– Однажды я уже пережила расставание с ним. И второго раза – не вынесу. Мне так хорошо, и представить, что можно всего лишиться… Это как смерть, нет, смерть даже лучше! – Ну уж… И потом, почему ты должна его лишиться? Он же тебя любит. – А если разлюбит? А если на самом деле разлюбил и просто не нашел никого более подходящего? – Ты сама-то веришь в то, что говоришь? – Не знаю. Но все равно, когда я представляю, что мы, например, живем вместе – я как будто задыхаюсь от ужаса. Ведь сейчас все просто – если расстаемся – однажды я это пережила, значит, и сейчас переживу. – Стоп, то переживу, то не переживу, ты меня совсем запутала! Хватит нести чушь! Тебе хорошо, ему хорошо, что еще нужно? Повелитель лекарство для твоей мамы достал, помнишь? Легко ему было это сделать? – Нет. – А йогурты? – Что йогурты? – Он покупает их для тебя, хотя сам не ест. Думаешь, это ерунда? Стасик, конечно, хороший, но я не представляю, чтобы он мне сам что-то принес только потому, что я это люблю. Вот и подумай, стал бы мужчина заморачиваться ради женщины, к которой он равнодушен. Ты после расставания несколько лет ходила, словно только вчера вернулась из царства теней, а теперь что-то напридумывала! Страшно… Жизнь вообще страшная штука. И что? – Не знаю. Я вообще не знаю, что случается с людьми после любви. Ну то есть не после, а во время. И я боюсь, вдруг дальше что-то плохое? Как думаешь, такое может быть? – Да все что угодно может быть. Особенно у тебя. Вот ты рассказываешь, а я Мишку сразу вспомнила. Мне, конечно, бежать не хотелось… А помнишь, как мы пришли в общагу, а заочники наши Древнюю Грецию сдавать собирались? – А, помню! Начиналось все мирно. – Как обычно. А потом они посадили меня на простыню и носили по этажам, как Афродиту. И мы вламывались в комнаты ко всем подряд, и меня вносили… – А некоторые нам наливали! – Да. Это Ветров придумал. Все же умел он выкинуть что-то такое, от чего мозги отказывали напрочь. – Ты по нему скучаешь? – Мы же видимся. – Мариш, ты поняла, о чем я тебя спросила. – Скучаю. А когда оглядываюсь, как будто бы и сейчас его люблю. Поэтому стараюсь не оглядываться. А когда на самом деле его вижу – кажется, ничего и нет. Словно и он – не он, и я – не я. – Думаешь, любовь может пройти? Надя забралась на широкий подоконник и свесила ноги вниз. – Раньше думала, что может. А сейчас не знаю. А ты? – Она сильнее смерти. Как она может пройти? Подруги замолчали, глядя, как за окном качаются зеленые ветки. – Если бы можно было выбрать день и прожить его снова, я бы вернулась сюда. На семинар. Много, много было хорошего. Но то, что случалось здесь – не повторимо. – И не проходимо. Литинститут – это диагноз, ты же помнишь? На стене над лестницей отпечатались яркие прямоугольники окон, нарисованных солнцем. Они дошли до конца коридора. – А помнишь, – вспомнила Марина, – я здесь стихи учила к девятнадцатому веку, сколько их нужно было – пять, десять? – Наверное, десять, – задумалась Надя. – И по-моему, ты не успела, да? – Я успела. Но потом. Надо же, и все забыла. Кто там был: Тютчев, Жуковский, Фофанов, Надсон… Мы же сами выбирали, кого учить? – Сами, да. Как здесь тихо. Надя шагнула вперед, а потом назад. – Ты заметила, что паркет здесь скрипит в тех же местах? – Ты что, помнишь, где здесь скрипит паркет? – Выходит, помню. Спустившись вниз, подруги заглянули в библиотеку. На звук открывающейся двери из-за стеллажей появилась библиотекарь Инга, длинноволосая блондинка с большими печальными глазами. – Здравствуйте, вы нас помните? Мы тут учились, – поприветствовала ее Марина. – Конечно, помню, – ответила Инга. – А сейчас здесь какими судьбами? – Соскучились. В гости пришли. В библиотеке приятно пахло, книгами, пылью, и чем-то еще – это был неуловимый запах родного дома, в который приходят спрятаться от житейских бурь. По крайней мере, так казалось Наде. Она оглянулась, будто бы проверяя, все ли на месте: шкафы с книгами, выдвижные ящички с каталогами, подписанные по алфавиту, низенький столик и пара маленьких диванчиков, окруженных стеклянными стеллажами. Поговорив с Ингой, они поднялись на первый этаж и вышли во двор. – Давай немного посидим здесь, – предложила Надя. Они подошли к длинной деревянной скамейке, покрашенной в зеленый цвет. – Скамейка, милая скамейка, – Надя погладила черное узорчатое основание, переходящее от прочных изогнутых ножек к спинке лукавым завитком. – «Мисюсь, где ты!» – поддразнила ее Марина. – Ой, ладно! Можно подумать, у тебя по-другому. Садись. – И у меня так же. Марина села и пригладила свои волосы, которые снова отросли ниже плеч. – Смотри, – она подобрала маленький желтый лист. – Вроде лето только началось. – А помнишь, нам Ларичев, когда работал здесь дворником, рассказывал про два листопада – первый летний, второй – осенний? – Да, было дело. А помнишь, как я шла по двору Лита, вся такая влюбленная и счастливая – и подкидывала к небу кольцо от Ветрова? Простое серебряное колечко с узором. Я так его любила… – А где оно сейчас? – В шкафу, за книгами. Хотела выбросить и не смогла. Вот, лежит, из той жизни. От мужа прячу, хотя он вообще не поймет – что это. Стас совсем другой… Ну вот, иду я здесь, и вдруг… Оно не упало. Я испугалась, посмотрела вверх – кольцо мое повисло на ветке, причем так высоко, что никак не достать. Я вообще не понимаю, как можно на ветку закинуть кольцо! Вот сейчас попробуй – не получится! Я прыгала под деревом и вопила, это же кольцо от Мишки моего! А вдруг бы я отошла, и какая-нибудь сорока утащила! Мимо шел Антон, спросил, почему я бегаю вокруг дерева и ору. Я показала кольцо. Он посмотрел, подумал, потом из дворницкой принес стремянку и полез на дерево. И когда тянулся за кольцом, у него из кармана бутылка пива выпала и с грохотом раскололась! И мы так увлеклись спасением кольца, что не заметили, как все это время за нами наблюдал Весин. И когда бутылка упала – начал аплодировать. – А, помню! А Вадим еще стоял внизу и рассказывал, что Ларичев неправильно на лестницу залезает… И что-то там про силу притяжения и проникновение ветки в кольцо. В общем, фигню какую-то. А с Весиным-то как закончилось? – Да как, посмеялся в усы и пошел по своим делам. – Смешно… Они замолчали, глядя на блестевшие солнечные окна Литинститута. Марина положила лист на лавочку рядом с собой, и почти тут же неведомо откуда взявшийся ветер сдул его и понес по двору. Вот он пролетел по дорожке садика и выпал на широкий асфальт двора. 51. До маразма К Андроникову монастырю Надя и Лялин решили идти пешком. Теплая летняя погода, казалось, установилась навсегда, и теперь от каждого вздоха земли колыхалась подросшая трава, а деревья качали позеленевшими ветками. – У тебя ногти как бронзовки! – удивился Лялин, сразу заметив Надин новый маникюр. – Бронзовки? А кто это? Майский жук? – Нет, майский – он коричневый. А золотисто-зеленые – это бронзовки, тоже большие. Взмахни пальчиками! Ну точно! Где ты такой лак достала? – Это не лак, а втирка! Знаешь, как это делается? Сначала обычный лак, потом сверху втирается порошок. И затем закрепитель. – Чего только не придумают! Очень красивый цвет!