– Мне тоже нравится. Ну, бронзовка, так бронзовка. А вот майского жука я никогда не видела. – Потому что они пропали. Мы в детстве их часто ловили, а моя дочь даже не знает, что это такое. Я сам тысячу лет не видел ни майских, ни бронзовок. – А вот же, смотри, – Надя растопырила пальцы и засмеялась, – десять маленьких хорошеньких бронзовок! – Сейчас я их поймаю! – Лялин попытался схватить Надины ладони. – Нет-нет, жуки улетают! – рассмеялась она, пряча руки за спину. Сегодня Надя попросила Лялина взять с собой «Амбру». – Вот здесь мы и начнем, – она хитро улыбнулась и остановилась. – Что, прямо на мосту? – А чем тебе не нравится? Посмотри, как тут хорошо! В отдалении, на другой стороне, просматривался угол Кремлевской стены со стороны Василия Блаженного, от Спасской башни до Петровской. Справа, в устье Яузы, где она впадала в Москву-реку, стояла высотка на Котельнической. Ее стены и башенки, подсвеченные солнцем, казались почти белыми. – Моя любимая высотка, – улыбнулась Надя. – А посмотри туда – сейчас покажу тебе необыкновенный вид. Вон, смотри. Лялин повернул голову за ее рукой. Там, где заканчивался мост, после спуска, дорога снова поднималась вверх, в сторону Яузского бульвара. Справа от проезжей части зеленел островок Устьинского сквера, где летом люди грелись на солнце и отдыхали в тени, сидя на лавочках или лежа на траве. За ним просматривалась голубая колокольня храма Троицы в Серебряниках. Где Яузская улица сталкивалась с Солянкой, из-за двух особнячков возле перекрестка, нежно-розового и голубого цветов, виднелись красно-белая колокольня и купол храма Петра и Павла у Яузских ворот. – Красиво. Но здесь же шумно, – возразил Лялин. По мосту, взлетая и опускаясь вниз, спешили машины, а когда мимо проезжал трамвай, вибрация от колес ощущалась ногами, словно спина моста дрожала то ли от ярости, то ли от удовольствия. – Выпьем по глотку и пойдем, – согласилась Надя. – Смотри, какой красавчик! Она помахала рукой красно-желтому трамваю старой марки. – Новые тоже неплохие, но у этого мордочка такая круглая, добрая… – она вернула фляжку Лялину. – Давай как-нибудь покатаемся на трамвае? – А я помню, раньше ходил с одним фонарем, тоже красно-желтый. Проезд в трамвае стоил три копейки, в троллейбусе – четыре, в автобусе – пять. – А почему в трамвае так дешево? Это самый милый вид транспорта! – Не знаю, может, потому что на электричестве, – задумался Лялин. – Хотя троллейбус тоже. Возможно, маршруты были не такие длинные. И там еще сиденья деревянные, помню… – Я бы покаталась на трамвае твоего времени. А если бы мы встретились, когда тебе было тридцать – куда бы ты меня повел? Лялин задумался. – В ресторан ЦДЛ. – Почему в ресторан? Я думала, ты скажешь – музей или театр. – Ну это же ресторан не для всех. А у меня был билет члена Союза писателей. – Ну что же? Ресторан, так ресторан. А может, мы сейчас туда сходим? У меня тоже есть билет члена Союза! Надя показала Лялину язык. – Хотя сегодня там, наверное, не так интересно… Они спустились с моста и свернули к высотке. Наде нравилось гулять вместе с Лялиным – он знал дорогу, и ей не нужно было, сверяясь с картой, прокладывать маршрут. Как и она, Лялин любил заглядывать в подворотни, или выбирать более долгую, но интересную дорогу. Надя думала, они пойдут по набережной, но Лялин свернул на Николоямскую, и до монастыря они шли по, вернее, рядом с улицей, сворачивая то во двор, то в какой-нибудь переулок. Когда они поднимались к Спасо-Андроникову монастырю, навстречу им, грозно урча, выехал поливальный трактор. Он, словно гигантский жук, протягивал свои хоботки, из которых на уровне маленьких передних колес текла вода, струи ударялись об асфальт и отскакивали блестящими каплями в разные стороны. На голубом носу смотрели вперед две внимательные фары, над большими колесами в прозрачной кабине ехал дворник-гастарбайтер, лениво управляющий своей машиной. За собой трактор тащил огненно-рыжую цистерну с водой. Лялин и Надя отошли в сторону, пропуская его. Машина ловко развернулась и медленно поехала вдоль цветущих клумб. Они же продолжили свое восхождение, двигаясь вдоль белой монастырской стены. Надя и Лялин прошли совсем немного и оказались высоко над городом. В синем просвете неба, сжатом подступающими многоэтажками, они увидели верхушки Кремлевских башен и белоснежное золото Ивана Великого. За всеми домами, заслонившими Кремль и другие храмы, тянулась к небу самая высокая московская колокольня. Они видели ее сейчас в первоначальной задумке архитекторов тех древних лет – золоченый купол с крестом, и ни один дом не выше. Вдоль монастырской стены, где сквозь облетающую краску проступал оранжевый цвет красного кирпича, шли массивные выступы, уходящие в землю, словно лапы белобрюхого дракона. Впереди стоял Андроников виадук, напоминающий средневековый мост, по которому шли современные поезда и электрички. – Это что, такой мост под старину? – поразилась Надя. – То-то монастырь дивился своему новому соседу! – Нет, что ты, – пояснил Лялин. – Этот виадук – девятнадцатый век. Конечно, моложе монастыря, но все же. – Ничего себе! Надя села на корточки, рассматривая мох с тонкими, почти невесомыми красно-зелеными росточками, обильно растущий у подножия кирпичей. – Вот бы посмотреть на те старые поезда, с трубами и дымом. По виадуку отдаленно прошумел синий поезд. Мимо прошли служители монастыря и, свернув в открытую только для них дверь, исчезли за стеной. Вечер раскачивал теплые зеленые листья. Внизу дорожные рабочие стучали отбойными молотками, и этот звук, поднимаясь сюда, наверх, врезался в тишину и будто бы застревал в ней, медленно растворяясь. – Я хочу сказать тебе что-то важное, – произнес Лялин. – Что? – Надя повернулась к нему. – Что же? – Ты сегодня хорошо выглядишь. Как снежинка. Или нет, как пушинка. Надя пришла в длинной белой хлопковой юбке ярусами и нежно-голубой блузке. Еще она обмотала вокруг шеи розовый платок, чтобы покрыть голову в монастыре. – Ты тоже хорошо выглядишь. Надя пригладила воротник синей полосатой рубашки, вытаскивая его из-под светло-зеленого пиджака. – Послушай, – снова начал Лялин. – Я долго думал… Точнее – нет, не то. Я не думал… То есть… Сейчас. Надя посмотрела на него с любопытством. – Ты знаешь, – продолжил он, глядя в сторону моста, – я давно хотел тебе сказать… давай вот что… ты не хочешь переехать ко мне? – Переехать? – удивленно переспросила Надя. – Ну ты же говорила, что тебе в центре нравится. Сможешь пешком на работу ходить. – А… – Надя ощутила острый прилив отчаянья, ей захотелось бежать, немедленно бежать, скатиться с этой высокой стены, перемахнуть через дорогу, и вперед, куда-нибудь – отсюда. – Ты знаешь, – наконец произнесла она. – Это для меня серьезно и… И мне надо подумать. Да. Мне надо подумать. – Хорошо, – ответил Лялин. Они повернули обратно, чтобы зайти внутрь. Надя шла за Лялиным, чувствуя, как с каждым шагом внутри нее словно что-то замораживается, парализуя чувства, силы, даже движения. Как будто она на пороге какой-то страшной опасности и не знает, как спастись. Даже дышать стало тяжело, словно что-то сжимало ей горло. Они подошли к невысокому каменному храму с одним куполом, и Лялин рассказал о Спасском соборе, самом древнем храме Москвы. Они прошли беседку с небольшими колоколами и сели на лавочку. Надя слышала слова Лялина словно из-за стеклянной стены. Как будто теперь она отделена от него прозрачной невидимой толщей и не может отвечать, ведь он ее не услышит. В музее Андрея Рублева она продолжала молча ходить за ним, иногда кивая в ответ. Переходя от иконы к иконе, Надя вслушивалась в слова Лялина, но ничего не могла запомнить. После монастыря и музея они спустились вниз и зашли в небольшой скверик рядом. Дневное солнце ярко светило, подсвечивая белые цветы акаций. – Слушай, а может, мы расстанемся? – вдруг произнесла Надя, повернувшись к нему. – В смысле, расстанемся? – растерялся Лялин. – Ты шутишь? – Нет, я серьезно. – Что я сделал не так? – Да нет, все так. Просто… мне, наверное, одной лучше. Когда Надя произносила эти слова, ей казалось, будто она ничего не чувствует. Словно исчезает окончательно, и остается лишь ее оболочка, которая может ходить, говорить, есть. А ее на самом деле – нет. – У тебя что, кто-то появился? Ты… ты полюбила другого? Я так и знал! – Никого я не полюбила! – А что тогда? Я не понимаю… Что, даже в больницу ко мне не приедешь? – тревожно спросил он, заглядывая ей в лицо. – Нет… А что за больница? – Да вот, назначили обследование. Но тебе, наверное, теперь не интересно. Они молча стояли рядом. Надя слышала, как чирикают птицы и гудят проезжающие машины. Зачем они едут?.. Зачем шевелятся листья у этого дерева?.. Зачем, для чего вообще это все… – Ты же обещала быть со мной до маразма! Лялин взял ее за руки. – Я тебя обманула, – безучастно ответила Надя. Она говорила тихо, так, словно не хотела, чтобы ее услышали.