Я опасливо взглянула на протянутую мужчиной руку, задумавшись над тем, что даже не знаю его полного имени. Отказываться от рукопожатия было бы невежливо, решила я, но, когда мои пальцы коснулись его ладони, он притянул их к губам и аккуратно, по-джентльменски, поцеловал руку. Наверное, моя неловкая улыбка приняла вид недовольной гримасы, потому что Томпсон сразу отпустил меня. — Рад вас видеть, — сказал он. — Признаюсь, я и на прошлой неделе рассчитывал встретить вас здесь. Но, видимо, на ферме мистера Хейза так много забот, что у вас едва ли есть возможность работать где-то еще, не правда ли, Эмма? Мое имя он произнес со странной насмешкой в голосе, которая заставила меня покрыться мурашками. Интересно, от кого он узнал, что я устроилась работать на ферму? — Я подменяю Лидию, — как можно спокойнее ответила я. — Если позволите, то прямо сейчас и приступлю к своим обязанностям. Он улыбнулся — плотоядно и не очень-то дружелюбно. — О, конечно-конечно. Будьте любезны, очень хочется чая со льдом. Без сахара. Томпсон снисходительно кивнул мне и вернулся к столу, где остальные уже вовсю спорили, стоит ли дожидаться опаздывающих или же следует начать первую партию немедленно. Я только отошла, чтобы сделать Томпсону его заказ, как меня завалили просьбами: бурбон, пива, виски. Едва успев сбегать на бар, а затем вернуться и расставить перед всеми их бокалы, я отошла к своему месту у стены в тени (к счастью, кто-то, возможно, Фокс, поставил туда барный стул, на который я с радостью уселась), как дверь открылась, и в зал вошел Аксель. — Наконец-то, приятель, — сказал кто-то из толпы. — Еще не начали? Он подошел было к столу и даже пожал пару протянутых рук, как вдруг выпрямился и замер. Я поелозила на стуле, понимая, что что-то не так. Аксель медленно повернул голову, и наши взгляды встретились. — Одну минуту, — бросил он игрокам, — раздавайте первую без меня. — Куда?.. — крикнул кто-то, но Аксель уже не слушал. Он развернулся и подошел ко мне, — ничего не говоря, взял меня за руку и потащил прочь из зала. Оторопев от такого безапелляционного отношения, я покорно поплелась за ним к двери, а потом через битком набитый бар. Крепко сжимая мою ладонь в своей, он не давал мне ни единой возможности притормозить или спросить, какого черта он делает. Эти несколько десятков секунд, что мы пробирались к выходу, я пребывала в блаженном заблуждении, что зря избегала его все эти дни и что он очень хочет поговорить со мной, может быть, узнать, как у меня дела или что-то в том же духе. Даже любопытно-подозрительный прищур Фокса, пристально наблюдавшего за нами, не заставил меня остановиться и вырвать руку из теплой настойчивой хватки парня. Только когда мы оказались за пределами бара, на улице, он пропустил меня вперед, и, подтолкнув в спину, жестом велел отойти вглубь парковки, чтобы избавиться от лишних глаз и ушей, которые по-прежнему маячили в пьяном угаре у входа в заведение. Мне это не понравилось. Можно было спокойно попросить выйти, а не тащить на улицу практически за шиворот, как нашкодившего ребенка. — В чем дело? — спросила я, резко обернувшись к нему и ощетинившись, потому что поняла, что ничего хорошего он сказать не собирается. — Какого хрена ты тут делаешь? Аксель был зол. Очевидно, само мое присутствие здесь бесило его настолько, что он едва сдерживался, чтобы не начать орать на меня. — Лидия попросила меня… — Лидия? — он неискренне рассмеялся. — К черту Лидию, давай-ка домой. — Что, прости? — Прощаю. Я сказал: садись в машину и езжай домой. Ладно, — сказала я себе, — это ведь проявление заботы, наверное. Своеобразное, но все же. Не стоит злиться на него. Но я не могла. Не когда со мной разговаривали таким тоном: свысока, как будто я глупая и сама не в силах отвечать за свои поступки. — Может, я сама решу, что мне делать? Какого черта ты мне указываешь? — вскинулась я. Аксель закрыл руками лицо и застонал: так, словно столкнулся с непосильной задачей, и провал в ее выполнении грозит ему головной болью, а то и скандалом. — Это из-за денег? Я чуть не задохнулась от возмущения. — Я ведь сказала… — Слушай, то, что отец в больнице, ничего не меняет, — быстро заговорил он, — ты получишь свое жалованье в полном размере. Тебе не нужно быть тут девочкой на побегушках. Черт, просто поезжай домой, ясно? Я была бы тронута его заботой, если бы не рассердилась от этого глупого предположения, что я тут только ради денег и ставлю под сомнение платежеспособность мистера Хейза. — Я пообещала, — отчеканила я. — Ты не можешь запрещать мне что-то делать, ясно? Я уже работала здесь, если ты не забыл, и все было нормально. — Нормально, — он издевательски передразнил меня. — Сегодня тут не тот контингент. — Я сама разберусь, понятно? И сама решу, где мне быть и что делать. Аксель молча смотрел на меня сверху вниз, так что мне захотелось привстать на цыпочки, чтобы быть с ним на одном уровне. Челюсти его были крепко сжаты, а между бровей пролегла тяжелая тень. Мне вдруг показалось, что за те дни, что мы не виделись, он слегка схуднул. — И как же ты завтра будешь выполнять свои обязанности? — он решил пойти другим путем. — Проспишь весь день? Нет, так не пойдет. — Я не просплю, не волнуйся. — Ладно. — Вот и славно. Говорю же, я справлюсь, — сказала я уже чуть более примирительно, но его лицо ничуть не смягчилось. — А теперь, если позволишь… Не дав мне договорить, он развернулся и зашагал обратно. Я последовала за ним, сверля недовольным взглядом его широкую спину, обтянутую белой материей футболки. Аксель ни разу не оглянулся. Сев за стол — одно место оставили свободным специально для него, видимо, — он вывалил фишки из карманов на зеленое сукно и, стрельнув у кого-то сигарету, с наслаждением затянулся, больше не глядя в мою сторону. — Принеси мне стакан джина, — прикрикнул он наглым приказным тоном, не отводя глаз от карт. — И мне, — пропищал ковбой. — И мне, — сказал кто-то еще. Мне захотелось швырнуть в Акселя бутылку, но я и бровью не повела. Выполняя заказ, краем уха я прислушивалась к их разговорам. У Акселя спросили, как себя чувствует мистер Хейз, — «нормально», — как дела на ферме, — «нормально», — и даже знакомы ли мы, — «было дело». Игра потекла своим чередом. Ставки быстро росли, и в какой-то особо напряженный момент, когда все голоса стихли, так что было слышно музыку из соседнего зала, до меня донесся ровный, скучающий голос Томпсона: «поднимаю на тысячу». Я думала, что ослышалась, но Аксель поддержал ставку. И он выиграл. Если пассивное курение действительно так опасно, как о нем говорят, за этот вечер я потеряла пару лет жизни: за обоими столами дымили, не прекращая, так что я едва успевала менять пепельницы. Игра тянулась бесконечно долго. Пришлось принести с бара три бутылки бурбона, который улетал с молниеносной скоростью, словно все присутствующие мечтали не куш сорвать, а налакаться как можно скорее. — Мисс, будьте добры, стакан воды, — спустя час сказал Томпсон, заставив меня замереть с бутылкой в руках. О, черт, я помнила этот тон. Натянув пониже рукава рубашки, я плеснула ему воды и бочком подошла к столу. Сидящий справа от него грузный парень в бейсболке вполне мог сгодиться в качестве преграды на случай, если он вновь захочет поцеловать мою руку и брякнуть какую-то нелепицу насчет того, что я приношу ему удачу. — Поближе, мисс, — Томпсон любезно улыбнулся мне, не удосужившись даже вытянуть как следует руку, чтобы взять стакан. — Пожалуйста, — буркнула я, бросив быстрый взгляд на другой край стола, где сидел Аксель. Он смотрел в свои карты, не на меня. — Принесете мне удачу сегодня, а? — игриво поинтересовался Томпсон. Несмотря на расслабленный вид, я заметила, что платок в нагрудном кармане его пиджака сидит криво, а на лбу выступила испарина, и поняла, что он не то тянет время, не то пытается отвлечь противников разговорами. Впрочем, вряд ли в покере требовалась такая сосредоточенность, — насколько я могла судить, все зависело от удачной или неудачной комбинации на руках и столе, а вовсе не от того, отвлекались ли игроки на что-то или нет. — Как знать, — я передернула плечами, умудряясь поставить стакан рядом с ним так, чтобы не допустить ни малейшей возможности соприкоснуться. — О, мисс Смит у нас, должно быть, поддерживает Акселя, — неожиданно громко, чтобы услышали все, сказал Томпсон. — Я ужасно огорчен.