— Доброе утро, — бодро сказала я, удостоверившись, что от него приветствия не дождешься. Лучше вести себя, как ни в чем не бывало. Я повернулась к нему спиной и открыла холодильник, чувствуя на себе колкий внимательный взгляд. — Если у тебя есть еще минут десять, я приготовлю… — Хватит, — сказал он так резко, что я даже опешила. — Перестань строить из себя… — Аксель махнул в воздухе ложкой, указывая на меня, словно этим движением все было сказано. Я вопросительно выгнула брови — подружка в школе как-то раз сказала мне, что с таким выражением лица я похожа на самоуверенную стерву. Мне сейчас очень бы не помешало так выглядеть. Жаль, ведро осталось наверху. — Перестань строить из себя. — Окей. Буду игнорировать его, решила я. Сам отстанет. Я принялась за приготовление завтрака: яйца-пашот и авокадо-тосты приберегу на другой раз. Черный кофе, яичница с беконом, поджаренные ломтики хлеба с сыром — как просил мистер Хейз. — Так ты будешь завтракать или нет? — спросила я, засыпая зерна в кофемолку. Ну и дрянь же они пьют! Пожалуй, куплю сегодня хороший кофе, если останутся деньги. И, разумеется, если такой здесь вообще продается. — Я уже позавтракал, — он бросил тарелку в раковину, даже не удосужившись помыть ее, и сказал приказным тоном: — Нужно почистить кроличьи клетки сегодня. И приберись в кладовке. — Вот как, — я отложила нож, которым нарезала сыр, и обернулась к нему. Где-то внутри меня, чуть выше желудка, закипала знакомая злость. — Меня нанял мистер Хейз. Не ты. Аксель усмехнулся, — уголки губ чуть приподнялись, обнажая ровные белые зубы, а на правой щеке показалась ямочка, — и посмотрел мне в глаза. По тому, как сжались его челюсти мгновение спустя, а между широких бровей пролегла тень, и пальцы забарабанили по столешнице, было ясно: веселье это напускное, и на самом деле он зол не меньше моего. — Если ты еще не поняла, как обстоят дела, я тебе объясню. Мой отец болен, и он не способен работать, не способен содержать дом и поля, и тем более нанимать прислугу, — он поднял вверх указательный палец, заставляя меня придержать свое возмущение по поводу «прислуги» и угрожающе понижая голос. — Я обеспечиваю это чертово место, и его, и себя, и, по-видимому, теперь и тебя. Так что будь добра… — Если ты мне платишь, то почему не можешь уволить? — резонно заметила я, тоже снизив тон. Правда, звучал он совсем не так грозно, как у Акселя. Парень лишь фыркнул. Пусть он и содержит престарелого отца и этот дом, это ничего не меняет. Напротив, так даже приятнее: знать, что он ничего не сможет поделать с моим присутствием в своей жизни. — Сколько он тебе пообещал? — Спроси его сам. — Я спрашиваю у тебя. — А я не отвечаю. Из-за нашего спора я почти забыла про готовку. В коридоре послышались шаркающие шаги, так что, сверившись с часами, висящими на стене — почти семь! — я снова принялась нарезать сыр. — Чего разорались? Мистер Хейз направился прямиком к кофеварке. Одет он был отнюдь не так нарядно, как вчера; должно быть, сегодня приход Анны не планировался. — Сколько ты ей платишь? — Тебя это не касается, — просто ответил старик, и лицо Акселя исказилось от гнева еще сильнее, когда он увидел мою торжествующую улыбку. — А кто, по-твоему, оплачивает счета? — Ну, явно не твои подружки, у которых ты торчишь целыми днями, — безмятежно пожал плечами его отец. Должно быть, этот разговор между ними случался уже не раз. Я бросила яйца в шипящее на сковороде масло, всеми силами делая вид, что нисколько не заинтересована в их беседе и не замечаю повисшего на кухне напряженного ощущения всеобщего раздражения. — И не детский лагерь, куда ты понапрасну водишь лошадей. — К черту, — сказал Аксель и, выходя из кухни, бросил мне через плечо: — сделай все, как я сказал, иначе пробкой вылетишь отсюда. — И тебе хорошего дня, — с фальшивой улыбочкой прокричала я ему вслед. Хлопнула входная дверь, а затем я увидела мелькнувшую в окне тень: Аксель направился прямиком за дом, к машине. — Думает, он тут теперь главный, — поморщился мистер Хейз, осторожно присаживаясь за стол. Руки его дрожали гораздо меньше, чем вчера, да и глаза на затянутом морщинистой кожей лице под выцветшими от старости бровями почти не метались из стороны в сторону, как в припадке. — Черта с два! Последний год совсем от рук отбился и строит из себя незнамо что. Если будет донимать тебя — скажи мне. Готовит он скверно, так что сам скоро спасибо скажет, что я нашел кого-то, кто это, надеюсь, в состоянии делать сносно. Тосты уже были готовы; я выложила поджаренный хлеб на блюдо с сыром, сняла яичницу с плиты и приукрасила свежей зеленью. — Приятного аппетита, — и подала ему тарелку. Сама я решила позавтракать чуть позже; нужно было составить список покупок, так что, оставив на плите немного еды для себя, я открыла дверь кладовки. — На площади, возле ратуши, есть пекарня. Возьми там хлеба, и, если будет, коробку засахаренных груш. Зубы у меня ни к черту, но их люблю, хоть ты тресни. Эрин, тетка Лидии, кстати, там работает. Увидишь за прилавком толстуху-блондинку — скажи, что от меня, сделает тебе скидку. Судя по всему, мистер Хейз был в отличном расположении духа. Он медленно, по кусочку, поедал яичницу, и, то и дело вспоминая, что еще мне нужно купить в городе, давал указания. Я увидела, как мимо окна, петляя по размытой дождем дороге, проехал белый пикап. — А где работает Аксель? — Работает? — хохотнул мистер Хейз, утирая рукавом рот, думая, что я не вижу. — На нашей ферме и работает, больше тут негде. Ну, разве что, просаживает деньги в покер. Вечно где-то пропадает, управы на него не хватает. Если к тридцати не посадят и не сопьется — вот, считай, повезло. Я, когда здоров был, крепко его в узде держал, а как он уехал… Большого города понюхал… Тут все, пропал парень. — Большой город? — переспросила я, пересчитывая банки с сардинами. Да тут запасы, как на случай ядерной войны! — Миссис Грин сказала, он бросил колледж. На кого учился? — На ерунду какую-то, ничего хорошего. Вот сыновья Анны — один в военном училище. Престижно, платят хорошо, в следующем году у него выпускной. Второй, вроде, юрист, получил стипендию в приличном университете. У Хиггсонов братья-близнецы, оба аграрный закончили и вернулись, выкупили соседний участок, живут припеваючи. Уилксовы дочери все удачно замуж вышли, ну, а Эрни хоть Господь обделил умишком, но руками работает как надо. А Аксель — Аксель… — Я поняла, — я оборвала его речь, не желая слушать дальше, какой его сын бестолковый. Во-первых, было понятно, что оба Хейза друг друга стоят, и неудивительно, что Аксель всегда такой недовольный и несдержанный, при таком-то отношении отца. Во-вторых, вдаваться в подробности их семейных конфликтов мне было неловко. Не могу представить, чтобы моя мать стала сравнивать меня с соседскими детьми при посторонних людях — да и в лицо бы мне она ничего подобного никогда не сказала. Пусть она не всегда была идеальным родителем, но с самого детства и до самого последнего ее дня я всегда чувствовала поддержку и уважение. Крупно облажалась она лишь однажды — и то, результата этого своего неудачного выбора не увидела, потому что к тому моменту была мертва. — Что, оглохла? — мистер Хейз, видимо, что-то говорил, а я отвлеклась на свои мысли и пропустила его слова мимо ушей. Увидев, что привлек мое внимание, он повторил: — Говорю, завтрак съедобный, одобрено. Жду на обед что-нибудь из мяса. Сейчас денег тебе принесу, можешь ехать в город. Магазины, в общем-то, с десяти открыты… Лишь бы не застряла по дороге, буксир я тебе вызывать не стану, да он на всю округу один… Я подала мужчине руку, помогая подняться из-за стола и выхватила из его рук тарелку, которую он явно намеревался вымыть сам. — Жара сегодня будет. Сделаешь лимонаду? — Сделаю. — Ну, спасибо, Эми. Я уж думал, как тебя спровадить, если яичницу мне пересолишь. Но ничего, ничего… Есть можно. Позднее я поняла, что его «есть можно» означает — «спасибо, было вкусно»; «нормально, а что так мало?» — «положи мне добавку, пожалуйста», а «ну, это еще что? у тебя в родне итальяшки, что ли?» — «паста отменная, но я предпочитаю стейки и картошку».*** Как бы мне ни хотелось демонстративно проигнорировать все просьбы Акселя — точнее, приказы, — я решила не рисковать и сделать все, о чем он сказал утром. Так что, кончив прибираться на кухне и получив от мистера Хейза пару сотен на продукты, я оставила деньги на столе, поела сама и, взяв с собой моющие средства и ведро с водой, отправилась к кроликам. На крыльце я обнаружила пару голубых резиновых сапог — судя по размеру, принадлежащих отнюдь не Хейзам. Мысленно поблагодарив Анну, как мою главную спасительницу, я сунула ноги в сапоги, которые оказались мне слегка большеваты, и зашагала по грязи к деревянной постройке-хлеву, разделяющей владения хозяев двух домов. Кроликов у них, на самом деле, было не так уж много: всего двенадцать штук, по два в одной клетке. Под каждой из них стоял поддон с сеном, который можно было легко достать и очистить, не вынимая животных. К счастью, повышенной брезгливостью я никогда не страдала, так что ни запах помета, ни огрызки овощей нисколько меня не испугали. Расправившись с поддонами, я начала думать, как бы прибраться внутри. В углу сарая обнаружился небольшой вольер, так что решение нашлось само собой. Первая пара возмущенно попискивавших толстых белых кроликов с черными ушами отправилась в новую клетку. Вооружившись перчатками, бутылкой «Фейри» и щеткой, найденной тут же, на заваленной всяким барахлом полке, я принялась вычищать их тесное и не очень-то уютное на первый взгляд гнездо. Дело шло быстро, хотя я и пожалела, что у меня нет ни телефона, ни наушников — с музыкой работать щеткой было бы куда веселее. Убегая, я оставила их дома вовсе не из опасения быть выслеженной через GPS (или что там для этого требуется), а попросту забыла второпях. Дома у меня было все. Огромный шкаф, заваленный одеждой, письменный стол, уставленный горшками с суккулентами, своя собственная мини-библиотека. С тех пор, как мама по счастливой случайности получила должность шеф-повара в классном ресторане, мы ни в чем не нуждались — у меня всегда были деньги на карманные расходы (к счастью, большую их часть я откладывала, и в итоге склонность к экономии очень пригодилась, чтобы сбежать), училась я в лучшей старшей школе города, а на каникулах ездила с друзьями отдыхать на побережье в летний лагерь. В одну из таких поездок я даже провела пару лекций по литературе для ребят помладше, за что и получила благодарственное письмо, которое презентовала мистеру Хейзу как рекомендацию от работодателя, на которую он даже не взглянул. Но насчет кофейни я не приукрасила, потому что действительно подрабатывала в прошлом году официанткой. Мне казалось, начать работать в шестнадцать — это зрелая позиция. Я гордилась собой, и мама тоже мной гордилась: она часто упоминала о том, что рано начала зарабатывать, чтобы прокормить себя и свою мать. Ее отец, мой дед, умер задолго до моего рождения. Моя бабушка умерла, когда мне было тринадцать — я до сих пор помнила приторный аромат траурных белых роз и сухие старческие руки ее друзей, похлопывающих меня по плечам в сдержанных выражениях соболезнований на поминальной службе. Бабушку я плохо знала и не особо к ней привязалась в детстве, потому что она жила за сотни миль от нас и мы редко ее навещали — чаще ограничивались обменом поздравительными открытками два раза в год. Я не понимала этого в детстве, но годы спустя осознала — бабушка винила маму за то, что я росла без отца, да и мое появление на свет, судя по всему, не поддерживала. Отца я никогда не видела и понятия не имела, жив ли он и где он. Мама упоминала, что это была случайная связь и что детей он никогда не хотел — и по выражению ее лица, когда она говорила это, было заметно, что человеком он был не самым выдающимся и что ее не очень-то волнует, что с ним стало. Странно было наблюдать за тем, как круто изменилась вся моя жизнь после ее внезапной и такой нелепой гибели. Все, что мне осталось после нее — боязнь мостов, ненависть к адвокатам и неизвестно какое наследство, в которое я смогу вступить не ранее, чем через два месяца. А пока… Я собиралась вычистить уже четвертую по счету клетку. Перенесла одного кролика в вольер и потянулась к другому — маленькому дрожащему тельцу, от которого во все стороны разлетались клочья белого пуха. Если его сородичи относились к временному переезду с любопытством и легким волнением, этот же трясся от страха, и, забившись в дальний угол, взирал на меня огромными, ошалевшими красными глазищами. Красные глаза, кстати, из всего выводка были только у него одного, так что я лихорадочно пыталась припомнить, не является ли это признаком бешенства или повышенной агрессивности. — Иди сюда, приятель, — позвала я его успокаивающе нежным тоном, который скорее предназначался мне самой, попутно стаскивая с рук перчатки. Дверцу клетки я придерживала локтем, морщась от ощущения, что к коже что-то липнет. — Дай мне пять минут, и можешь вернуться обратно. Очевидно, разговоры тут были бессильны. Кролик издал какой-то звук, похожий на фырканье, и мне пришло в голову, что этим своеобразным «не подходи ко мне, а то руку откушу» он похож на Акселя. Не успела я обдумать это сравнение, кролик воинственно метнулся в мою сторону. Взвизгнув, я отскочила в сторону, едва не сбив стоящий на полу вольер. До меня донеслось ржание лошади, стоящей в стойле в самом конце хлева. Кролик, который, судя по всему, и не планировал на меня нападать, с глухим шлепком упал на присыпанную сеном землю и юркнул в дыру на стыке деревянных стен. Катастрофа. Я бросилась на колени и сунула руку в эту дыру, но нащупала с обратной стороны только траву и влажную землю. С той скоростью, с которой умчался ушастый, можно было предположить, что он уже пересек границу с Канадой и теперь насмехается над моей неуклюжестью в компании местных крольчих. Я выскочила на улицу — может, еще есть шанс отыскать его на участке миссис Грин, — и, согнувшись в три погибели, чтобы не пропустить на земле какое-нибудь копошение, стала обходить постройку с той стороны, куда он убежал. О, Аксель мне это еще припомнит. Интересно, сколько стоит кролик? Если не больше пары сотен, я смогу расплатиться с мистером Хейзом за него, хотя и не хотелось бы. Может, купить крольчатину сегодня в городе, и сказать, что это я своими руками прикончила малыша ради ужина?..