– Отлично. Весину привет, – и Надя положила трубку. Ей вдруг показалось, что он нарочно все это придумал, чтобы ее обидеть. И даже когда они познакомились с художниками, Лялин сказал про свою передачу, чтобы они согласились. И теперь сообщил, что уезжает накануне вечера, чтобы… Чтобы что?.. Наде не в первый раз представлялось, будто происходящее с ней не случайно, кто-то или что-то намеренно делает так, чтобы, например, именно к ней подошел прохожий с каким-нибудь странным вопросом. Она понимала – это странно, и это ее пугало, но Надя успокаивала себя: пока она понимает, что такие мысли не совсем ненормальны – все в порядке. Сильнее этих странных ощущений она боялась лишь голосов в голове. Иногда Наде снилось, как они говорят с ней, и тогда она в ужасе просыпалась. Об этом Надя не рассказывала никому, кроме Лялина. Она остановилась перед серой дверью и глубоко вздохнула. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас вести поэтический вечер. Но ничего не поделаешь – люди же не виноваты в ее настроении. К тому же Надя так хотела, чтобы он состоялся. И может быть, командировку на самом деле нельзя было пропустить… Надя открыла дверь и вошла. К ней тут же, улыбаясь, подошла Катерина. – Наконец-то вы пришли! Проходите! А мне уже ваши товарищи рассказали, что у поэтов никогда вовремя вечера не начинаются. – Да, мы привыкли к такому… но минут через пять буду готова. Когда Надя вышла в центр зала и произнесла первые слова, объятия тоски и боли, разомкнувшись, упали на пол, словно высохшая оболочка, ставшая ненужной. Ее авторы по очереди читали стихи, и зал встречал каждого по-своему. Надя заметила, что художники – чуткие зрители, отмечающие аплодисментами сильные стихотворения, безошибочно отделяя их от прочих. Когда позже она поделилась своим наблюдением с Катериной, та поинтересовалась, а как можно отличить сильное от слабого. Вообще после официальной части вечера они услышали много непривычных вопросов. Например, рыжеволосая девушка в сером платье спросила у Нади, профессиональный ли она поэт. – Она да, очень профессиональный, – ответил за нее Антон, услышавший вопрос. – Купите у нее книгу. Или у меня – мою. Он, словно контрабандист, показывающий запрещенный товар, достал из внутреннего кармана кожаной куртки свой последний сборник. – Сегодня скидка. Двести рублей. – А давайте, – решила девушка и открыла сумочку. – Сейчас она вернется, мы ей еще твою продадим! – зашептал Наде Ларичев. – Где она? – Да вон на столике лежит, со всеми. – И что-то не особо покупают. Стесняются, наверное. – Ну мы тоже картины как бы не особо покупаем. – А зачем? Нам и так подарили. Пока поэты выступали, Катерина успела нарисовать каждому по портрету. Несмотря на скорость создания карандашных рисунков, в каждом угадывалось настроение владельца. Они рассматривали и показывали друг другу листы, с которых на них смотрели: улыбающаяся, но немного печальная Надя, таинственный Антон, беззаботный Руслан, невозмутимая Анна, задумчивый Поль, серьезный Паша, веселая Лида. – Ты хотя бы Катерине подари свою книгу, – подсказала Надя Антону. – А где она? А, вон, вижу ее прекрасное платье. – Ты тоже заметил? Надя с удивлением обнаружила, что кроме хозяйки галереи и выступающих, остальные представительницы прекрасного пола были одеты в какие-то темные штаны и кофты, как будто сегодня утром достали из коробки одежду для дачи или прогулки с собакой и так пришли на открытие выставки. Конечно, это удобно, но Наде показалось странным, что художницы равнодушны к своей внешности. Возможно, они встречаются с прекрасным лишь во время работы? Все же поэтессы, да и поэты чаще внимательны к внешнему виду, чем наоборот. А студенты Лита – их Надя безошибочно выхватывала из толпы, когда шла по Большой Бронной. Все эти странные пальто, шляпы, цветные колготки, немыслимые сочетания цветов и фактур, неуловимый стиль, который она узнавала издалека. Здесь же лишь Катерина выглядела особенно – в изумрудном платье с красными птицами, на шее желтый шарф, алые туфли и колготки цвета фуксии. Даже Буданин сегодня пришел в бордовом свитере, из-под которого выглядывал фиолетовый воротник рубашки. Федор Сергеевич оказался благодарным слушателем – после выступления поэтесс он подарил каждой по веточке хризантемы. Внимания и комплиментов от художников в тот вечер было немало, что неудивительно. Особенно досталось Надиному темно-синему бархатному платью в крупный серебряный горох. На руке у нее сидел массивный браслет в виде черного скорпиона с красными глазками – она купила его давно, когда они с Лялиным еще даже не целовались, но Надя уже знала, что по знаку зодиака он Скорпион. И сегодня утром она несколько раз надевала его, а потом снимала – сердясь за его отъезд, но в конце концов оставила браслет на руке. Лида пришла в коротком серебряном платье, переливающемся на свету, как голограмма, Аня была в обтягивающем черном наряде с рукавами «летучая мышь», Марина в длинной клетчатой юбке, красной блузке и жилетке с искусственным мехом. У Антона из-под кожаной куртки виднелась футболка с изображением горящего пламени. Надо сказать, этот огонь, словно мотыльков, заинтересовал нескольких молодых художниц, и они подходили к Антону с вопросами, а настоящее ли пламя и можно ли потрогать. Юля смотрела на это равнодушно, но пристально. Даже Поль и Паша, не сговариваясь, пришли в белых свитерах, и Наде показалось, что сегодня они выглядят моложе. Только Руслан в своей серой толстовке сразу же слился с компанией художников. Он почти тут же нашел новых знакомых с которыми обсуждал судьбу Берты Моризо. – Ты как? – спросила у Марины Надя. – На меня тут наскочил какой-то старый хрен, похожий на полинявшую копию Пьера Ришара! «Я художник!» – произнес он с придыханием и подбоченился, – начала рассказывать подруга. – От такого начала добра не жди! – Вот-вот! Потом долго и нудно говорил на тему фотографии, хотел меня фотографировать. Ага, как же. Голой, бесплатно и в какой-то дыре замкадной. Прогнала. Потом нарисовался другой. Он приносил мне шампанское и мандарины. И этот был самым нормальным, кстати. А вот сейчас ты меня спасла от вон того типа, который не решается подойти, видишь, у лодки стоит? А ты знаешь, откуда тут эта лодка? – Мне Катерина рассказала. Они долго с мужем ее искали – старую, ненужную. Ехали вдоль берега Волги, высматривали, спрашивали, не хотят ли им продать. И когда уже отчаялись, недалеко от Кимр увидели эту. Тут же сговорились с хозяином, привезли в Москву… О, смотри, твой тип куда-то уходит. – Наконец-то! Он мне долго и нудно рассказывал что-то о живописи, кажется, теорию. А потом перешел на рассуждения об инопланетянах. Но это, по-моему, не художники, а какие-то странные зрители, пришли поучаствовать в фуршете. А вообще мне все нравится! Надь, я так рада, что ты меня позвала! Так уютно, и картины прекрасные вокруг! Катерина замечательная, по-домашнему всех нас встретила! Пойду с ней выпью. Надя оглянулась и увидела, что к ней пробирается Лида с двумя бокалами. – Как здесь здорово! Хочу с тобой выпить. Спасибо тебе за праздник! По-моему, все поэты в восторге, и художникам тоже понравилось, надеюсь, мы их не напугали. – Ну мы вроде мирно общаемся пока. Как я вела вечер? – Ты – отлично! Видно было, что волновалась, но так, немного. Ты как будто и сейчас продолжаешь волноваться. – Чуть-чуть. На самом деле мне и страшно, и радостно. Я часто боюсь чувствовать – мне кажется, если эмоции станут хоть немного сильнее, это меня убьет или я сойду с ума. Из-за этого бывает трудно делать обыкновенные вещи: выходить из дома, разговаривать, проводить вечер… – Ничего себе, обыкновенная вещь! – Ну, для некоторых – обыкновенная. – Надя, замри, дай я тебя сфотографирую! – Лида подняла маленький фотоаппарат. – Покажи, что получилось! – попросила Надя. На снимке она то ли падала, то ли летела, за плечом виднелся маленький парусник, стоящий на полке, а в большое окно заглядывала Москва. – Хороший кадр. – У тебя платье невероятное! – Ты знаешь, если бы я в детстве увидела этот серебряный горох, то сразу бы решила – это платье из будущего. – А вон, смотри – к нам идет наше настоящее! – Лида кивнула головой. Катерина вынесла в зал поднос с новыми бокалами. Стеклянные фужеры, отражая свет, сияли, словно сказочное чудо. Надя вспомнила, как они с Повелителем впервые пришли сюда, и улыбнулась. 45. Любимый ангел Надя ждала Лялина возле метро «Третьяковская». Она освободилась пораньше, и они решили сходить в музей Островского – оба были в доме драматурга очень давно. Сегодняшнее небо мрачно плыло над городом, время от времени проливаясь на землю несильным дождем. Через какое-то время Надя увидела сквозь стекло вестибюля человека, которого всегда угадывала, даже когда он был лишь маленькой точкой вдали. Она не могла понять, как ей удается каждый раз, издалека, безошибочно выхватывать силуэт из толпы, когда еще неразличимы ни лицо, ни походка, ни одежда. Лялин выглядел расстроенным. – Представляешь, потерял свою кепку. Куда дел, непонятно. Уходил из института в ней, приехал – без. А она удобная была… Наде ужасно захотелось ему помочь, немедленно исправить, вернуть потерянное, найти пропажу, где бы она ни была. – Может, найдется, вдруг на кафедре оставил? А если не найдется, я тебе новую куплю… – Надя обняла его, прижавшись к темно-синей куртке. – Спасибо тебе, друг мой. Он обнял ее в ответ. – Я еще то ли заболеваю, то ли просто устал. Непонятно. – Давай тогда не пойдем? Просто в кафе посидим? – Да нет, раз уж пришли… – Наверное, в вагоне уронил. Что читал? – А откуда ты знаешь, что я читал? – Потому что когда у тебя есть книга, все остальное исчезает. – Но ты же не исчезаешь! Надя улыбнулась. – Потому что я с тобой – навсегда. Хочешь, зайдем домой, возьмешь другую? Сегодня холодно, – она поправила свою зеленую шляпку. – Да нет, не надо. У тебя отличное пальто. Новое? – Лялин погладил фиолетовый рукав. – Да нет, не новое. Просто ты его не видел. – А какие ботинки! – Нравятся? – Надя подняла правую ногу. – Ты заметил, что у них бархатные шнурки? Это мои любимые весенние ботинки. – А почему они черные? Весна же время светлого? – Потому что они – для ранней весны. Когда грачи прилетели. И потом – шнурки же алые! – А, ну тогда понятно, – засмеялся Лялин.