– Посмотри, пожалуйста, мой телефон, мне подруга не написала? Татуировщица с розовыми волосами взяла телефон. – Написала. Пишет, что Витю с собой возьмет. Кто такой Витя, симпатичный? – Что? – вскипела Агнесса. – Ребенка? Ребенка в мой бежевый салон? Ни за что! – Так и писать? – Да! Нет! Ничего не пиши, потом отвечу. Надя посмотрела на свою тату – оба маскарона улыбались одной улыбкой. – Я ужасно долго твой эскиз рисовала, – Агнесса заметила Надин взгляд. – Ты не представляешь, как я мучилась! Нужно было, чтобы он был объемным и с живыми лицами, и вот этого никак не получалось… – А почему ты решила стать тату-мастером? – Ну, я сначала хотела стать архитектором. В детстве ходила в кружок Академии Андрияки. Потом увлеклась фотографией. В пятом классе освоила фотошоп, попросила у мамы денег на курсы, а она никогда мне не отказывала, если речь шла об обучении. Ну вот, а потом я захотела татуировку. Но меня не устраивало, как делают другие, ну я и научилась сама. Сама себе делаю, где могу достать, мы когда с мужем съехали от родителей, я себе двух капибар на ноге набила в честь того, что у нас свой дом появился. – Ты знаешь, а я в пятом классе, кажется, еще компьютера не видела. Или была информатика с ЭВМ. Система Бейсик… И интернета не было. – Как же вы, бедные, жили, – вздохнула Агнесса и зажужжала над фоном. Надя закрыла глаза, стараясь отвлечься от боли. – Ну все! – торжественно объявила Агнесса через полчаса. – Готовы твои красавчики! Надя слезла с кресла и подошла к зеркалу. Два маскарона таинственно улыбались, словно знали что-то, о чем не ведала она. «И только маскароны сквозь камень улыбаются тебе», – вспомнилось стихотворение Лялина. «Это все, что у меня осталось», – подумала она, почувствовав подступающие слезы и какое-то непроглядное бессилие. Когда Надя вышла из салона, ее охватил страх, ощущение чего-то неизбежного, необратимого, окончательного. Как будто в ее судьбе только что, сейчас, была поставлена точка. И что за ней, какая новая пустота ждет ее впереди?.. Об этом размышляла она, когда шла к метро по темному городу, оберегая руку, словно раненое крыло. 33. Здесь навсегда Татуировка успела зажить к дню презентации. Надя специально искала платье, чтобы все видели ее маскаронов. Свою первую книгу стихов Надя назвала «Холодно крылу в рукаве». Когда она впервые взяла ее в руки и начала перелистывать страницы, листы показались ей теплыми. Это была радость, но и легкая горечь завершенности: вот она, ее лучшая жизнь, поместившаяся на пятидесяти восьми страницах… Дома Надя готовилась к вечеру, читая вслух, она начинала плакать на некоторых стихах и перечитывала снова и снова. И потому сейчас нервно ходила по еще пустому залу Чеховки, настраиваясь на выступление. Первым появился Антон, почти сразу вслед за ним вошел Поль – он принес букет оранжевых гербер. Потом Надя заметила Аню, приехала Марина, зрителей становилось все больше. Когда пришел Паша, Надя будто и вовсе перестала волноваться. Ее книга вышла во «Вьюмеге», и когда Камышников открывал вечер, Надя вспоминала их разговор: дворик Литинститута, снег, мысли о будущем издательстве. Тогда она сомневалась, что эта идея осуществится. И совершенно напрасно – за несколько лет работы «Вьюмега» выпустила более ста книг современных поэтов. Надя читала главные для нее стихи наизусть, остальные с листа. По памяти – самые дорогие. «Возможно, книгу и нужно составлять лишь из тех, что не можешь забыть», – успела подумать она во время паузы. Читая, Надя смотрела в зал, на своих друзей, на зрителей, слушающих ее. Почти сразу она нащупала ту нить, то дыхание, за которое нужно держаться во время выступления. Надя читала, и ей казалось, будто у нее появились крылья и она парит над полом – невысоко, так, что никому не заметно. Надя знала: на самом деле она над землей и ее держит главное и лучшее в ее жизни. Рубашка пахнет мёдом и вином, И сходит свет с берёз на подоконник. И мы по дому бродим босиком, Где деревянный пол и рукомойник. Стучит рябина пригоршней в стекло, Плоды красны, как звёздочки из детства. Меня в иное время занесло, Где ты рубашку дал свою – согреться. И, шлёпая по доскам ледяным, Я поняла: всё может быть иначе. Деревья, травы и осенний дым На полутёмной и холодной даче. Я продевала руки в рукава, Сплетённые как будто из крапивы, Как будто жизнь, что молодость, прошла, А мы бессмертны и – наверно – живы. Это стихотворение Надя читала наизусть. Где-то на середине книги она почувствовала усталость, и потому, прочитав все, что хотела, с радостью перешла к автограф-сессии. Теперь напряжение, не отпускавшее с начала вечера, спало. Надя подписывала книги, принимала подарки и поздравления. Марина вручила ей белого фарфорового голубка со словами, что ей нравится, как она рада ее первому успеху с книгой. Надю эти слова немного удивили, ведь ей самой казалось, что сейчас наоборот все течет само собой, без ее участия. Но в целом она ощущала терпкую радость, какой давно у нее не было. Во время фуршета, после отзвучавших первых тостов, Надя отошла немного в сторону, чтобы понаблюдать за своими друзьями. Поль о чем-то спорил с Ветровым, Виноградов рассказывал Ане, Марине и Дону что-то, как всегда, невероятно увлекательное, Лида торопливо листала Надину книгу, словно хотела срочно найти цитату в ближайший номер «Книжного знака». Ларичев, яростно жестикулируя, что-то говорил Паше – наверняка про свою книгу, догадалась Надя. Кизиков о чем-то спорил с Мишей Куликовым. Леша нечасто появлялся на поэтических вечерах, хотя они общались по интернету. После института Кизиков нашел работу в усадьбе Кусково и сейчас трудился там редактором сайта. «А что было бы, если со мной не случился Литинститут?» – вдруг подумала Надя. И вся жизнь, связанная с Литом, исчезла, словно ее никогда не было. Единственное, что бы осталось – школьная экскурсия по Булгакову, когда ее классу показывали дом МАССОЛИТа. В тот день Надя впервые вошла в тот дворик – и осталась в нем навсегда. «Так поражает молния, так поражает финский нож» – именно тогда она впервые ощутила, что это не просто слова. Надя вспомнила, как смотрела на студентов, и они казались ей небожителями, еще бы – их взяли учиться в Литературный институт. Куда ей с жалкими тетрадками, исписанными словами – призраками грядущих стихотворений! Исчезли бы лекции, на которых перехватывало дыхание и настоящее меркло и отступало перед словами блестящих профессоров. Исчезли бы семинары: щемящая дрожь в подреберье от мира, окружающего словами, поэзией, всеми возможными и неизведанными чувствами и смыслами. Их споры о мироздании, предназначении, строфах, символах. Разговоры о классиках, так, словно они были лично знакомы. Шутки, понятные только им. Когда там, за пределами литинститутского мира, еще не оправившись от девяностых, Надины одноклассники встраивались и вкручивались в эту жизнь, она ее отпускала. Так ей тогда казалось. На самом деле именно тогда Надя обретала свою жизнь. Если бы всего этого не произошло! Все самые счастливые и горькие воспоминания – ничего бы не случилось. В ее жизни не было бы Лялина. Надя представила, как сначала со страниц исчезают стихотворения, оставляя пустые белые листы, потом растворяется ее книга, за ней этот зал, друзья, которые сейчас смеются рядом с ней. Кем бы тогда была она? Была бы она вообще? Надя прислушалась к тостам и поздравлениям, окончательно убеждаясь в том, что эти прекрасные неповторимые люди вовсе не собираются исчезать. Что она – живая и настоящая. На всякий случай Надя взяла свою книгу, удостоверяясь: стихи из нее не исчезли. Да, она не часто радуется жизни. Но и любит страстно – именно эту. – Ты чего тут одна бродишь? – к Наде подошел Антон. – Хочешь? – он протянул ей свой стаканчик. – Хочу, – Надя выпила оставшуюся водку, – на вас смотрю. Подумала, а если бы я не поступила в Литинститут и не было бы всего этого… – Всего это ужаса? – Ну почему ужаса? Нашей жизни. – Ну так. Жизнь разная бывает. – Тебе разве сейчас плохо? – Сейчас нет. Я же женился недавно! Но не думаю, что это надолго. – Ты просто депрессивный. – Не без этого. Как вообще твои дела? Татуировку сделала, одобряю. – Сделала. А что дальше делать, не знаю. – Писать. Что нам еще остается. После презентации они малой компанией отправились в «Рюмочную». Надя давно не чувствовала себя такой счастливой. Марина попросила ее почитать еще. Читая, Надя махнула рукой и уронила рюмку, и мерцающие осколки сияли словно алмазы, пока их не смела сухим веником пожилая уборщица. Надю слушали не только друзья, голоса за соседними столиками стали тише, когда звучали ее слова: Зато есть улицы и снег, И снег летит за ворот. Зима. И будущего нет, Но есть метель и город. Одна рука лежит в другой, Снег падает и льётся.