Аксель ничего не ответил. Он взял из лежащей на столе пачки одну сигарету, сунул ее в рот и чиркнул спичкой. С наслаждением затянувшись, откинулся на стуле и посмотрел на меня. Я не успела отвести взгляд и смутилась, но виду не подала: он наверняка заметил, что я наблюдала за ним. — Зови Фокса, — сказал он таким тоном, словно я и сама уже должна была догадаться, что нужно кого-то позвать. Молча кивнув, я выскользнула за дверь. В баре было тихо, большая часть посетителей уже разошлась. За одним столиком сидела влюбленная парочка, пожирающая друг друга ртами. На другом, крепко стиснув в руке бутылку пива, сопел мужчина. Лидии нигде не было видно. — Кажется, они закончили, — сказала я бармену. Должно быть, он и был тем самым Фоксом. Тяжело вздохнув, здоровяк бросил пересчитывать наличку в кассе и полез под барную стойку. — Я могу выйти на работу завтра? — спросила я, стараясь не выдать надежду в голосе. — В объявлении было сказано, что есть возможность проживания… — А как же, выходи, — хмыкнул он и протянул мне несколько банкнот. — К десяти утра. А поспать можешь на складе, там есть диван. Но учти: там всюду камеры, и не советую у меня красть, иначе ноги переломаю. Пересчитав деньги, я обернулась к висящим у выхода часам — маленьким, вбитым в тело уродливой пластиковой рыбы, которая, наверное, может хлопать хвостом и петь идиотскую механическую песенку, если вставить батарейку. Если верить им, я проработала шесть с половиной часов, — за окном уже занимался рассвет. — Вы не доплатили мне шестнадцать баксов, — сказала я, решив, что это ошибка, — я пришла в половину одиннадцатого, а сейчас… — Налоги, милочка, — ответил он с самодовольной усмешкой. — Это с вычетом налогов. — Мы так не договаривались, — я почувствовала, как кулаки сжались сами собой от досады, и с трудом сдерживалась, чтобы не повысить голос. Мне нужна работа. — Этот «вычет» не подходит ни под одну систему налогообложения, и налог штата гораздо… — Всё, — рыкнул он, резко выпрямившись и стукнув деревянным ящиком, который держал в руках, по грязной и липкой поверхности барной стойки. — Хочешь — работай, а нет — так проваливай. Долорес уже завтра прибежит, как миленькая, и я не потерплю… — он что-то заметил у меня за спиной и гаркнул: — Эй, вы! Снимите номер! — Какого черта?! — взорвалась я. Он удивленно приподнял брови и замер на месте, явно не ожидая, что я стану возражать. — Я всю ночь тут торчу, мы договаривались на восемь баксов в час, ты считать не умеешь? — Либо бери, что дают, и выходи утром на работу, либо катись ко всем чертям, — сказал Фокс, и, быстро протиснувшись к выходу из-за барной стойки, пошел в сторону игровой комнаты. Мне хотелось взять со стойки бокал и запустить в его лоснящуюся лысину. Хотелось наорать на него, перебить всю посуду или швырнуть в стену стул. Но больше всего мне хотелось плакать от обиды и несправедливости, а еще от осознания, какая же я наивная идиотка. Он скрылся за дверью, а я все стояла на месте, не в силах что-либо предпринять. Стянув с себя чертов фартук, я приложила ладони к глазами, пытаясь отогнать сонливость и сглотнуть ком в горле. Сейчас он вернется, и я попробую еще раз — спокойно объясню ублюдку, что в его же интересах сдержать свое слово. «Два чертовых месяца», — напомнила я себе. Два месяца, которые казались бесконечностью. Мне нужна работа. Работа в таком месте, где меня не найдут, да и не станут искать. В таком, где никому нет дела, сколько мне лет и какая у меня фамилия; где никто не спросит, откуда я и что здесь забыла. В таком, как этот вонючий богом забытый бар. Я не могу вернуться домой сейчас, и мне нужно всего лишь два месяца. Просто продержаться. Обида все еще жгла внутренности. От усталости подкашивались ноги, а от недосыпа кружилась голова. — Мисс? — донесся до меня мягкий вежливый голос. — Что? — я отняла руки от лица и увидела перед собой Томпсона. — Хотел поблагодарить вас. Вы принесли мне удачу, — сказал он и протянул мне руку. В ней была зажата стодолларовая купюра. — Вы ведь проиграли, — фыркнула я, сомневаясь, стоит ли брать деньги. Может, это какой-то непристойный намек? Понятия не имею, как в этих краях мужчины покупают услуги интимного характера (да и в любых других, в общем-то), может, у них так принято? Сотня — многовато для чаевых. — Это потому что на последней ставке не воспользовался вашим благословением, — усмехнулся он. Прозвучало очень претенциозно. Можно подумать, я тебя благословляла. Вслух я этого, конечно, не сказала. Мне вспомнилось, как он коснулся губами моей руки. Отвратительно. Тех наличных, что у меня были, едва ли хватило бы и на пару недель, — и это учитывая траты только на еду и бензин. Я протянула руку и взяла деньги, а затем быстро сунула их в карман джинсов. Томпсон благодушно мне улыбнулся, словно поощряя за правильный выбор. От этого его взгляда мне вдруг стало некомфортно — хуже, чем от денег, и хуже, чем от того мимолетного поцелуя руки. Он вдруг напомнил мне одного человека, мыслей о котором я всеми силами пыталась избегать. — Я вас раньше здесь не видел, — продолжил он тем же деловитым тоном, — как вас зовут? — Эмма, — на этот раз я не медлила с ответом, — меня зовут Эмма. Извините, моя смена на сегодня… — О, конечно, — он тихо рассмеялся, незаметно придвигаясь чуть ближе, — простите мне мое любопытство, Эмма. Вы ведь не местная, верно? — Я… Я не заметила, как из комнаты в конце зала вышел кто-то еще. Мой взгляд зацепился за белое пятно, которое оказалось футболкой Акселя — тот стоял в нескольких шагах от нас и молча смотрел, и, наверное, слушал. Отчего-то я смутилась, словно сделала нечто постыдное. Томпсон повернулся к нему и улыбнулся: не той любезной улыбкой, которой демонстрировал мне ряд белоснежных зубов минуту назад, а другой, холодной и больше похожей на оскал. — Что ж, мне пора. Надеюсь, что мы еще увидимся с вами, — сказал он мне. Аксель прошел мимо, ни слова не сказав. Едва за ним захлопнулась дверь, я почувствовала, как Томпсон сделал едва уловимое движение, как будто собираясь взять мою руку, и быстро отстранилась. — Спасибо, мне тоже пора, — и я выскочила из бара, забыв о своем намерении еще раз поговорить с барменом, который обманул меня. Акселя на парковке не было, хотя я и шла не за ним. Зато у входа, прислонившись к стене, стояла Лидия. Желтый неоновый свет падал сверху на ее симпатичное лицо, придавая коже оттенок болезненности; она с наслаждением курила тонкую сигаретку и медленно выпускала изо рта пахнущий ментолом дым, наблюдая, как он развеивается по ветру. — Вот ты где, — устало сказала я, подходя к ней. Томпсон вышел за мной следом, и, пожелав нам «доброй ночи, или, точнее, утра», сел в припаркованный у обочины «Мерседес» и уехал. — Угостишься? — спросила она, кивая на сигарету. — Я не курю. — Верное решение, детка, — Лидия затушила окурок прямо о стену и бросила его на землю. — Ну, как твой первый день? — Он не доплатил мне, — пожаловалась я. — Это всегда тут так? — Ну, он тот еще скряга, зато тут чай неплохой, — пожала она плечами. — Так как тебя занесло сюда? Ты явно не местная. — У меня это что, на лбу написано? — разочарованно протянула я и потерла лоб, словно и правда ожидала увидеть на руке следы от надписи. — У тебя блестящие волосы и бледная кожа, хотя у нас солнце жарит восемь месяцев в году, и брови ты давно не выщипывала, но видно руку мастера, а у нас таких нет. Могу поспорить, ты раньше не то что не работала в таких местах, как это, но и вообще не бывала. И смотришь вокруг, если честно, немного высокомерно. — Ну, спасибо, Шерлок, — я попыталась сделать менее «высокомерное» выражение лица, хотя и не поняла, что с ним не так. — По правде, вряд ли ты сможешь тут надолго задержаться. Фокс не любит… Своенравных. — А ты, значит, не своенравная? — А у меня все равно других вариантов нет, — в голосе ее послышалась безнадега, лишенная жалости к самой себе. — У меня тоже, — возразила я, — мне нужны деньги и жилье. — Дай угадаю, сбежала от мужа-абьюзера? — Вроде того, — уклончиво ответила я. — Послушай, — сказала Лидия. Она сунула руку в карман фартука, и, порывшись там, извлекла наружу несколько смятых долларов, блокнот и ручку. Деньги она сунула обратно, а в блокноте быстро что-то написала, вырвала лист и протянула мне. Под записью заказа, включающего в себя два бургера и три лагера, едва разборчивым почерком был написан адрес. — Им требуется домработница с проживанием, — затараторила Лидия так быстро, что мой измученный бессонной ночью мозг едва успевал улавливать смысл сказанного. — Это ферма в десяти милях отсюда, далековато от города, так что к ним никто идти работать не хочет, зато идеальное место, чтобы спрятаться и переждать бурю, или что там у тебя. Мистер Хейз — фермер, — болен, но он неплохой мужик. Не знаю, что по оплате, но он тебя точно не обидит. Правда, сын у него тот еще засранец. Он сегодня был на покере, ты должна была его… Из бара на улицу вывалилась галдящая компания: та влюбленная парочка, рыжий Эрни и еще пара человек с покера. — Мы закрыты, закрыты! — подгонял их Фокс. — Э, старина, вы открыты кру-гло-суточно, — кричал ему Эрни, — что значится, сутки напролет, если я правильно понял! — Не сегодня, Эрни, — грубо осадил его Фокс, — Эй, Ли! Давай-ка за работу, еще подмести надо. — Короче, детка, советую пойти к нему. Скажи, что всю жизнь только и делала, что гладила панталоны и бифштексы стряпала, и тебя возьмут, если еще не нашли какую-нибудь старуху. Он тот еще привереда, этот Хейз, и из-за болезни, бывает, перегибает палку, но вариант что надо… Я и слова не успела вымолвить, как Фокс снова позвал ее, на этот раз настойчивее и злее. — А это вам от нас, милая мисс, — просиял улыбкой Эрни, подходя ко мне и протягивая десятку чаевых. — Спасибо, — сказала я, принимая деньги с искренней благодарностью и без того иррационального чувства вины, что было раньше с Томпсоном. Эрни вернулся к друзьям, и они начали выяснять, кого он, как единственный трезвенник, повезет домой первого.