— Я был удивлен, когда ты помогла мне. Я ведь… Не очень хорошо с тобой обращался. — Ага, как полный кретин, — Аксель хмыкнул, и я не удержалась: — А что изменилось? — В каком смысле? — Почему ты вдруг… Стал нормально себя вести? — Во-первых, до меня быстро дошло, что ты никак не связана с Томпсоном. Во-вторых, сложно было устоять. — Перед чем? — Перед тобой. Я спрятала в темноте самодовольную улыбку. — Ты стойко держался, — заметила ехидно. — Сначала я тебе не доверял. Потом подумал, что ты меня, должно быть, ненавидишь. Затем решил, что ты работаешь у нас, а значит, это ставит тебя в каком-то роде в зависимое положение и… в общем, что сближаться нам не следует. В конце концов, даже Анна советовала держаться от тебя подальше, но я, как видишь, не смог. И вот мы тут. — Анна?! — В тот вечер, когда она пришла к нам, она что-то заподозрила и начала задавать наводящие вопросы. А потом и вовсе сказала, что ты слишком хороша для меня и что лучше мне держаться от тебя подальше. Подозреваю, что без участия Сэмми тут не обошлось. — Она сказала мистеру Хейзу… — Да, только он ей, кажется, не поверил, — Аксель хмыкнул. — Не знаю, это потому что он видел, как мы с тобой собачились первое время или потому что считает, что ты и не взглянешь в мою сторону в этом смысле… — Черт, да какое им дело, — возмутилась я, имея в виду, конечно, миссис Грин и Сэма. — Мы же ничего такого… Я замолчала. Аксель невозмутимо продолжал: — Может, они и правы. — Вовсе нет! — Последние годы на ферме были… Не сказать, что ужасны, но я каждый день мечтал свалить куда подальше. Вдруг пришла ты, и жизнь тут стала гораздо… терпимее. — Почему ты не переехал? Вы могли продать ферму и вместе с отцом перебраться куда-нибудь еще, — я все еще злилась. — Ха, попробуй, предложи это ему — в лучшем случае он не станет тебя слушать. Это его дом, дом его предков, и он никогда не уедет отсюда. Знаешь, моя мать на двадцать лет младше его. Когда они познакомились, она училась в колледже — и, даже не успев закончить, забеременела и перебралась в эту дыру, к нему. Я знаю, что она мечтала не об этом, хотя она никогда не жаловалась. И я не могу винить ее за то, что в конце концов она решила сбежать. Только за то, что не сказала мне о своем выборе. Он уже упоминал, что не пытался с ней связаться, но я все равно не удержалась от вопроса: — Но ты знаешь, как ее найти? — А зачем ее искать? — в голосе Акселя зазвучали стальные нотки. — Я был дома на каникулах, когда она поехала на ярмарку. Обычно она брала меня с собой, но в этот раз сказала, что я должен присмотреть за отцом. Мы тогда только узнали о диагнозе. На днях должен был начаться новый семестр в колледже, я писал тогда статью для одного литературного журнала, был слишком занят, чтобы заметить, что она странно себя ведет. А потом… Когда она не вернулась… Отец был так спокоен, как будто знал, что это рано или поздно случится. Я собирался подать заявление о пропаже, когда нашел ее чертово письмо. Даже не письмо — так, записку на пару строк. На это мне нечего было ответить, хотя как человек, у которого больше никогда не будет возможности встретиться с мамой, я не понимала его. Как можно из-за обиды или гордости отказаться от самого близкого человека? Когда моя мама погибла, я еще ходила в школу. И слушать, пусть краем уха подслушанные, обрывочные разговоры на тему «как достали эти предки» и «моя мать мне все на свете запрещает, не пошла бы она?» было невыносимо. Какая ужасная несправедливость! Как они могли… Я тоже так когда-то говорила, наверное, только забыла. Мне хотелось думать, что нет. Потому что иначе это было сродни предательству. Потому что тогда, выходит, я получила по заслугам. Я едва не поскользнулась, неудачно поставив ногу на покатую рытвину оврага, но Аксель придержал меня за руку, не дал упасть. — Почти пришли, — подбодрил он извиняющимся тоном, хотя я и не возмущалась. Воздух был влажный, сладкий и такой свежий, что я дышала медленно, полной грудью, наслаждаясь каждым вдохом. Да уж, в Бостоне такого и в помине нет. Впереди, за узкой лесополосой, замаячили огни фонарей. Дорога была пуста, и за все то время, что мы шли, я не услышала ни единого звука, возвещающего о том, что в такое время тут вообще хоть кто-то ездит. — Раньше, возвращаясь домой, я частенько останавливался тут, чтобы посмотреть на воду, — сказал мне Аксель почему-то шепотом. — Давно так не делал, правда. Это сродни медитации, все равно что на огонь смотреть. — Так странно слышать от тебя такое, — смущенно призналась я. — Понимаю. Я, честно говоря, в детстве был очень чувствительным мальчиком, — рассмеялся он, — мама читала мне перед сном вместо сказок романы Джейн Остин, можешь себе представить? И классе в пятом меня стали дразнить задротом, потому что я всюду таскался с книжками. — Шутишь? — Не-а. К счастью, тогда я познакомился с Джеффом, и он спасал меня от задир из старших, вроде Сэмми и его одноклассников. — Он тебя задирал? — Ну, недолго. Мы же живем в соседних домах и с детства были одной большой компанией, думаю, он просто шел на поводу у своих приятелей. Я быстро понял, что тут надо уметь постоять за себя, и избил его томиком Диккенса. После этого дружба стала только крепче. Мы вышли на главную дорогу и пошли прямо по ней. Я то и дело оборачивалась — проверить, не едет ли кто сзади. — Мы услышим, — заверил меня Аксель. — Ну, а ты чем в детстве увлекалась? — Я? Смотрела кино целыми днями. Не скажу, что очень люблю читать, на литературе перебивалась оценками «хорошо» и «удовлетворительно». — Так ты и пришла к тому, что хочешь стать режиссером? — Не совсем. Однажды я ставила спектакль в школе, и мне это так понравилось… Мы с моей одноклассницей, Мэгги, все здорово организовали, набрали актеров, даже нарисовали от руки афиши. Ходили на все репетиции вместе с руководителем драмкружка. — И как постановка, удалась? — Вообще-то это был провал, — я покраснела, вспомнив, как хохотал зал. Моя мама, утирая слезы от смеха, пришла ко мне за кулисы и сказала, что это лучшая комедия, которую ей доводилось видеть. Только вот ставили мы трагедию. По мотивам Шекспира. — Хотел бы я это увидеть. Аксель потянул меня за руку, и только тогда я поняла, что остановилась на месте. Мы подошли к мосту. Здесь и правда было прохладнее, чем на ферме. — Если скажешь, можем уйти, — мягко сказал он, — но я хочу тебе кое-что показать. Я рядом, не волнуйся. От этой нежной уверенности его приглашения без намека на давление у меня сладко защемило сердце. Медленно, шаг за шагом, мы пошли по мосту. Я отпустила руку Акселя, потому что мои ладони тут же вспотели, и мне не хотелось, чтобы он это заметил. Сердце в груди стучало медленно, но отчетливо, его эхо отдавалось звоном в ушах. Все-таки медленно проходить по этой внушительной конструкции было не то же самое, что быстро проезжать в надежде, что с тобой не случится паническая атака. Как удивительна жизнь, — подумала я. Будь я глубоко верующим человеком, это прозвучало бы в моей голове как «пути Господни неисповедимы», но и сейчас мне казалось, что это лучше всего описывает мои чувства. Ведь я уезжала из Бостона, куда глаза глядят, выбирая те дороги, шоссе и автострады, где меньше всего мостов. В самом начале пути даже сверялась с картой, несколько раз меняла маршрут, лишь бы не заезжать на дурацкие мосты, или же проезжала по ним, надеясь, что это поможет справиться со страхом. Иногда, действительно, мне было не страшно, я не успевала ничего почувствовать; но иногда, особенно ночью, особенно на проселочных дорогах, могла припарковаться на обочине, долго собираясь с силами, чтобы пересечь мост. И все эти пути и хаотичные повороты, развязки и перекрестки привели меня сюда — к Акселю. И к мосту. Мы пошли по пешеходной полосе моста и остановились посередине. — Смотри, — он указал вниз. Страха высоты у меня не было, так что, приблизившись к ограде и вглядываясь в темную поверхность воды, я совсем успокоилась. Свет фонарей почти не доставал до реки, так что я никак не могла понять, что должна там увидеть. Течение было тихим, но у берегов вода плескалась, набегая на валуны. — Я ничего не вижу, — шепотом сказала я. — Подожди. Я ждала и ждала, смотрела и смотрела. Аксель стоял молча, опершись на перила и почти свисая вниз. Мне не хотелось обижать его, говоря, что я не понимаю задумку, так что я решила сделать вид, что постигла его замысел и тоже что-то разглядела. Пахло тиной и ржавчиной. Где-то в лесу вскрикнула птица, и все стихло. Поначалу у меня в голове роились, гудели, перебивали одна другую мысли, но постепенно они отступили. Я ни о чем не думала, не переживала, забыла даже, что стою на мосту. И только очнувшись от его тихого «эй», поняла, что Аксель имел в виду.И я сказала, не глядя на него, куда-то вниз, чтобы течение унесло мои слова: — Знаешь, моя мама погибла в аварии на мосту. Все бы отдала, чтобы с ней еще хоть разочек поговорить. Я вспомнила все те долгие ночи, что названивала ей, слушая сообщение на автоответчике. Потом телефонная компания деактивировала номер, и голоса больше не было. Аксель открыл было рот, чтобы, наверное, выразить соболезнования, но я не дала ему это сделать, потому что тогда точно бы расплакалась: — Идем? И, не дожидаясь ответа, зашагала обратно, спиной ощущая взгляд Акселя. Может, оттого, что я произнесла это вслух, или от того, что только что успокоила ум, глядя вниз, в темноту, мне стало гораздо легче. Не то чтобы груз внутри обвалился, растаял, исчез — ничего подобного, — просто идти и дышать стало чуточку свободнее. Наверное, я слишком сильно спешила убраться с моста, так что не заметила, как мы снова оказались на повороте к ферме. Я остановилась, ковыряя носком кроссовка землю, чтобы подождать его, и быстро, невпопад, спросила, чтобы пустить разговор в более безопасное русло: — У вас никогда не было такого, чтоб как в кино — таинственные круги на полях, летающие тарелки или вроде того? Аксель, к счастью, не стал донимать меня расспросами и разрядил обстановку, рассмеявшись: