– А я тебе вот что хотел сказать. Ты меня слушаешь? – Да. – Я хочу написать новую книгу. Биографию Анненского. Чтобы сразу складывалась картина: его жизнь, произведения, что происходило в стране в это время… Надя смотрела, как менялось лицо Лялина во время его рассказа: сомнение, уверенность, а сейчас он говорит о главном и сам пока еще не чувствует, насколько это прекрасно. Она даже стала медленнее дышать, вслушиваясь в его слова, счастливая тем, что он впустил ее в свою мастерскую. И когда работа выйдет, Надя будет самой счастливой поклонницей – ведь она знала, как книга начиналась. Как будто временные пласты остановились, чтобы навсегда оставить этот миг не только в ее, но и во вселенской памяти: писатель рассказывает женщине о своей новой книге. И они словно две песчинки, застывшие в этом времени, и потом, когда их не будет, останутся книги, и вот это: их глаза и лица, когда Надя смотрела, как рождается чудо, до конца не веря, что именно она свидетель происходящего. Слезы подступили к глазам, но Надя не отвернулась, она хотела запомнить его лицо: немного бледное, взволнованное, бесконечно живое… 49. На колокольне День рождения Ларичева отмечали во дворе его дома, за широким деревянным столом. Когда Надя подошла, вся компания уже собралась. Она давно не видела друзей, в последнее время Надя все вечера после работы, да и выходные проводила с Лялиным, и ей казалось, кроме него больше никто не нужен. Но сегодня она поняла, что соскучилась. – Надя, садись! Марина подвинулась, освобождая для нее место. – Сейчас, только расцелую именинника! Пьяный Ларичев был веселым. Поль наливал водку Руслану и Насте, Аня резала помидоры, Дон откручивал штопором винную пробку, Лида рассказывала Паше, как она съездила на поэтический фестиваль. Вскоре подошел Миша и, заметив возле ближайшего дома груду выброшенной мебели, выбрал из нее табуретку и сел рядом. – А где Юля? – спросила Надя у Антона. – Пошла за краковской колбасой. Под столом и рядом ходили голуби, выклянчивая крошки. На спортивной площадке неподалеку дети играли в мяч. Мимо прошла высокая блондинка в сером спортивном костюме с капюшоном, с недоумением оглядев сидящих за столом. – Ларичев, где тут у тебя кустики, чтобы пописать? – спросила Настя. – У меня дома, – ответил Антон. – Тебе прям сейчас надо? – Я знаю, как писать везде! – сказала Марина. – Меня Лаврин научил. Нужно говорить, что беременна, и тогда можно делать это где угодно. А что, я иногда пользуюсь! – И кому ты говоришь, что беременна, окружающим? – засмеялся Антон. – Вселенной! Когда засобирался дождь, они переместились к Ларичеву домой. Во дворе Антон показал собственноручно изготовленную табличку: «В жопу себе окурки запихивайте». Он всерьез занялся благоустройством двора, Поль даже подарил ему цветочный газон. Марина принесла солонку в виде черепа, внутрь положила деньги. – А там нет запрещенных веществ? – с надеждой заглянул в череп Антон. – Только разрешенные. – Ничего, деньги – это прекрасно! – Значит, моя шляпа тебе не понравилась, она же не деньги? – возмутилась Юля. – Твоя шляпа гениальна! Буду носить ее каждый день. Ларичев жил на третьем этаже. Почти всю его комнату занимала большая кровать, остальное пространство поделили небольшой шкаф, письменный стол и горы книг. – А почему у тебя здесь Антон Павлович? – спросил Дон. Возле зеркала рядом с кроватью стоял фотомакет Чехова в шляпе в полный рост. – Я его украл из Чеховки для Жанны, – признался Ларичев. – И не надо на меня так смотреть, это еще до тебя было! Он повернулся к Юле. – А почему он тогда у тебя стоит? – Да она так и не забрала. А я чуть не умер, когда добывал! Он там стоял на входе, вот я просто взял и понес мимо охранника, в ужасе обливаясь по́том. А потом бегом бежал до метро, не оглядываясь. А в метро люди со мной и Чеховым фотографировались, спрашивали, что за акция. Надя сидела на краю кровати со стаканом вина. Если бы она могла, то каждого из своих друзей сделала бы счастливым. Она иногда думала, если дать все, что нужно для счастья, что бы это могло быть: любовь, слава, деньги? Надя чувствовала себя счастливой, когда они с Лялиным вместе ужинали жареной картошкой… Ларичев рассказывал свою хрестоматийную историю, как однажды проснулся от того, что ему в лицо милиционер светил фонариком, стоя на пожарной лестнице за окном. В это время Марина увидела на той самой пожарной лестнице за окном полицейского. – Смотрите, полиция! Живой, настоящий, с бляшкой! Вон, лезет. Она замахала руками в сторону окна. Ларичев подошел к окну и сложил пальцы, делая вид, что целится, как из пистолета. – Не позорься, – сказал ему полицейский и полез выше. Больше празднованию никто не мешал. Когда они вышли на улицу, начинались сумерки. Дон и Поль пошли в магазин, а Надя позвонила Лялину, сегодня она захотела поехать к нему. Они сидели на лавочке, вспоминая семинары в Литинституте. Надя смотрела на друзей, думая, что единственная подлинная ценность жизни – это близость, тепло любви, которое каждый момент может исчезнуть. И единственное, что люди могут – это быть рядом как можно чаще, когда исчезает граница между сердцем и сердцем. Как они разъезжались, Надя не очень запомнила. В голове отложилось лишь то, как Паша диктовал ее адрес таксисту, а она говорила, что это неправильно, а ей нужно ехать в Замоскворечье. Тем не менее утром она обнаружила себя в доме Лялина. Пробравшись на кухню и выпив немного вина, Надя пришла в себя и, почувствовав прилив сил, решила приготовить на завтрак что-нибудь вкусное. Лялин проснулся и услышал, что в квартире пахнет блинами. Он пошел на кухню и замер в дверях: Надя стояла у плиты голая. Она перевернула блин и повернулась к нему. – Тебе тоже кажется это глупым? – Что, блины? – Нет, что я без одежды. Как в каком-нибудь дурацком романе. Футболку искать лень, а рубашку жалко. Она сняла со сковородки блин и налила новое тесто. – Понятно. У тебя голова не болит? – Уже нет. Я нашла твое вино. – Я так и подумал. Ты мне вчера долго рассказывала, как вы здорово посидели. – Да? И что же, ты ревнуешь? – засмеялась она. – Еще как! – Лялин положил руку ниже поясницы. – Так, руками не трогать! – Надя отодвинулась. – У меня сложный кулинарный процесс. Скажи лучше, у нас есть колбасьон? – Колбасьона нет. – Лялин послушно сел за стол. – Есть сыр. – Да, его я тоже нашла. Ну ладно. А знаешь, куда мы могли бы сходить? – В музей? – В музей – да. Но может, сегодня попробуем на колокольню? Ты хочешь подняться на колокольню? Надя рассказала про экскурсию в Кадаши, во время которой можно подняться на колокольню. – Там для индивидуальных посетителей тоже есть, чтобы с группой не ходить. – А позвони им, – согласился Лялин. – вдруг сегодня есть время. Время для них действительно было. По телефону гид сказал, что сейчас начинается групповая экскурсия, а через три часа он сможет взять их. – Ура! – обрадовалась Надя. – Мы идем на колокольню! – Как ты только это все находишь? – Ну ты же здесь живешь! Как можно все вокруг не обследовать? – Да я вот только с тобой и начал. А так все мимо ходил. Хотя в юности тоже много гулял по Москве, да и когда маскаронов фотографировал. А потом как-то перестал… Надя с Лялиным медленно шли по Кадашевскому переулку, ожидая начала экскурсии. Сегодняшний день оказался жарче, чем вчерашний. – Гляди, толстый желудь, – наклонилась к асфальту Надя, подбирая прошлогодний плод. – Откуда он тут взялся, на асфальте? – Это орех, – сказал Лялин, рассматривая находку. – Точно орех? – засомневалась Надя. – А похож на толстый желудь. Откуда он все-таки взялся?.. Она повернулась к высокой решетке забора небольшого особнячка, на крыльцо которого вышел покурить охранник. Что внутри – неизвестно, вывески не было. Надя и Лялин посмотрели наверх, но над ними висели неподвижные ветки клена и липы.