— Спасибо, — благодарность запоздала: я слышала, как Аксель вышел из кухни, а потом завозился в гостиной, расстилая себе постель там. В доме было полно свободных комнат, но он предпочел скрипучий старый диван. В полном одиночестве я сидела на кухне, с тоской глядя на бардак вокруг и жуя сэндвич, запивая теплым молоком с медом. За стенами дома дождь и ветер явно стихали. Радио порой похрипывало от помех, но вскоре снова начинало вещать голосами Луи Армстронга и Билли Холидей. На оплату больничного рассчитывать не приходилось. Но что я буду делать в течение двух недель, пока заживают связки на ноге, если едва могу ходить? Я решила отложить мысли об этом завтра, а пока отправилась обратно в комнату Акселя. Двери гостиной были закрыты, но свет там горел. Вытащив из платяного шкафа футболку Акселя — едва сдержалась, чтобы не зарыться в нее носом, — я отправилась в душ. Пришлось натянуть на ногу пакет, чтобы не промок бинт. Моя школьная подружка, Мэгги, в десятом классе сломала руку, и рассказывала, что ей приходилось так делать, чтобы не мочить гипс. Вспомнив о ней, я расстроилась. Интересно, хоть кто-то из моих прежних друзей знает о моем исчезновении? И если да, что они об этом думают? Или так заняты предстоящим поступлением в колледж, новой взрослой жизнью, что и думать обо мне забыли, если не сделали этого еще раньше? Но Мэгги-то должна помнить. Она была рядом почти до последнего. Хотя я совсем не делилась с ней своими переживаниями и не рассказывала о том кошмаре, что начался после похорон, эта девчонка всегда была рядом со своей молчаливой поддержкой. Приходила ко мне, чтобы принести домашнюю работу и чаще делала ее за меня. Иногда рассказывала, что происходит в классе, чтобы отвлечь. Когда я, наконец, вернулась в школу, хотя и ненадолго, всегда была рядом и избавляла меня от идиотских расспросов одноклассников. После смерти матери я совсем потеряла интерес к друзьям. Поначалу — сотни слов соболезнований и тысячи полных жалости взглядов, но чаще — немой ужас, который, по моим наблюдениям, часто завладевал теми, кто не знал, чем помочь и что говорить в таких случаях. Я отмахивалась от неловких попыток проявить участие к моей утрате и разве что вымученно улыбалась. То время я почти не помню: жизнь проплывала мимо, словно происходила не со мной. Я встряхнула головой, чтобы выбросить из головы и Мэгги, и школу, и дом. Я не думала о них все это время и не собиралась, даже запрещала себе. Слишком велик риск погрузиться в рассуждения, что было бы, если бы я не уехала. Есть только я, и больше никого. И все. Продолжай в том же духе, Эмма. Только намного позже я вдруг поймала себя на том, что начала думать о себе как об Эмме. Открытие не из приятных — словно обнаружить, что непредумышленно стираешь саму себя, настоящую, и не потому, что боишься, что кто-то прочтет твои мысли и бросит эту ложь тебе в лицо. Просто я так быстро привыкла к новой жизни. Как будто за пределами фермы ничего больше не существовало. Даже мысли о маме стали не такими острыми. Лежать в комнате Акселя было странно. Почему он позволил мне тут остаться, почему не отправил на тот диван в гостиной, где сейчас спал сам? Я не решилась закрыть дверь изнутри, и то и дело прислушивалась — вдруг ему что-то понадобится и он зайдет? Интересно, его ли это книги и записи? Не скажу, что Аксель был похож на утонченного любителя классической литературы, интеллигента и чувствительную натуру (мне почему-то представлялось, что такой подбор домашней библиотеки предполагает все эти качества). Сама я читала не так много, предпочитая книгам кино, но в нем никогда бы не заподозрила ценителя творчества Уитмена. В крайнем случае — разве что Стивена Кинга. Подушки пахли Акселем, так что казалось, что он тут, рядом. Я не могла понять, нравится мне это или нет, прокручивала в голове наш поцелуй, но постоянно заставляла себя возвращаться к той сцене на парковке. «Делайте, что хотите. Мне-то что». Я снова начинала злиться, но злость выходила какой-то неестественной, почти фальшивой. Я корила себя за это и ничего не могла поделать. Выдумывала всякие нелепые доводы, что нечего на него обращать внимания, нечего думать о нем — сегодня он готовит мне горячее молоко, а завтра сбросит с моста, и я буду захлебываться, но вспоминать его пьяные губы и горячие пальцы. Дело ведь было не в том, что он бросил там меня. Будь на моем месте любая другая девушка, пусть незнакомая ему, порядочный человек бы мимо не прошел. Я бы точно не прошла. * * * То, что Аксель все же раскаивается, или, по крайней мере, пытается загладить вину, я начала подозревать уже на следующий день, а позднее нашла тому доказательства — которые он, в свойственной ему агрессивно-защитной манере, тщательно пытался скрыть. Ставни на окне были закрыты, а ночник я выключила, так что сложно было сказать, сколько я проспала — открыла глаза в такой же непроглядной темноте, как накануне закрыла. Едва не сшибив с тумбочки лампу, я нашарила кнопку и включила ее, и почти сразу зашлась отвратительным мокрым кашлем, раздирающим глотку, так что не сразу уловила странный шум. Весь дом словно сотрясался мелкой дрожью, что-то глухо постукивало над головой — казалось, на втором этаже топает великан. Я схватила со стула свои спортивки, натянула их на себя, но футболку решила оставить — моя собственная одежда после пары дней лихорадки под теплым одеялом не благоухала свежестью, а Аксель и сам разрешил мне взять ее. Не пытаясь подняться по лестнице, я сразу направилась к выходу, потому что шум доносился снаружи. Ноющая лодыжка, ограничивающая скорость движения раз в двадцать, до того раздражала, что в конце концов я просто допрыгала до конца коридора на здоровой ноге. По пути заглянула в гостиную и на кухню — Акселя там, разумеется, не было. Постельное белье было аккуратно сложено и лежало в кресле. Вся грязная посуда на кухне исчезла — раковина пуста, и, кажется, даже тщательно вычищена. Дождь кончился, но двор представлял собой еще более печальное зрелище, чем раньше. Одна иссушенная и давно не плодоносящая яблоня лежала на земле, изломанная, словно под ударами топора спятившего дровосека. Уцелевшие кусты стелились ветвями по грязи. Часть деревянного забора у ворот попросту смело. Двор Анны отсюда было плохо видно, но, судя по всему, пострадал он не меньше. Все ставни в ее доме были закрыты. С крыльца исчезло и кресло-качалка, и скамья, на которой обычно курил Аксель — должно быть, он унес их куда-то. Я как раз раздумывала, как бы половчее спуститься с крыльца, когда на землю передо мной с громким треском рухнула стопка сухих веток. Взвизгнув от неожиданности, я отскочила назад, забыв про лодыжку, которая тут же откликнулась острой болью. Стук наверху стих. На деревянной приставной лестнице, стоящей у стены сбоку, показались чьи-то ноги. Аксель пропустил последние несколько ступенек и просто спрыгнул на землю. — Ты… — он умолк, словно спохватившись. Я заметила, как его взгляд с любопытством скользнул по мне. Футболка Акселя была мне велика и свисала почти до колен, так что, наверное, выглядела довольно нелепо. Сам он был в одних штанах и садовых перчатках — голая грудь поблескивала от пота, мускулы напряжены (я готова была поклясться, что он специально втянул живот, чтобы косые мышцы выглядели еще более отчетливыми). Проследив за узкой полоской темных волосков, теряющейся под резинкой штанов, я отвела глаза, молясь, что не покраснею. — Не думаю, что тебе стоит ходить, — сказал он, кивая на ногу: я вышла на улицу босиком. Хотелось сказать, чтобы не указывал мне, что делать, но это мы уже проходили, так что я предпочла промолчать. Точнее, съязвить: — Надо же, какая забота! — Чем быстрее восстановятся связки, тем быстрее ты снова начнешь работать, — он утер тыльной стороной ладони лоб. Волосы разлохматились еще сильнее. — Скоро вернется отец, а я не смогу торчать тут целыми днями. — А что ты там делал? — я проковыляла мимо него к краю деревянного настила, и, держась за сваю, взглянула на крышу, но ничего не заметила — солнце слепило глаза, и обзор закрывал водосточный желоб. — Вставил стекло? — Пока нет, его придется делать на заказ. Чиню крышу. — И крышу пробило?! — ветки, которые он сбросил сверху, не казались такими уж толстыми и тяжелыми, чтобы всерьез повредить черепицу. — Там и раньше была течь, если ты не заметила, — сказал Аксель, и, не дожидаясь моего ответа, хлопнув дверью, вошел в дом. Спустя минуту он вернулся, держа в одной руке банку колы, а в другой — пачку сигарет. Усевшись прямо на пол, он с наслаждением закурил. — Фу. — А в баре тебя это не очень смущало, — напомнил он, но тут же осекся. — Я имел в виду… — Ага, я поняла, — резко ответила я. От дыма, пусть едва и ощутимого, у меня снова начался приступ кашля. Аксель, к счастью, сделал всего пару затяжек и затушил сигарету. На улице было душно, но в дом возвращаться не хотелось. Находиться с ним в одной компании — тоже. — А кролики? — спохватилась я. — Ты поймал Энди? Ты их кормил? — Энди? — насмешливо переспросил Аксель. — Ну, я назвала его Энди Дюфрейном, — пояснила неохотно, — он уже пытался сбежать. — Ты, значит, любительница Стивена Кинга? Ага, я же говорила! — Скорее Фрэнка Дарабонта. — Да, я его поймал. Он, вообще-то, не особо пытался удрать. — Он прогрыз клетку. — Я заметил. Ты могла бы сказать об этом мне. — Я не… Заметив какое-то движение вдалеке, со стороны участка миссис Грин, я вытянула шею, чтобы рассмотреть получше. Мне показалось, что к нам идет Сэм, но человек был ниже ростом и отнюдь не таким широкоплечим. Он низко натянул бейсболку, так что лица было не видно, но приближался так быстро, что я очень скоро узнала его. — Эй? — позвал Аксель, который пока не заметил гостя. Я быстро взглянула на него, чтобы убедиться, что он к этому не причастен. Не знаю, что отразилось на моем лице, но парень нахмурился. Какого черта он тут забыл? Это был Кларк. Он заметил меня и махнул рукой, как ни в чем не бывало, хотя, как мне показалось, несколько раздраженно. Аксель, наконец, тоже увидел его и поднялся на ноги. Я же попятилась к двери, насколько могла быстро, зашла в дом и потащилась в ванную — единственную комнату на первом этаже, которую могла запереть. Чего ему тут понадобилось? Конечно, я понимала, что пришел он скорее всего к Акселю, хотя и терялась в догадках — с чего это вдруг. Мне не показалось, что они близкие приятели, да и Кларк работал под началом Томпсона, которого все в округе, включая Хейзов, ненавидели. Сидя на крышке унитаза и нервно прислушиваясь к тишине, я вздрогнула, когда хлопнула москитная сетка, и показалась самой себе полной дурой. Неужели я теперь буду бояться этого увальня? Да что он мне сделает в доме мистера Хейза, в конце концов? Кто-то дернул ручку, заставив меня подскочить, и за дверью чертыхнулся Аксель. Я слышала, как скрипели половицы, когда он зашел сначала в свою комнату, а потом поднялся по лестнице наверх — наверное, во вторую ванную, которой пользовалась только я. Загудели водопроводные трубы, и я, осторожно взглянув на себя в зеркало (зрелище печальное, надо признать — лицо осунулусь, волосы потускнели, глаза и нос красные) приоткрыла дверь, и, убедившись, что все чисто, наконец, вышла. Я сварила кофе и как раз собиралась выпить чашечку, когда вниз спустился Аксель. Он переоделся в чистую одежду и зачесал мокрые волосы назад, так что стал похожим на самого себя с того старого полароидного снимка, что висел в его комнате. От него за версту разило моим лавандовым гелем для душа. В руках он держал мобильник и быстро набирал сообщение. — Что ему было нужно? — Кому? — Кларку. — А… — Аксель небрежно дернул плечом, хотя я заметила, что его губы сжались в узкую полоску. Чем-то он явно был недоволен. — Тебя это не касается. — Как и всегда?