Он не рассмеялся, да я и сама понимала, что шутка прозвучала глупо. Но, разнервничавшись, я могла и не остановиться, так что решила предупредить об этом Акселя: — Я иногда начинаю глупо шутить из-за стресса, — я открыла дверь и жестом пригласила его войти в дом. Аксель недоверчиво покосился на меня, словно перспектива провести ночь на крыльце под дождем была куда более привлекательна. — Ну, знаешь, смех — одна из главных защитных функций психики. На самом деле, переживая эмоциональный всплеск, моя нервная система выдавала не только дурацкие шутки. Только об остальных своих “защитных функциях” я решила умолчать. — У тебя, значит, стресс из-за меня? Что ж, я польщен, — его губы растянулись в самодовольной улыбке. Я этого не видела, потому что шла по коридору впереди него, но почувствовала. — Нет, ты тут ни при чем. Переживаю, что мою комнату окончательно затопит этой ночью, — и тут я почти не солгала. — Тут нет ничего твоего. — О, ты такой гостеприимный. — Сложно быть гостеприимным с тем, кого ты вообще не звал. Я проигнорировала это замечание, и, войдя на кухню, сразу направилась к нужному шкафчику за аптечкой. Аксель, вместо того чтобы сесть за стол и смиренно дожидаться помощи, достал с одной из полок уже знакомую мне бутылку и стеклянный стакан. — Не стоит, — сказала я, но он, разумеется, не послушал и плеснул себе щедрую порцию горячительного. — Вместо обезболивающего, — насмешливо пояснил Аксель и выпил залпом. Я не знала наверняка, но была уверена, что алкоголь и резаные раны — вещи плохо совместимые. Впрочем, его жизнь — не моя. Плевать. Хотя смутное подозрение, что, будь мне на самом деле плевать, я бы не стала бегать вокруг него с аптечкой, лениво шевельнулось где-то на окраине моего сознания. Аксель попытался забрать у меня бинт, но травмированная рука плохо его слушалась, так что ему пришлось ждать, пока я сделаю все сама. Вид у него при этом был такой, словно это он делал мне одолжение, позволяя помочь ему. Ладони Акселя были теплые и шершаво-грубые от тяжелого физического труда. Я заметила, как стоически он пытается не показать, что ему больно. Только когда я случайно задела ватным тампоном край пореза, очищая и обрабатывая кожу вокруг раны антисептиком, он тихо зашипел сквозь зубы. Можно подумать, я высмеяла бы его, если бы он взвыл от боли. Сама я с таким порезом, наверное, уже хлопнулась в обморок или звонила бы в службу спасения, вопя, что умираю. Не знаю, зачем, но я подула на порез. Аксель хмыкнул, заметив это, и я рассердилась. — У тебя дрожат руки, — сказал он, — если боишься вида крови, может, не стоило… — Боже, помолчи, пожалуйста, — одернула я его. — Как скажешь, мисс Недотрога. Ему, очевидно, доставляло удовольствие мое новое прозвище, потому что по моему лицу можно было прочесть, что я от него не в восторге. — У меня, вообще-то, есть имя, — проворчала я. — Оно тебе не идет. Я замерла. Неужели он узнал?.. Стараясь не выдавать волнения, я подняла глаза от его руки, чтобы взглянуть ему в лицо. Аксель смотрел прямо на меня — чуть замутненным от алкоголя и потери крови взглядом. Я открыла было рот, чтобы оправдаться или отшутиться, но тут он сказал: — А вот “Недотрога” очень даже подходит. Мое сердце, пропустившее было пару ударов от страха, снова припустило галопом. — А тебе подходит “Мистер Задница”. — О, так стресс, я смотрю, не прошел? Глупые шутки продолжаются? Мне хотелось бросить моток бинта ему в лицо. Но вместо этого я сделала очередной оборот вокруг его руки. Черт возьми, для чего мне возиться с ним? Ясное дело, Аксель не из тех, кто вдруг изменит свое отношение к чему-либо, стоит проявить к нему хоть каплю сочувствия и доброты. Так и будет насмехаться надо мной, игнорировать или убеждать, что на его ферме мне не место. Занимаясь перевязкой, я каждую секунду ощущала на себе его пытливый внимательный взгляд и упрямо игнорировала его. — Ну, вот и все, — на тыльной стороне его ладони я завязала аккуратный бант. — Мы отлично справились. — И, пытаясь разрядить обстановку и заполнить повисшую тишину, выставила вперед руку и добавила: — Дай пять! Пару секунд он молча смотрел на меня, как будто не совсем расслышал. А потом легкая тень улыбки — настоящей веселой улыбки, а не ехидной ухмылочки, — тронула его глаза и уголки губ.Почему-то я смутилась: не от своей дурацкой шутки, а оттого, что мне почти удалось его рассмешить. — Ладно, мне пора спать, — я бросила в аптечку бинты, бутылек антисептика и ножницы. — Если будет заражение крови, я не виновата. — Ага, — сказал он, осматривая проделанную мной работу. — Ага, — повторила я, стоя перед ним в ожидании. Аксель ничего больше не сказал: вместо этого он налил очередной стакан пойла и снова опрокинул его в себя — так легко, словно это был яблочный сок. — Ага, спасибо за помощь, я так тебе благодарен. Конечно, Аксель, обращайся в любое время, — я разыграла импровизированный диалог самым недовольным тоном, на который была способна, и вдобавок состроила ехидную гримасу. — Ну, теперь мы в расчете, — и это вместо банального “спасибо”, которое я ждала и которое непременно сказал бы любой другой нормальный человек. — В расчете? — переспросила я. — За что? — Ты чуть не сломала мне нос, забыла? Я думаю, это достаточная компенсация, — Аксель махнул перед моим лицом забинтованной ладонью, и его лицо слегка дрогнуло. — Что? При чем тут твой нос? — Ты меня покалечила, а потом залечила — всемирный баланс соблюден. Он что, идиот? — Ну ты и задница, — я чуть не захлебнулась от возмущения. — В следующий раз я и не подумаю помочь. — О, какое упущение. То ли спиртное так подействовало на него, то ли миновавшая опасность; Аксель пришел в себя и снова будто оброс колючими ядовитыми шипами. Его лицо уже не было таким бледным, как полотно, и остро очерченные скулы слегка порозовели. — К черту. Проходя мимо, я нарочно толкнула его плечом. Выходя из кухни, я слышала, как он тихо фыркнул себе под нос. Целый битый час я не могла уснуть. Я представляла, как можно было ответить Акселю, чтобы задеть его раздутое донельзя эго. Размышляла над тем, что в следующий раз, даже лежи он в луже собственной крови у меня под дверью, весь израненный и побитый, я и пальцем не шевельну, чтобы облегчить его мучения. Фантазировала, как он приходит ко мне и умоляет о помощи, а я ему говорю, жестоко и твердо: “Нет”. Что сложного — сказать “спасибо”? Всего одно дурацкое слово. Он еще злится из-за той ситуации на кухне? Или же до сих пор думает, что я как-то связана с Томпсоном? Одним словом, я терялась в догадках насчет его возмутительного поведения, но в себе причин не находила. Он просто неотесанный деревенский мужлан без крохи эмпатии, вот и все. Лежа под одеялом в своей комнате и глядя в темный потолок, слушая стук капель, просачивающихся через крышу и падающих в ведро на полу, я варилась в собственной злости на него. Но несмотря на это, все равно беспокоилась. Рана слишком глубокая, и, скорее всего, ему нужно наложить швы, а не перевязывать руку. А если порез не срастется? Или попадет инфекция? Вдруг я что-то сделала не так? Потом я начала представлять себе, как это могло случиться. Был ли это несчастный случай? Или кто-то умышленно напал и ранил его? Ввязался ли он в пьяную драку? А что, если он защищал кого-то, выхватил у нападавшего нож? А если он сам кого-то ранил? Бесконечные “если”. Акселя было слишком много в моих мыслях. Более того — все мои мысли были заняты только им, но я не замечала этого. Если так подумать, мы могли бы подружиться. По крайней мере, мирно сосуществовать под одной крышей. К чему открытая вражда? Что я ему сделала? В конце концов, уже балансируя на грани со сном, я поняла, почему он так меня раздражал. Потому что я не нравилась ему. Потому что — самую малость, может быть, хотя и сложно было в этом признаться, — хотела бы нравиться. Глава 7