– Да. Давно. – Искал маскароны? – И не нашел. – Зато нашел отличный монастырь. Слушай, а давай сходим во все монастыри Москвы? – Когда ты говоришь «монастырь», мне становится страшно. – Ну ладно, перестань. Они обошли территорию и зашли в храм. Лялин искал икону Пантелеймона, когда Надя позвала его: – Я нашла тебе Пантелеймона, – прошептала она. После они вернулись на улицу и пошли с внешней стороны стены, пока не уперлись в полукруглые ворота кладбища. – Мне что-то не хочется на кладбище, – сказал Лялин и остановился. – Мне тоже, – отозвалась Надя. – Смотри! Она махнула рукой в сторону зеленой голубятни, стоявшей возле забора. Над ее крышей на установленной длинной палке с крестовиной сидели голуби, в основном белые. Один из них подпрыгивал вверх и, взмахнув крыльями, делал воздушный кувырок, после чего садился обратно. Они повернули назад и дошли до большого трехэтажного дома из потемневшего кирпича, казавшегося заброшенным. За ним они разглядели желтую угловую башню стены общины. Войти можно было через территорию автостоянки. Навстречу им вышел охранник: – Вы куда, молодые люди? – В монастырь! – ответил Лялин. – Вот тут пройдете и увидите в стене черную дверь. Она закрыта, вы тихонько открываете и проходите. Когда они завернули за дом, Лялин остановился. – Это последняя постройка Кекушева. Так и стоит без хозяина. Очень жаль. Узнаешь модерн? – Нет, – честно ответила Надя. – Ну как же, вон смотри, какие окна, крыльцо… Видишь? – Вижу, – улыбнулась она. – А что там сейчас? – Ничего. Был тубдиспансер, а теперь стоит ничей. Черная глухая дверь в монастырской стене была закрыта, но не заперта. Они зашли внутрь и очутились в безлюдном ухоженном дворе. Кирпичные дорожки окружали ровные газоны с цветами и деревьями. Все постройки были такого же светло-желтого оттенка, что и стена с башней. Напротив входа стояла церковь с колокольней, но войти внутрь им не удалось – эта дверь оказалась запертой. – Наверное, храм открывается только на время службы, – предположил Лялин. Они сделали круг, прошли мимо аллейки невысоких яблонь и хозяйственных корпусов. Странно было видеть порядок и чистоту, поддерживаемые, должно быть, немалым трудом, и не встретить ни одного человека. Когда они вышли за ворота, Лялин аккуратно прикрыл дверь. Напротив монастырской стены тянулась ветхая одноэтажная постройка с покосившейся шиферной крышей и заколоченными окнами. – Наверное, складские помещения больницы, – предположил он. – Ты еще к врачу не опаздываешь? – Нет. – А чувствуешь себя как? Может, дойдем до реки? – Давай дойдем. Ты есть еще не хочешь? – Нет. А ты? – Немного. Вдоль набережной тянулся светло-зеленый забор психбольницы имени Ганнушкина. Надя с Лялиным пошли вдоль него, поднимаясь все выше и выше по восходящему берегу. Бежевые корпуса больницы с решетками на окнах казались необитаемыми. Чем дальше они шли, тем уже становилась тропа и выше поднимался холм. Возле забора попадались пустые бутылки, окурки и прочий мусор. Наконец они подошли к месту, где стена делала крутой поворот, изгибаясь так, что тропинка истончалась и почти исчезала. – Я туда не пойду, – испуганно сказала Надя, глядя вниз, на проезжую часть. – Да, не стоит. Давай спустимся здесь? – предложил Лялин. – А мы не скатимся? – Не скатимся, я буду тебя держать. – А у тебя прибор не отвалится? – Не отвалится. Врач же сказал жить как обычно. – Ну да. Обычно ты гуляешь по старообрядческой общине, а потом прыгаешь со стены психушки на набережную. – Да ерунда, – сказал Лялин и, взяв ее за руку, начал спускаться по укрепленной насыпи. Когда они очутились внизу, Надя расхохоталась. – Жаль, мы были не в пижамах! То-то была бы картина – никого вокруг, и двое спускаются от больничной стены! – Тут так просто не убежишь. – Я вот очень боюсь сойти с ума. Мне даже иногда снится кошмар, будто слышу голоса в голове – просыпаюсь в ужасе с четким осознанием, что это – конец. А ты не боишься? – У меня все проще – я боюсь умереть. – Да? Надо же, как странно… А знаешь, мне понравилось спускаться с тобой по склону. Давай еще куда-нибудь сходим? – Главное, чтобы это не был склон любви. Как в монастыре. – Ты теперь мне всю жизнь будешь напоминать? – Нет! Они вернулись в больницу вовремя. Пока Лялину снимали холтер, Надя ждала его в коридоре. Потом он вышел, и они вместе зашли в другой кабинет. – Девушка ваша… родственница? – уточнила седовласая врач с короткой стрижкой. – Да, – ответил Лялин. – Ну что же вы нас так напугали, – сказала она, глядя в бумаги, лежащие на столе. – По вашим жалобам можно было бы предположить что-то страшное. Но анализы совсем неплохие. Есть возрастные изменения, но все в пределах нормы… Когда они вернулись в палату, на столе стоял поднос с ужином, накрытый прозрачной крышкой. – А я тоже написала стихотворение, пока мы не виделись, – сказала Надя. – Но мое про… Не знаю, про что, скажи ты. – Читай. Моя судьба не связана с твоей, У нас не будет дома и детей, Не будет ложек, чашек, одеяла. Моя судьба течёт вперёд сама, Она не знает ни забот, ни сна, Ни счастья без конца и без начала. Моя судьба родник, ручей, река, В ней воды моря, свет и облака И берега, оставленные ею.