Необычные гости Перед самым пуском в зал, где мы были представлены и где уже раздавались звуки вальса, под который вот-вот закружатся маленькие танцовщицы, вызывают управляющего помещением музея: «Какой-то господин, видимо иностранец, – говорит уборщица, – просит открыть створки входной двери, он привёз в коляске свою больную дочь, коляска не проходит в обычно раскрытую дверь». Любопытство наше разгорелось. Прошло некоторое время, и в зал бесшумно вкатывается большая, но легкая коляска. Её везет, видимо, отец прелестного существа в коляске, почти укутанного массой падающих на плечи, как смоль, черных, вьющихся волос. Лица ещё не видно, но бледные ручки (всё время в движении) показывают хрупкость девочки лет пяти. Но вот она отбросила с лица волосы, и глянули из-под длинных ресниц тёмно-голубые глазки, смотрящие с лихорадочным любопытством и с грустью. Она заговорила с отцом по-французски. «Что она говорит? Что она сказала?» – пристают ко мне куколки, не привыкшие к французскому. «Придвинь меня поближе, папа, – сказала девочка. – А их можно взять в руки, чтобы лучше рассмотреть?» – «Нет, Мари, – ответил отец. – Это же музей, а не магазин». Голос господина тоже нам показался печальным. «Бедняжка, – сказала Марго. – Девочка, наверное, не может ходить, такая красавица!» Господин обратился к экскурсоводу на ломаном русском языке, но коляска уже отъехала, и мы не слышали. Все собравшиеся в комнате дети оторопели и, не очень церемонясь, рассматривали необычную посетительницу. Но потом дети, как все дети, быстро свыклись с новой обстановкой и продолжали осматривать нас, экспонаты. Они же в музей пришли! А я не могла отвести глаз от новой гостьи. Грусть её глаз словно околдовала меня. Но вот закончился осмотр нашей выставки и отзвучали восторженные восклицания гостей. В открытые настежь двери соседней комнаты гостей пригласила так называемая «затейница», которая открыла вторую часть праздника. Там на маленькой сцене сидели тоже маленькие музыканты, и начался их концерт под руководством учительницы. Это были всё дети из ближайшей музыкальной школы. Но новые гости, отец и Мари, не присоединились к ушедшим слушать концерт. Девочка потянулась обратно к нашей витрине. «Папа, купи мне эту куколку, – вдруг попросила она отца (она указывала на меня). – Она мне нравится». Голос звучал капризно, видно, девочка привыкла к выполнению отцом каждой её просьбы. «Это невозможно. Я повторяю, это не магазин, здесь куклы выставлены не для продажи», – сказал отец наставительно. «Нет, папа, ну, попроси, пожалуйста! Такой куклы у меня нет. Мне так хочется! – ещё более настойчиво повторила, почти умоляюще, дочь. Ну, попроси, чтобы продали, попроси!» В голосе звучали слезы. Я не знаю, кого мне было более жаль: девочку или её папу. Он был смущён, может быть, даже испуган, предчувствуя возбуждение дочери. «Хорошо, успокойся, подожди здесь, я пойду поговорю с начальницей». Когда он вышел, девочка стала спокойней и рассматривала меня своими большими глазами. Отец вернулся в сопровождении начальницы. «Мадам, – обратился к ней господин, моя дочь просит Вас продать нам вот эту куколку, она ей очень понравилась». – «В нашем музее все игрушки хранятся, особенно старинные, и выставлены для осмотра детям, которые не имеют представления, в какие куклы играли их мамы и бабушки, – затараторила начальница. – Эта кукла привезена в Россию в конце 19-го века из Марселя», – начала она излагать мою историю. Её перебил господин, видя, с каким жадным вниманием слушала дочь: «Простите за беспокойство», – сказал он и обратился к Мари: «Вот видишь, я говорил, что это невозможно». Не только мне, но и девочке стало ясно, что весь этот разговор был подготовлен. Мари вдруг отвернулась, нахмурилась и резким голосом сказала: «Пойдём домой, папа, я не хочу слушать концерт». Мне показалось, что отец ещё больше расстроился и, извинившись, поспешил с коляской к выходу. После праздника Мы, куклы, долго обсуждали наш праздник. А выставка с нашим изображением сказочных героев ещё оставалась, да так долго, что мне, например, надоело быть укутанной в душную вату. Как хотелось опять сесть за стол с подругами за чашку чая! Про историю с больной девочкой забыли все. А у меня тревога в сердце при мысли об этой грустной паре не проходила. Это и понятно – меня этот эпизод коснулся больше, чем остальных куколок. Более того, я предчувствовала продолжение, и не ошиблась. Прошло несколько дней, и пара появилась вновь. Девочка казалась более спокойной. Недолго постояла колясочка у нашей витрины, Мари попросила отца показать ей комнату с современными игрушками, и из той комнаты раздавался её даже весёлый голосок. Я радовалась этому. Коляска вернулась в нашу комнату, и мне показалось, что отец ускорил шаг, проезжая мимо нас. Но девочка остановила его: «Папа, ты посмотри, эта кукла мне кого-то напоминает. Да, да! Знаю, кого. Помнишь, у мамы была фотография, где она сидит с моей сестрёнкой на руках, тогда ещё совсем маленькой. Вот эта куколка (опять она показала на меня) похожа на неё»… Лицо отца омрачилось: «Нет, я не нахожу… Ну, нам пора, мы здесь задержались сегодня», – сказал он и стал разворачивать коляску к двери. «Нет, как же ты не видишь! И глазки, и ротик… Ах, как мне досадно, что её не продают… Ты плохо просил… А знаешь? Если б она у меня жила, я бы выздоровела, я бы принимала все противные лекарства, я бы делала гимнастику…» Глаза её опять погрустнели. Она почти плакала. «Это тебе кажется сейчас, а дома ты опять не будешь слушаться». – Убеждал отец. «Нет, я тебе обещаю, обещаю… Попроси ещё!» Она глядела на папу умоляюще… «Я поговорю завтра, перед отъездом, сегодня уже поздно…» Коляска исчезла в дверях. Это посещение мне показалось ещё важнее первого. Я ждала их прихода с большим беспокойством. Но отец пришел один и просил провести его к начальнице. «Значит, я ничего больше не узнаю…» – подумала я. Но слова, сказанные начальницей, когда оба шли через нашу комнату к выходу, заставили меня задуматься. «Вы поймите, я обещала, что по первому же слову я отдам куклу владелице», – говорила она и, подумав, прибавила: «А может быть, вы сами поговорите с ней, рассказав ей… всё. У вас ведь это всё так необычайно и серьезно…» Господин записал указанные телефон и имена. «Спасибо, попробую», – сказал он и распрощался. Лицо начальницы, остановившейся на минуту в нашей комнате, было взволнованно. Какая-то печальная тайна скрывалась за всей этой историей. А ещё больше меня волновала та уверенность, с которой девочка сказала, что выздоровеет, если я буду с ней. Значит, я могу её спасти! И она вдруг сможет ходить и сможет веселиться с другими детьми! И её папа не будет печальным, и не надо будет её возить в коляске! Что же с ней случилось?! И тайна раскрылась Прошло несколько дней, и нас решили вернуть в наше прежнее положение, чему я была рада: снимут с меня ватный Снегурочкин костюм, и буду я опять с подругами распивать чай из красивых чашечек. Но теперь моё прежнее беспечное спокойствие нарушилось: мне так не хотелось неподвижно сидеть здесь – у меня зародилась мечта: стать спасительницей Мари, помочь в беде людям. Эта мысль окрепла, когда я узнала тайну несчастья нашей пары и причину заболевания бедной Мари. Вот как это случилось. Для переодевания я вновь очутилась в мастерской. (Уж в который раз!) Тут, как всегда, разговоров между мастерицами – хоть уши затыкай! Но на сей раз я уши не затыкала, – наоборот, внимательно прислушивалась. «Знаете, начала одна, этот интересный иностранец-то с больной девочкой опять приходил, специально поговорить с Марией Павловной (так начальницу звали), уговаривал её продать одну из наших кукол». – «Ха-ха-ха! – рассмеялась другая, – Будто у нас магазин!» – «Не смейся, – посуровела первая, – тут дело такое… не до смеху. Девочка-то отчего заболела? – Оказывается, её мама и маленькая сестрёнка в автомобильной аварии погибли на её глазах… машины столкнулись… обе насмерть… Тут такое потрясение, что представить себе невозможно… Вот и случилась с девочкой беда – ножки отнялись… Заметили, какой сам господин грустный? Такое пережить, одно несчастье за другим… А он в дочке души не чает. Врачи велели ему все капризы её исполнять. А ей куколка понравилась, пристала к отцу: «Купи, папа, да купи…» – не понимает, что музей»… Тут все примолкли, потрясённые. «Да, тут дело сложное, – заметила третья, постарше. И, подумав, прибавила: – Я бы отдала. Вдруг поможет! Нервное это у неё, а тут настроение – самое главное»… Все молчали… Вот, дети, что я узнала. Теперь вы поймёте, как после этого я размечталась помочь беде. Ну, пусть не совсем спасу Мари от болезни, но хоть немного облегчу её страдание. И такая досада, что не могу я ничего – беспомощная кукла! Грозное событие Мы проснулись ночью от страшного шума. Беготня. Отрывочные, впопыхах брошенные слова: «Вызывать директора или только начальницу?» – «Да всех вызывай!»… – «Началось-то на третьем этаже, авось до нас не дойдёт». – «Авось-авось! Да зальёт нас! Поливают, не разбирая!» И вот уже слышу с улицы завывание машин: И-и-А-а! И-и – А-а! Поняла – пожар! Господи! Бурю пережила, а это – ещё страшней!.. Слышу голос уже начальницы: «Эвакуировать?» – «Нет, на втором этаже огонь остановим, – мужской спокойный голос. – Все витрины сдвиньте на середину комнат, и надо закрыть… непромокаемой плёнкой», – пояснил, видимо, главный начальник пожарных. «Да взять-то где её?» – кто-то в ответ. «Спокойно, я пришлю», – ушел. Пошла работа. Откуда народу набежало незнакомого?! А шум с улицы потока воды о внешнюю стену, в окна… Вот принесли тяжеленное полотнище плотной ткани. Все витрины сдвинуты, мы, куклы, вповалку, мебель опрокинута. Лежим в темноте, укрытые. Через некоторое время слышу – падают тяжёлые капли с потолка на плёнку. Беда! Значит, второй этаж залит. Но вот постепенно струи по окнам и стенам слабее… Спокойнее и голоса: «Огонь миновал, – узнаю голос хозяйственника. – А только что сделанный ремонт – насмарку! Стены, потолок – всё намокло. Это сколько ж денег опять уйдёт – всё заново!» Шаги уставших людей удаляются, видно, в мастерскую, где все собираются всегда для совещаний. Вот такой переполох все пережили, и неизвестно, что будет с нами, куклами, дальше. Закроют музей уж обязательно. Значит, и мы будем (хорошо если на время!) валяться где-то в складах. Подруги мои, куколки, плачут: «Ну вот, наша дружная жизнь музейная закончена. Прогонят нас отсюда…» – хнычет Маргоша. И ведь не знаю, какими словами её утешить. Сама плачу. А плакали-то не только мы, куклы. Когда нас аккуратно разложили по коробкам (к счастью, мы могли переговариваться через низкую перегородку), нас отнесли в уцелевшую от затопления мастерскую. Теперь помещение не узнать: всё заставлено ящиками, коробками… Еле-еле удалось втиснуть стол и стулья для сотрудников. Зато мы могли с трудом, урывками, но всё же слышать разговоры всех там пребывающих и узнать нашу дальнейшую судьбу. Она, увы, оказалась печальной. Музей закрывается. Ремонт будет стоить слишком дорого. Денег на него у музея нет. Плачут мастерицы, которым надо искать другую работу, грустные ходят другие сотрудники, которые ещё нужны будут, пока хранятся здесь экспонаты в запакованном виде. А потом? Кто знает?! «А мы, бедные экспонаты, так и будем лежать в коробках где-нибудь на складе, а потом выкинут?» плачет Маргоша. «Уж мы теперь не экспонаты, – замечает учёная обезьянка из соседнего ящика, – нас не экспонируют, то есть не выставляют для показа людям, мы теперь камерники, в тюрьме сидим». – «Ну уж нет! – горячо возражаю я. – Мы ничего дурного не сделали, чтобы нас в тюрьму сажать. Нас просто теперь иначе хранят. Знаете, вот в доме моих хозяев нас укладывали на долгие-долгие годы в сундучок, пока не рождались в семье новые дети, чтобы в нас играть. Так мы переходили от одного поколения людей в другое. И мы не унывали. Поспим-поспим, бывало, проснёмся и начнём друг с другом разговаривать, в разные «умственные» игры играть – так время и пройдет». И тут я им рассказала про наши игры, которые вы, дети, уже знаете. Мои подружки и зверюшки в соседней коробке заинтересовались и немного успокоились. Мы стали довольно вяло играть. Но не забывали прислушиваться к разговорам сотрудников музея. Что же мы узнали? Во-первых – что в газетах появилось сообщение, что в нашем доме был пожар, и что помещение музея пришло в негодность. На ремонт денег нет – он закрывается. «Ну и что? – сказала Маша плаксиво, – от этого сообщения никакого толку нет, денег не прибавится на ремонт». – «Не говори – возразила я, – если б я, например, прочла про это, и если б у меня было много денег, я бы обязательно дала бы музею на ремонт». – «Ха-ха-ха!» – рассмеялись все. «Бы да кабы, да росли бы во рту бобы, был бы не рот, а целый огород», – проворчал соседний медвежонок. Все подхватили эту весёлую поговорку и развеселились. А это мне и надо было. Мир не без добрых людей А всё-таки толк от сообщения в газете был. Вот слушайте! Прошло некоторое время, и вдруг входит, почти вбегает в комнату начальница и говорит: «Могу вам, друзья, сообщить радостную весть. Мне позвонил сегодня брат того француза, что… помните?.. приходил весной с больной девочкой в коляске. Он сказал, что его брат, месье Поль, узнав от него о постигшем музей несчастье, готов помочь музею необходимой суммой денег. Ему понравился наш музей, и он рад нас выручить. Подумайте, какой добрый человек! Я прямо растерялась, когда это выслушала! Его брат, который мне звонил, живёт в Санкт-Петербурге, говорит, что Поль (по-русски Павел) вполне состоятельный, он уже не впервые помогает музеям в России. Ведь он здесь, в Петербурге, родился… Нет, подумайте, какое счастье!» – «Ура! – закричали все сотрудники. – Как нам повезло!» «Скажите, – спрашивает старшая мастерица, – это не тот француз, что хотел купить нашу куклу № 1125, по имени Шурочка?» – «Да, да, именно тот», – отвечает мастерица. «Ну, тогда надо обязательно ему не продать, а просто отдать куклу. Ведь девочка так просила!» – «Я уж думала, – отвечает Мария Павловна, – но ведь я обещала её вернуть владелице. Как раз вчера, узнав из газет о пожаре, она сказала, что придёт за куклой завтра». Вот, что я узнала, дети. Вы представляете, как обрадовались все куклы, и как меня-то взволновало услышанное обо мне! Передо мной открылось два пути сразу – и оба радостные: или вернуться в мою родную семью, или ехать в Париж на спасение Мари. И сразу поднялся спор среди моих друзей. «Что тут думать! – заявила Маргоша. – Конечно, поезжай в Париж». На что Маша: «А я бы на твоём месте осталась в родной семье. Больная девочка капризная, непослушная. Неизвестно, как тебе там будет». – «Как может быть плохо в Париже! – вскинулась Марго. – Такой прекрасный и интересный город!» – и стала напевать французскую песенку: «Париж – царица мира, Париж – красотка-дива». Наконец, мишка из звериного ящика загрохотал: «Чего расшумелись! Будто не знаете, что не она будет решать, куда ей ехать. Мы все – в руках людей: что им вздумается, то с нами и сделают». Все сразу замолчали и опять загрустили. А я лежала и не знала, чего мне желать, и опять размечталась о Париже, о Мари, которую так жалела! Настал решающий день. За мной сегодня придёт Настя, и одновременно все ждали звонка от месье Поля из Парижа. «Если придёт раньше владелица за тобой, это ещё не значит, что Мария Павловна ей тебя отдаст, – заявила Марго, – ей, как и нам, жаль господина Поля и девочку больную». – «Нет, – возразила Маша, – она не нарушит слова, данного молодой хозяйке Шурочки». Все задумались. И тут начальнице доложили, что её спрашивает хозяйка куклы, имя которой – Шурочка. Все замерли. Обо мне и говорить нечего. Кажется, я никогда ещё так не волновалась. Когда в мастерскую вошла с Марией Павловной Настя и я увидела её родное, милое лицо, мне вдруг стало стыдно за мечтание о Париже: уж не изменница ли я? – мелькнуло у меня в голове. «Давайте, поговорим с ним вместе, он мне звонил и не застал, просил перезвонить», продолжала оживлённо начатый в передней разговор Мария Павловна. Я вас познакомлю, и Вы ему скажете о своём предложении». Интересно, думаю я, кому это они собираются звонить? И вдруг слышу: «Можно попросить месье Поля? – продолжает начальница в телефон: Господин Поль, мы все тронуты Вашей готовностью нам помочь, спасибо Вам за вашу любезность… нет, за Вашу бесконечную доброту! Я буду держать связь с вашим братом о дальнейших действиях… Но я хочу вам сказать о другом. Сейчас рядом со мной стоит владелица куколки, которая, узнав о пожаре, пришла за ней. Помните, весной речь шла о кукле, которая понравилась вашей дочери? У владелицы есть к вам предложение, если вас ещё это интересует. Передаю ей трубку». И тут, дети, я услышала, что моя семья согласна дать меня господину Полю на время, чтобы попытаться развлечь и тем самым облегчить состояние Мари. А что господин Поль обрадуется такому предложению, я не сомневалась. Так оно и было. Значит, дети, мое странствие по разным городам продолжается. И моя мечта спасти Мари может осуществиться! В Париж! Марго торжествовала, а меня, признаться, вдруг страх обуял: уж не права ли Маша, отговаривая меня от поездки в чужую семью к больной девочке. И сама добавляю страху – в чужой город и чужую страну. «Как чужую?! возмутилась Марго. Ты же во Франции родилась!» А я как-то уж и забыла, считаю свою русскую семью настоящей родиной, всю жизнь долгую прожила в ней! Да, правда, – надо же познакомиться со своей, говорят, настоящей родиной старалась себе внушить и выкинуть из головы сомнения. Ах, Мяка, Мяка, ты бы меня утешил, сказал бы, наверно: «Глупая, чего боишься! А Мари-то спасать – уж забыла?» И был бы, как всегда, прав. Ведь на время, наверно, еду. (Подробного разговора Насти с господином Полем я не расслышала.) Как много их у меня накопилось – прабаба Катя старенькая, Настя пожилая, Натуся молодая и Лизочек маленький. Когда сосчитала, рассмеялась и развеселилась: им верю! Пусть делают, как хотят, плохого мне не пожелают. Ах, девочки, каждое расставание – грустно, зато каждая встреча – радостна. (По крайней мере у меня бывало так.) Так и теперь повторилось. Плачут мои музейные подружки: «Мы без тебя играть не умеем и тем более что-то сочинять. Возвращайся к нам скорей». Я, конечно, обещала. И вот увезли меня во что-то аккуратно упакованную. Только вперед думать – на спасение Мари еду!.. Прощайте!! А уж встреча с Мари была такая радостная, что и описать не могу. И меня обнимала, и папу – господина Поля, и всё приговаривала: «Помню, помню, папочка, что тебе обещала, всё выполню. Вот увидишь!» И представьте, дети, в тот же день начала принимать все лекарства и делать очень трудную гимнастику. Слава Богу! Только бы помогло! А какая меня компания кукол встретила! – не представляете. Чего у Мари только не было: кукол – целая толпа, большие, маленькие, нарядные и замухрышки, зверей всяких – уйма! И конечно, как я люблю – кукольный не уголок, как у нас бывало, а целый дом! Но только особого кукольного уюта в доме нет. И я подумала, с каким удовольствием наладили бы здесь кукольную жизнь мои прежние мамы: Наташа, Катя, и даже Настя. Значит, не только Нюша и Лиза, но и Мари по-старинному в куклы не играет. Видно, уже везде так. А куколки-то сами прелестные! Гораздо красивее меня! И почему, думаю, Мари так захотелось меня из музея заполучить? А потом вдруг вспомнились мне её слова, сказанные в музее: «Папа, куколка (это про меня) мне кого-то напоминает». И сразу ясно предстала передо мной её печальная история. И ещё раз – на следующий день, когда Мари пошла знакомить меня с «Дедусей», как она назвала своего дедушку. Вот как это было. В довольно тёмной комнате, куда мы въехали на коляске, в глубоком кресле сидел, как мне показалось, суровый старик. Его строгое лицо обрамляли седая борода и такие же белые волнистые волосы над высоким лбом. Я почувствовала какую-то робость перед ним: «Как меня примет?» – подумала я. Как только мы вошли, он поднял голову от книги, которую держал в руке, и вдруг такая светлая широкая улыбка осенила не лицо, а всю его фигуру, что вся моя робость тотчас улетучилась. «А-а, покажи-покажи твою новую куколку», – потянулся он из глубины кресла. Но когда он глянул на меня, мне показалось, что какая-то тень пробежала по его лицу, и он тотчас бросил взгляд на большой портрет, висевший над письменным столом, против его кресла. На портрете я увидела красивую молодую даму в строгом платье с маленькой девочкой на руках. Широко открытые глазёнки малютки смотрели на меня с таким любопытством, словно чего-то ждали. В них было что-то кукольное. И я поняла: вот кого я напоминала Мари! А Мари ничего не сказала, но мне показалось, что мы все трое подумали и почувствовали одно и то же, от чего всем нам стало грустно. И это чувство нас связало «дружественной ниточкой», о которой я рассказала однажды Дюймовочке… помните?