– А у тебя куртка… Похожа на твою куртку. Которая раньше была. – А это и есть та куртка. Не такой уж я и модник. – Мне нравится, как ты одеваешься. И я люблю эту куртку! Помню, как ты в ней идешь по нашему дворику, а я на крыльце… – А вокруг молодые поэты… – А ты бы хотел, чтобы вокруг были старые поэты? – Нет! – Как там сейчас? – В Лите? Да вроде все нормально. – А какие сейчас студенты? – Не сочти старым брюзгой, но мне кажется, ваше поколение было лучше. Даже не знаю, как это точно сформулировать. Как будто сейчас возможностей больше, а качественный результат хуже. Не знаю, почему так получается. Хотя есть и самородки. Вот, например, Архангельский Витя – очень талантливый мальчик. А ты не хочешь прийти на семинар как современный поэт? – Я? – удивилась Надя. – Да, а что. Ты уже состоявшийся писатель. Приходи сама, или с друзьями, поговорите с молодежью. – А я, значит, уже не молодежь? – Ты прекрасная юная поэтесса. Но с опытом. – С каким еще опытом? – Творческим. У тебя хорошие стихи. Я серьезно. Подумай, о чем бы ты хотела поговорить на семинаре. – Подумаю. Они свернули к серому деревянному дому и вошли во двор музея. Рядом с небольшим особнячком в два этажа на клумбах поднимали головы белые и синие первоцветы. Пока они осматривали экспозицию на первом, смотрительница, узнавшая Лялина – так показалось Наде, рассказывала, какие вещи принадлежали Островскому – комод, книги, клавесин. «А печная топка находится на втором этаже… А вот за этим роялем любил играть Шаляпин, когда приходил сюда», – рассказывала женщина, похожая на постаревшую Натали Портман с короткой стрижкой. Надя остановилась возле гравюры с изображением Воскресенской площади. – Я почему-то не узнаю это место, – прошептала она Лялину. – Но как же, вот площадь Революции, вот Иверские ворота, там Красная площадь. Теперь узнаешь? – показал он. – Все равно не очень. На второй этаж они поднялись по деревянным ступеням, выкрашенным коричневой краской. Наверху экспозиция посвящалась театральным постановкам. «Гроза», «Бесприданница», «Поздняя любовь», «Женитьба Бальзаминова», «Снегурочка»… Здесь Надя нашла еще одну большую гравюру Москвы – панорамный вид сверху. – Смотри, как пусто, – сказала она, – невысокие домики, над ними – купола церквей. И нет ничего выше… – Да, сейчас панорама другая, – согласился Лялин, – но вот этот дом сохранился, вон тот. Этот храм, мы в него ходили, помнишь? К ним подошла их смотрительница, все это время стоявшая неподалеку. – Скажите, пожалуйста, вы от телевидения или, может быть, из какого-то журнала или газеты пришли? – Нет, мы сами по себе, – ответил Лялин. – Да… – разочарованно протянула она и повернулась к Наде. – А ваш спутник очень похож… на одного ведущего… или нет, журналиста… простите, я забыла, – она вопросительно посмотрела на нее. – Это он и есть, – успокоила ее Надя. – Да? – обрадовалась та. – Ой, как хорошо! Я согласна со всеми вашими выступлениями! – просияла она, глядя на Лялина. – А знаете, как я вас узнала? Видела ваш портрет у Шилова, когда там работала. – Я же совсем не похож! – Похожи, похожи! Рада видеть вас в нашем музее! Если что-нибудь понадобится, или какие-то вопросы – зовите. Меня Ольга Анатольевна зовут. Когда Лялин и Надя листали альбомы с актерами в образе и декорациями спектаклей тех лет, к ним подошла смотрительница с этого этажа. У нее были длинные светлые волосы, собранные в пучок, в ушах сережки, блестевшие как бриллианты под ярким светом музейных ламп. Она рассказала им про спектакли, возле витрины с вещами показала личную табакерку хозяина дома. – Для нюхательного табака, – пояснила хранительница музея и сережки сверкнули яркой вспышкой, будто бы подтверждая ее слова. – При советской власти тоже были разные табаки, – вспомнил Лялин, – трубочный, дорогой – «Золотое руно» и попроще «Капитанский». А был и нюхательный. Мы однажды с мальчишками, когда курить уже пробовали, решили и табак тоже купить и нанюхались так, что долго потом с распухшими носами ходили – будто аллергия или пчелы покусали… Надя подошла к предмету, название которого никак не могла вспомнить. «Столик? Нет, не столик, – подумала она, – какие-то ручки, наверное, что-то для рукоделия? Или нет? Для чего же эта штука… Верстак!» – вспомнила Надя. – Смотри, я нашла верстак! – Она подвела к нему Лялина. – Представляешь, не могла вспомнить, как называется. – Но это же верстак. – Вот именно! Так странно – есть предметы, которые постепенно перестаешь узнавать. Я не помню, видела ли я его когда-то вживую. Точно – на картинках в детских книгах, но там были простые, из досок, а этот смотри какой – резной, красивый. Больше похож на предмет роскоши, чем на рабочую мебель. Он словно большое породистое животное… – А сверху – смотри какой деревянный резной нож для страниц. Написано – сделанный Островским… Когда они вышли из музея, начинало темнеть. Алый, лиловый и розовато-красный закат оттенял по-врубелевски синее небо. – Давай зайдем? – предложил Лялин, когда они проходили мимо храма Климента Папы Римского. – Давай. Никогда внутри не была. Отреставрированный храм мог показаться построенным недавно. Наде, хотя она и понимала, что ремонт зданию необходим, больше нравилось, как он выглядел раньше. Трещины, облетевшая краска, облезлые колонны, почти полностью утратившие белый цвет. Ей казалось, эти несовершенные стены несут в себе лицо времени, одновременно отражавшее вечную жизнь и неизбежную ветхость всего земного. Пятикупольный красно-белый храм с трапезной и колокольней стоял в Климентовском переулке, между Пятницкой и Большой Ордынкой. Здесь всегда было многолюдно, люди спешили в или из метро, здесь же ходили рекламщики и зазывалы в ближайшие кафе, чья музыка слышалась и на улице. Но стоило зайти за ограду, как все стихало. – Удивительно, – пробормотала Надя и подняла голову вверх. Главный купол был золотым, остальные – синими с золочеными звездами. – Это же барокко? – Конечно, барокко. Вон, смотри, лепнина, колонны на световом барабане, – ответил Лялин. – На каком барабане? – переспросила Надя. – Смотри, сразу под куполом. На котором он будто стоит. И если есть окна, значит – световой. – А мне еще очень ангелочки нравятся, прекрасные головки с крылышками! – Внутри тоже есть. Хочешь, выберем твоего любимого ангела? – А так можно? – Почему же нет. Пойдем, посмотрим. Внутри негромко играла музыка, возле икон горели свечи, и казалось, не только их пламя – все вокруг огненно-золотое. Светились лики святых, горели люстры, сиял резной иконостас. Здесь тоже Надя увидела ангелочков, белых и золотых, не только вылепленные лики, но и в полный рост. Но ее заинтересовали изображения на стенах основной части храма. Росписи отличались не только цветом крыльев: белые, нежно-розовые и голубые или переходящие в алый, темно-рубиновый оттенок, но и выражением лиц. Кто-то казался мирно задумавшимся, белокрылый ангелок смотрел вверх, а глаза ангела с правой стороны были прикрыты, будто он дремал, а возможно, внимательно смотрел на землю с небес. Когда Надя проходила мимо ангела с крыльями медово-розового цвета, ей показалось, он смотрит прямо на нее. Она взяла Лялина за руку: – Идем! Я нашла! Они подошли к стене, и Надя указала наверх. Ее ангел выглядел строгим, почти сердитым, он скрестил кончики крыльев, словно два меча, будто бы готовясь отразить нападение. Глаза казались печальными и одновременно в них проступала решимость. – Я выбираю этого, – сказала Надя. – Ух ты какой! Защитник. – Да. Давай побудем здесь еще? Надя почувствовала согревающую радость, ей нравилось все: звуки музыки, иконы, ангелы, даже золотые шарики на столбиках с цепочками ограждений, окружающих две большие центральные конструкции, уходящие под купол храма. Можно было бы сказать, что это две огромные четырехугольные колонны с росписями и иконами. Надя долго стояла возле иконы «Страшный суд». Никогда раньше она ничего подобного не видела. Это была большая икона с многосюжетной композицией. Надя узнала Бога и Иисуса, еще здесь находился огромный змей с красной головой и черным телом, святые, ангелы, странные животные с крыльями, одно из которых было трехглавым. С крыльями были и черти, летящие в огне. «Надо будет почитать про эту икону», – подумала Надя и, постояв рядом еще немного, двинулась дальше. На одной из росписей она увидела человека с закрытыми глазами и ангелов с лестницей, идущей в небо. – А кто это? Он умер? – спросила она Лялина. – Нет. Это Иаков. Ему снится сон. Если я ничего не путаю, лестница символизирует приход Христа на землю. – А… – протянула Надя. – Давай еще посмотрим! Чувствуя радостное волнение, она переходила от одного изображения к другому. – А не хочешь приложиться к иконе? – Я, если честно, боюсь.