соборе шла служба, играл орган. Музыка летела, отталкиваясь от средневековых камней, взмывая под потолочный каркас и падая вниз на каменный пол. Надя запрокинула голову, рассматривая готический свод, каменные ребра собора, опирающиеся на большие колонны. Сквозь витражи высоких стрельчатых окон шел радужный свет, мягко ложившийся на стены и колонны. На металлических подставках горели круглые маленькие свечи. Но крест центрального алтаря, казалось, светился даже ярче этих пламенных плавников, притягивая к себе взгляд каждого. Они медленно пошли вперед, рассматривая картины и статуи, расположенные вдоль стен. Потом по винтовой лестнице с белыми каменными ступенями Надя с Лялиным поднялись на смотровую площадку. В какой-то момент подъем стал очень узким, а размер скошенных ступеней уменьшился, и Надя, шедшая первой, взялась за металлический поручень, видимо, установленный уже в двадцатом веке. Наверху она сразу подошла к краю, дополнительно огороженному сеткой. Перед ними лежал Париж, и рогатая химера с высунутым языком тоже смотрела на город, положив лицо на ладони. Эйфелева башня, зеленоватая лента Сены, пересекаемая мостами, холм Монмартр и Сакре-Кер… – А где наш отель, давай его найдем! – обрадовалась Надя. – Вон там! – Лялин махнул рукой куда-то вправо. – Не вижу. А как думаешь, Гюго здесь был? – Наверное. Только тогда здесь не было решетки. Да и пускали ли сюда, не знаю. Ведь он своим романом буквально спас собор, который тогда находился в плачевном состоянии, подумывали даже о сносе. А после книги власти обратили внимание и занялись реставрацией… Спустившись, Лялин и Надя обошли вокруг Нотр-Дама. Наде очень понравились химеры, застывшие будто бы лишь на мгновение, но на самом деле постоянно наблюдающие за миром вокруг, готовые в любую минуту сорваться с места, оттолкнувшись от камня и выпрыгнув из стены. Собор окружали цветущие вишни – волны розовых цветов, колышущиеся вместе с ветвями, оставляли на земле нежные брызги лепестков, гонимые ветром. Они точно не знали, сакура это или просто вишня. – Лучше, если это простая вишня, некоторые виды сакуры не плодоносят. А представь, как здесь красиво, когда вырастут красные ягодки. Интересно, их здесь кто-нибудь собирает? Из вишни можно сделать отличную наливку… – размышляла Надя. – По-моему, нам пора пробовать наш «Нойли Прат», – решил Лялин. Они сели на лавочку под одним из деревьев, и он открыл бутылку. Пряный, с отдаленным травяным послевкусием, этот первый французский вермут был будто бы специально создан для сегодняшнего дня: солнечный ветер, качающий цветущие деревья возле собора Парижской Богоматери, золотые блики, плывущие по зеленой воде Сены, окружающей остров Сите, ленивые голуби, обступившие их в надежде на кусочек багета. Когда Лялин и Надя переходили мост, солнце уже начинало садиться. На той стороне Надя обернулась и посмотрела на собор. Из-за реки казалось, что Нотр-Дам соединяет небо и землю – так прочно стоял он на чаше острова, опираясь на нее контрфорсами, и так широко было небо, лежащее на кончиках его шпилей и башен. 23. Зола и персики Уезжать из Парижа не хотелось. Надя с радостью бы осталась здесь еще на пару месяцев вместе с Повелителем. Она даже немного надеялась, что случится забастовка и это помешает им вылететь вовремя. С другой стороны, Надя немного соскучилась по друзьям, к тому же нужно было заканчивать проект диплома, ведь защиты уже начались. Да и госы не за горами. Так размышляла она по дороге в аэропорт. Лялин читал книгу, которую за время отпуска так и не открыл, да и Надин Фаулз тоже нетронутым пролежал на тумбочке возле кровати. Автобус доехал быстро. В ожидании регистрации на рейс они открыли бутылочку «Сюза» – ликера на основе горечавки. – Горечавка звучит грустно, – заключила Надя. – Не знаю, что это за цветок, но для прощания с городом подходит. – Но мы же можем приехать еще, – ответил Лялин, – не прямо сейчас, может быть, осенью. Утром в номере они перелили немного ликера, чтобы взять с собой, а то, что осталось в большой узкой бутылке, как следует закрыв и обмотав вещами, упаковали в чемодан, вместе с несколькими другими алкогольными находками. Бархатный запах золотистого «Сюза» напомнил Наде поляну с цветами, которую они видели в Булонском лесу. Лялину же показалось, что больше пахнет чем-то цветочно-цитрусовым, цедрой грейпфрута и ванилью. После первой пробы Надя закашлялась: – Горький, как наш отъезд! – Ну почему же, – Лялин задержал ликер во рту, прежде чем проглотить. – Мы обязательно вернемся. А вкус у него интересный. Как горький леденец. Попробуй еще, – он передал бутылку Наде. – Горьких леденцов не бывает, – наморщила нос она. – Что-то острое и алкогольное. – Или, может быть, травы с соленой карамелью, если тебе не нравится леденец? – Лялину «Сюз» явно пришелся по душе. – Соленая карамель? Еще лучше! – Надя сделала маленький глоток. – Ну а сейчас? Что осталось после? – Может быть… – Она прислушалась к ощущениям. – Я бы сказала, как грейпфрутовая сладкая вата. Которая не сладкая. – Да, грейпфрут здесь точно есть. И еще много чистого лемонграсса. – Бог ты мой, лемонграсс – это вообще что, фрукт? – воскликнула Надя. – Это приправа. Лимонная трава. А еще я чувствую золу и персики. – Зола и персики? – Надя выпила еще. – Ну… может быть. Обожаю, когда ты говоришь о вкусах! – Она поцеловала его в губы. – А от поцелуя бывает послевкусие?